Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал

— Господа, — алаты всегда превосходно знали талиг, — прошу простить мое опоздание, мы гнали коней как могли. Вольное алатское ополчение выступило. Первые две тысячи сабель прибудут в Этамис к вечеру.

— Рад вас видеть. — Эмиль совершенно искренне протянул витязю руку. — Если я не ошибаюсь, мы с вами в родстве.

— Я горжусь этим родством, — живо откликнулся Карои, — но дружбой я буду гордиться больше. Заслуженной дружбой. Когда выступать?

— Сейчас узнаем! — Бросить бы к Леворукому всех этих экстерриоров, и в седло! Две тысячи алатов… Легкая конница, или Альберт отпустил и панцирников?

— Господин Савиньяк, — агариец из последних сил сохранял спокойствие, — вы ручаетесь за всех своих подчиненных или только за талигойцев?

Савиньяк был маршалом, сыном и внуком маршалов, но даже он понял, что за вопрос бился на языке королевского родича. «Вы сумеете удержать алатов, когда они с саблями и мушкетами пойдут через земли былых обидчиков?» Сумеет. Если сам не сорвется.

— Если предложения великого герцога Ургота будут приняты, вверенная мне армия будет действовать сообразно оным, — произнес условную фразу Эмиль. — Но если нет…

Господин Заль красноречиво звякнул орденскими цепями, не талигойскими. Сопровождавший мокрицу пехотный полковник пробурчал что-то крайне воинственное. Ургот посмотрел на агарийца и многозначительно развел руками, Рафиано мягко улыбнулся, Карои подкрутил усы, подавая пример своим витязям. Панцирной кавалерии при осаде Бордона делать нечего. Окрестности сподручней разорять легкоконным отрядам… Эх, вот бы Агария, а еще лучше — Гайифа…

— Господа, — подвел итог Рафиано, — главное уже сказано, но нельзя пренебрегать мелочами. Я, как исполняющий обязанности экстерриора Талига, совместно с представляющим его величество Фому графом Марту подготовил предварительное соглашение, в котором перечислены обязательства обеих сторон. Разумеется, великий герцог Алата будет незамедлительно оповещен о предполагаемом договоре.

— Я лично доложу моему королю, — заверил агариец. — Ответ его величества воспоследует в самое ближайшее время.

— Счастливой дороги, — от души пожелал дипломату Эмиль. — Граф Карои, я встречу витязей Алата на марше. Если ваш конь устал, возьмите одного из моих.

4

Навстречу шла кавалерия. Эскадрон за эскадроном. Смеркалось, но света, чтобы насладиться внушительным зрелищем, хватало. Марсель насладился и оценил. Порядок соблюдался безупречный, лошади и всадники глядели весело, от усталости не падали. Они были готовы идти и идти. Всю ночь и дальше.

— На знамени ветка граната. — Адъютант рэя Сэты указал на плывшее над головами знамя. — Алвасетские стрелки. Рэй Эчеверрия с ними.

— Едем. — Мучить юношу своим кэналлийским Марсель не стал.

Спутник что-то звонко и коротко выкрикнул и поднял руку. В ответ раздался такой же крик.

— За мной и со мной. — Провожатый развернул коня наперерез шедшим через Валмон чужакам. На первый взгляд, особой разницы между этими кэналлийцами и людьми Дьегаррона не наблюдалось, разве что мундиры были другими — вернее, их, в талигойском или дриксенском смысле, просто не имелось. То, что подданные Алвы не только говорят по-своему, но и одеваются, Марселя ничуть не удивляло, но их собралось слишком уж много. Именно поэтому они и казались чужими. В отличие от адуанов. Оказывается, на псарне уютней, чем в волчьей стае.

Валме напомнил себе, что перед ним союзники и что на закате все твари закатные, тем более — на таком. Запад, обещая ветер, разгорался все сильнее. Охватившее полнеба зарево превращало армию в оживший алатский гобелен, красные блики плясали по стали, напоминая о первый и единственный раз слышанной песне.

«Помянешь ли брата на заре кровавой?» — мурлыкнул под нос Марсель и увидел удивление на лице уже второго кэналлийца за день.

— Вспомнилось, — не то чтоб извинился, но объяснил Марсель. — Закат, вы идете на войну…

— Да. Это поют перед войной, — подтвердил проводник; он говорил на талиг очень чисто и очень кратко. — Рэй Эчеверрия второй у знамени.

Встречные всадники придержали лошадей, позволяя проехать. Ни вопросов, ни отзывов, ни представлений, столь любимых вояками. Казалось, кэналлийцы чуяли, что перед ними свой, хотя все объяснялось просто до скуки. Адъютант командующего авангардом не привезет к командующему армией абы кого, тем паче рэй Сэта обстоятельностью напоминал бергера. Был момент, когда Марсель едва не сказал правду, но вовремя одумался, а рэй вдруг прекратил расспросы и кликнул адъютанта. Валме так и не узнал, что убедило генерала в его искренности, но явно не подорожная.

— Этот человек из Олларии, — четко произнес на талиг спутник. — Рэй Сэта подтверждает важность его донесений.

— Хоакин. — Ехавший рядом с Эчеверрией офицер без лишних слов сдал вбок, позволяя коню Валме пойти голова в голову с лошадью командующего. — Я слушаю. — Ни улыбки, ни любопытства, ни хотя бы раздражения. Что ж, поглядим, куда сейчас отправится сия невозмутимость.

— Мои новости предназначены в равной степени вам и графу Валмону. — Талигойцы тоже могут быть бесстрастными. — Возможно, удобней сообщить их в присутствии графа?

— Граф Валмон после обеда отправился в сторону границы. Передвигается он небыстро. На хороших лошадях вы его скоро догоните.

— В таком случае я передам письмо вам. Оно запечатано.

— Огня сюда! Я верну письмо со своей печатью, и вы поедете дальше. — Генерал, если кэналлиец был генералом, равнодушно протянул руку. Сухощавый, еще не старый, он как нельзя лучше подходил для этой армии и для этого заката. — Разумеется, я дам вам охрану.

— Благодарю.

Посол внутри Марселя требовал заверений и расшаркиваний, но крупная рысь, догорающее небо и пробивающаяся в топоте копыт мелодия не способствовали дипломатическим изыскам. Валме без лишних слов отдал пакет. Спешно покинувший Олларию Алва за неимением собственной печати пользовался печатью Фомы. Эчеверрия равнодушно сломал печать. Валме напрягся. Кэналлиец замер. Именно замер, хотя лошади продолжали идти сквозь багровое зарево. Марсель чувствовал на себе чей-то взгляд, хотя на него никто не смотрел. Никто из тех, кто был рядом.

«Брат мой сводный, — все настойчивей билось в висках, — брат мой с перевала…»

Рэй Эчеверрия читал и перечитывал. Долго, а может, это вечер слишком стремительно становился ночью. Кэналлийцы привыкли путешествовать ночами, это Валме усвоил еще по дороге в Фельп. Какой безумной она тогда казалась и какой счастливой видится сейчас.

— Есть слова для многого, — внезапно сказал рэй. — Для большой благодарности их нет, как и для большой любви. Вы можете потребовать все, что захотите. Требуйте.

— Знал бы я, чего хочу, — честно признался Марсель. — Вот чего не хочу, до недавнего времени знал.

— Соберано пишет, что вы имеете все, кроме того, что возьмете сами.

Марсель не отказался бы прочесть, что про него написал Алва, он бы и прочел, но сперва пришлось бы доучить кэналлийский…

— Так вы поедете в Савиньяк?

— Да. — Вот теперь он удивился. Не при виде знакомого почерка и не узнав, что Алва жив и свободен, а когда какой-то дурак, пусть и с заслугами, усомнился в исполнении воли соберано.