Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб

Призраков Робер бы пережил, а вот куриная возня на месте рухнувшей галереи заставила сбежать к Капуль-Гизайлям. Разрубленный Змей, какую чушь он тогда нес, но Марианна поняла все. Она больше чем поняла…

Немалым усилием воли отогнав мысли о золотистом будуаре, Робер окликнул Жильбера:

– Можешь быть свободен.

Сэц-Ариж освобождаться не желал, о чем и сообщил. Он жаждал отправить монсеньора отдыхать и заняться ловлей призраков самолично. Трогательно, бесполезно и… заманчиво!

– Ты не видел того, что видели мы с Клементом, – напомнил не столько адъютанту, сколько себе Иноходец, – и не разберешь, что важно, а что – нет.

– Я обо всем доложу, – попробовал настаивать адъютант, но Робер, не особо рассчитывая на собственную волю, затягивать разговор не рискнул.

– Вот утром и доложишь. Обо всем, что случится за ночь. Все. Пошел вон!

Разобиженный Сэц-Ариж развернул коня с нарочитой четкостью, словно на смотру. Что ж, спокойной ночи! Эпинэ проверил сумку с Клементом и подъехал к почти крепостным воротам. Его крысейшество мирно дрых – он был сыт и спокоен, как и Дракко, а ведь зимой кони шарахались от ночной Нохи, как от чумы… Проклятье, вот ведь привязалось словечко, еще накличешь!

Постучать Робер не успел – открыли и так. Дракко без колебаний ступил на монастырские плиты, вряд ли осознавая, что является исключением. Почетным. Левий так и не отменил приказа, запрещавшего приводить во Внутреннюю Ноху не принадлежащих Церкви лошадей, зато даровал Роберу Эпинэ свободный проход в любое время дня и ночи. Это было не только удобно, но и приятно, хотя доверие обязывало.

Эпинэ спешился и отдал повод вышедшему солдату. Рядом уже крутил усы Мэйталь. Встречает, а ведь просили же…

– Доброй ночи, полковник. Вы очень любезны, но мне не хотелось бы лишать сна еще и вас.

– А я не намерен ничего лишаться. – С маршалом Талига церковник держался теплей, чем с Первым маршалом великой Талигойи. – И вам не советую. Если красавчики не покажутся до двух, они не покажутся вовсе. Зато вас будет ждать его высокопреосвященство.

– В два ночи?

– Его высокопреосвященство ложится не раньше пяти.

– Я тоже, – признался Эпинэ, ощущая невольную досаду. В три часа он еще мог завернуть к Капуль-Гизайлям, в пять это будет слишком, но оттягивать разговор с Левием и дальше нельзя. – Наверное, лучше начать с колодца?

– С колодца? – Полковник озадаченно нахмурился. – А, с места, над которым видят зеленый столб? Там ничего нет. Его высокопреосвященство распорядился снять верхние плиты, под ними была земля, и, похоже, всегда.

2

Последние сомнения отпали, когда монахи не свернули на Липовую тропу, а, спустившись по лестнице Двух Лебедей, двинулись вдоль реки. Адрианианцы. Никто другой этой дорогой среди ночи не пойдет, и никто другой не объявился бы так быстро. Стражник отсутствовал не более часа, но в нише звезд не разглядеть, к тому же Руппи зверски замерз. И поделом, надо было подхватить плащ, не свой, так хотя бы щеголя. Противно? Не противней, чем чихать и шмыгать носом.

Монахи двигались довольно шустро, но Эйна собиралась вильнуть, и Руппи, срезая поворот, свернул в больше смахивавший на рощу парк. Перехватить святых отцов удобней всего было на полпути между лестницей и аббатством, благо там имелся спуск. Вернее, то, что было спуском для горца, но не для клирика в балахоне и не для стражников в кирасах и с алебардами. Оставалось придумать, с чего начать разговор, чтобы адрианианцы не схватились за оружие. Отец Александер стрелял отменно, да и прочие корабельные священники понимали не только в молитвах. Конечно, в столице смиренные слуги Создателя с абордажными тесаками не разгуливают, но, покидая среди ночи обитель, они могли прихватить пистолеты или хотя бы кинжалы.

Речной ветер взъерошил волосы, не дожидаясь, когда это сделает сам Руппи, и напомнив о звездах и радости, которых в Эйнрехте больше нет. А на нет и суда нет, никто не обещал, что твоя жизнь будет сплошным танцем, то есть обещал, но ты не свободен. Ты адъютант Кальдмеера, и ты должен, как должен тот же Бешеный.

Запах жасмина, птичьи трели… Жаль, слушать некому, хотя… Желтые огоньки у самой земли, живые и хищные. Кошка. Слушает соловья и будет слушать, пока не прыгнет. Отгонять от певца смерть Руппи не стал, а почему – не понял и сам. Лейтенант раздвинул мокрые от росы ветки; память не подвела – обрыв рассекала промоина, по которой можно сбежать или, если не повезет, скатиться на берег. Руппи побежал. Сквозь ночь и песню, от щелкающих, захлебывающихся трелей к упавшим в воду созвездиям. Ноги почти не касались земли, ветер путал волосы, это было почти полетом, и это стремительно кончилось. Хрустнула галька, разбег погас, половину неба отрезал обрыв, черный и скучный. Берег был пуст – монахи еще не миновали излучины, он успел!

Руппи подошел к самой воде, наклонился. Пить из Эйны после горных родников можно было, лишь умирая от жажды, но кровь со щеки и рук лейтенант смыть попытался. Сделать это полностью удалось вряд ли, но для ночи сойдет. А вот и святые отцы. Разговаривают. Негромко, но вода позволяет слышать голоса далеко. Руперт разгибаться не стал, наоборот, присел на корточки, продолжая полоскать руки, затем очень неспешно поднялся, пригладил вихры и медленно пошел навстречу остановившимся монахам. Они видели только силуэт. Одинокий. Шпага выдавала дворянина, походка – молодость, но больше о вышедшем навстречу сказать было нечего.

– Доброй ночи, – Руппи поклонился с нарочитой изысканностью, – поверьте, я не разбойник. Разбойники адептов Славы предпочитают обходить.

– Кто же ты, сын мой? – спокойно, точно в исповедальне, откликнулся один из монахов. Тот, что расспрашивал родича покойного барона.

– Путник, – с готовностью представился Руппи. – Путник, давно не бывавший в Эйнрехте. Здесь многое изменилось.

– О да, – подтвердил адрианианец, – но долг гостеприимства велит вести разговоры, лишь накормив усталого путника ужином или хотя бы ссудив его теплой одеждой. Брат мой…

Второй монах уже стаскивал свой шап. [10] Надо было отказаться, но от реки тянуло холодом, а под плащом милосердный брат носил что-то вроде куртки. Не пропадет.

– Благодарю. – Руппи принял одеяние и сообразил, что придется расстаться со шпагой. Это в планы лейтенанта не входило, по крайней мере в ближайшее время. – Я не могу это надеть. Прошу принять мои извинения.

– Лучше примите кинжал и пистолет. Он заряжен, а шпагу передайте – временно – брату Оресту. Он еще не отвык от мирской суеты. Так вам показалось, что в Эйнрехте многое изменилось?..

10

Шап – плащ с рукавами и капюшоном.

3

Робер еще никогда не искал встречи с нечистью. Детская прогулка, до сих пор напоминавшая о себе шрамом от дедова ножа, в счет не шла. Третьего сына маркиза Эр-При испугали не закатные твари и не темный парк, а люди – вроде бы свои и вдруг превратившиеся в чужих и злобных. Робер оставался собой всегдашним, а от него шарахались, пока в руку не впилось раскаленное железо. Тогда пришли обида и желание уйти и больше не возвращаться к тем, кто не поверил.

Почему он не пытался сбежать из дома, Эпинэ не помнил. Наверное, из-за бросившейся на деда Жозины, не мог же пятилетний мальчишка понять, что право уйти – счастье, доступное немногим!