Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь
Шрифт:
– Грато переплывет любую реку, – заверил Лионель, и мориск, услышав свое имя, обернулся. – Ведь переплывешь?
– Мне нравится твой конь, – усмехнулся Хайнрих, – но я бы своим задом его уморил. Как и когда скверна попала в Эйнрехт?
– У меня нет ответа.
Туман уползал вниз, в долины. Вокруг пестрели горные луга, где доцветало все, что могло. Торка намекала на то, что лучше жить, чем умирать, люди не понимали.
– Ты так и не сказал, как попал в Олларию. Сам не знаешь или не хочешь говорить?
Как? Так же, как госпожа Арамона… Дочь звала мать, а мать – сына. Поняла, к чему идет, и позвала, а он как-то услышал. Хайнрих
– Как, я не знаю, а вот почему… В Олларии была моя мать. Не представляю, что с ней сейчас, но стараюсь надеяться. – Перехватить поудобней поводья и улыбнуться: ты носишь алое, у тебя светлые волосы и черные глаза, так изволь соответствовать. – В последнее время нашему семейству не слишком везет. Мой младший брат пропал на Мельниковом лугу. Он был адъютантом у генерала Ариго. Последний раз его видели перед бурей.
Зачем он это сказал? И кому? Не поделиться ни с союзником, ни со свитой и брякнуть вражескому королю! Эмиль бы такого не понял, а уж дядюшка Гектор…
– Вот ведь… – вздохнул Хайнрих. – Выпало же нам времечко, и ладно бы только нам! Я попрошу варитских богов за твою мать и за твоего брата. Большего сделать не могу, мог бы – сделал.
Потомственный враг в расстегнутом на необъятном пивном брюхе кафтане хмуро смотрел на Ли, и от этого взгляда пока еще не Первому маршалу Талига отчего-то делалось легче.
4
Завалить обломками, да и то лишь до половины, за ночь удалось лишь те «ворота», к которым выходила дорога, но к услугам атакующих с луга было аж три здоровенных дыры. Их как могли загромоздили опрокинутыми возами и точно так же обошлись с брешью в «садовой» стене, а вот не слишком широкий пролом, глядящий в лес, остался почти не перекрытым. Так, накидали и натаскали камней, вышла стенка по грудь взрослому человеку. Казалось невероятным, что некогда эти руины устояли перед целой армией, но Иноходец ждал здесь боя почти спокойно, и это не было спокойствием обреченного. На скорый подход кэналлийцев Эпинэ надеялся не слишком, но умирать не собирался, напротив, это утро… предвещало победу.
– Я понял, – поделился Робер своим открытием с Балинтом, – как мои предки выбирали девиз.
– Забрались утром на башню, поглядели на врагов и поняли, что ублюдкам конец?
– Да, – Эпинэ с удивлением глянул на алата, – но как ты…
– Каждый судит по себе. Мне хочется петь и драться, но петь больше. Ну сколько можно сидеть и ждать, то есть, прости, внушать подчиненным уверенность своим видом?!
– Не заводись, – весело посоветовал Иноходец. – Не торчать же нам с мушкетами у пролома. Защитников там и без нас хватает, да и Блора дергать незачем, человек только-только отмылся от… Люра.
– Повезло вам, – позавидовал Карои, – хотел бы я хоть одним глазком глянуть на пресловутую «перевязь». Как хочешь, а это был удар Балинта Мекчеи! Приятно, что помнят.
Медленно раздваивающийся мерзавец, красно-солнечная, свершающая жуткий круг полоса… А ведь это тоже было, и не так уж давно!
– Монсеньор, – заорали с чудом не обвалившейся колокольни, – с тыла заходят! Десятка три… На лагерь нацелились!
– Агили, вычистить.
И как слово сорвалось! Но объяснять не понадобилось, церковник только кивнул и умчался, придерживая шпагу.
– Сейчас и у нас начнется. – Эпинэ глянул на грязно-белый от каких-то растений луг. – Вы уж потерпите, пока не втянутся, чтоб перестроиться не успели.
– Да разве я против? – Балинт не удержался,
погладил саблю. – Кажется, я готов благодарить Альберта за то, что он меня выставил из Алата. У нас разве что с кабанами повоюешь.– Я бы предпочел кабанов, – не согласился Робер и понял, что врет, что не променяет этот бой ни на какую охоту и ни на какой праздник. – Балинт, они не должны уйти!
– А как же иначе? – удивился алат. – Вы их только ухватите, а дальше уж наше с Гедлером дело.
– Монсеньор! Монсеньор!
На хозяине дайт, обычно столь же дружелюбном и веселом, сколь и его питомицы, не было лица.
– Монсеньор… Кардинал… сильно ранен… Зовет… Вас зовет!
– Балинт, присмотри здесь! Дювье, со мной!
Вроде бы алат кивнул, оглядываться было некогда, растерянные, полные ужаса глаза вестника молили, торопили, гнали в обход словно бы в сотню раз разросшихся развалин, как в насмешку залитых веселым утренним солнцем. Парень мчался рядом, на бегу пытаясь объяснить, что стряслось. С вечера несколько человек хотели уйти, пугались «дурного места», родня их удерживала, потом пришел Левий, объяснил, что ничего греховного в руинах нет, напротив, на них лежит благодать. Вроде успокоились, а утром – опять! Зачинщики, трое их, даром что всегда тихие были, как с цепи сорвались, начали орать, что хватит удирать и вообще в Олларии умным людям сейчас самое то. Одного из крикунов принялась унимать жена, он ее ударил, сбил с ног. Урода скрутили, а заодно и его приятелей, побежали за Левием, тот был неподалеку. Кардинал успокоил женщин, повернулся уходить, и тут Тома, старший внук Лысого Клода, швырнул камень. Попал и сам попался…
– Пес-то… Прыгнул на плечи, повалил, и всё… Костей не соберешь!
Дослушать Робер не успел, щербатая, оседланная кустами стена наконец-то закончилась, и они выскочили на когда-то замощенную квадратными плитами площадь. Парень тыкал рукой, порываясь объяснить, но Эпинэ уже и сам видел понурые сомкнутые спины. Люди сбились в круг у поваленного обелиска, они на что-то смотрели, перед глазами Иноходца мелькали рыжие кудри, траурный чепец, облезлый берет. Скулили привязанные дайты, дальше, у стены, гремели выстрелы – церковники били по барсинцам.
– Дорогу!..
– Проэмперадор…
– Наконец-то!
– Создатель, что же это? Что?!
– Сюда, сюда!!!
Расступаются, кто-то шмыгает носом, кто-то бормочет, кто-то дышит, как загнанный конь. Дальше, у белого обломка, тот самый Лысый Клод и четверо парнишек. Одни, они теперь долго будут одни.
– Где Левий? Где?!
– Там!
Это значит – за обломками. Обойти бы, но это опять время, опять отчаянье пополам с надеждой, лучше уж сразу. Прыжок на камень, прыжок вниз. Теперь люди стоят лицами, опустив головы. Все, кроме двоих лежащих… Неловко изогнувшегося, будто сломанного мальчишки и седого, очень маленького человека. Левия. Рядом скулит Готти, скулит – не воет! Значит, еще не все!
Два шага, три каменных плиты. Бледное, даже серое лицо, посиневшие губы – и улыбка! Лэйе Астрапэ, улыбка!
– Вспоминайте… иногда… наши разговоры… Повелитель… Молний…
Жозина, Катари, Жильбер, Никола, а теперь и Левий!
– Нет! Ваше высокопреосвященство, я…
Голубые, все понимающие глаза, еще живые, уже обреченные, в уголке рта розоватая пена. Ну не может удар по голове такое вызвать, да и удар-то был не особо силен…
– Скажите графине Савиньяк… Астрологии все же… надо доверять… в таких вот… ординарных случаях…