Сердце
Шрифт:
Доктор посмотрел на него.
— Это сын больного, — сказала сестра, — он пришел сегодня утром из деревни.
Доктор положил руку на плечо мальчика, потом наклонился над больным, пощупал ему пульс, коснулся лба и задал несколько вопросов сестре, на которые та ответила:
— Ничего нового.
Доктор подумал, потом сказал:
— Продолжайте то же самое.
Тогда мальчик набрался мужества и спросил со слезами в голосе:
— Что с моим отцом?
— Мужайся, паренек, — ответил доктор, снова кладя руку ему на плечо. — У него рожистое воспаление на лице. Это тяжелая болезнь, но еще есть надежда.
— Но он не узнаёт меня! — в отчаянье воскликнул Чичильо.
— Он узнает тебя… может быть, даже завтра. Будем надеяться, не падай духом.
Мальчику хотелось бы поподробней расспросить доктора, но он не посмел, и доктор пошел дальше.
И вот потянулись дни у постели больного отца. Сын не мог оказать ему никакой серьезной помощи, но он поправлял одеяло, пожимая ему руку, отгонял мух. Он наклонялся к нему при каждом его стоне, а когда сестра приносила питье, он брал из ее рук стакан и ложечку и сам поил больного. Тот несколько Раз взглядывал на мальчика, но не подавал никакого признака, что узнаёт его, только взгляд его всё чаще и чаще останавливался на ребенке, особенно когда тот подносил платок к глазам.
Прошел первый день. Ночь маленький крестьянин проспал на двух скамейках в углу палаты, а утром снова начал ухаживать за больным. В этот день ему показалось, что в глазах у того появился какой-то проблеск сознания. Казалось, что как бы в ответ на ласковые слова мальчика в зрачках больного на секунду мелькнуло какое-то неясное чувство благодарности, а один раз он слабо пошевелил губами, как будто хотел что-то сказать.
Больной ненадолго засыпал, а просыпаясь, каждый раз искал глазами сына. В этот день доктор два раза подходил к нему и отметил небольшое улучшение, а вечером, когда мальчик поднес стакан к губам больного, ему показалось, что на этих распухших губах мелькнуло что-то вроде улыбки. Тут Чичильо начал понемногу успокаиваться и надеяться. Думая, что отец, может быть, хотя и смутно, но всё-таки слышит его слова, он стал говорить с ним и подолгу рассказывал ему о маме, о маленьких сестрах, о возвращении домой, и горячо, и ласково упрашивал его не падать духом. И хотя мальчик часто сомневался, понимает ли его больной, он продолжал говорить, думая, что если не все его слова доходят до сознания отца, то всё же он как будто бы с удовольствием слушает его голос.
Так прошли второй день, третий, четвертый… Легкие улучшения всё время чередовались с внезапными ухудшениями. Чичильо был так поглощен своими заботами, что второпях едва успевал съесть кусок хлеба с сыром, который два раза в день приносила ему сестра. Он почти не видел того, что происходило кругом, он не замечал вокруг себя той печальной больничной жизни, которая в другое время привела бы его в ужас. Проходили часы и дни, а он всё сидел около своего «бати», заботливый, полный участия, дрожа при каждом его вздохе. То в душе его начинала петь надежда, то сердце его цепенело от отчаяния.
На пятый день больному стало хуже.
Доктор, посмотрев на него, только покачал головой, как бы в знак того, что всё кончено, и Чичильо с громкими рыданиями упал на свою скамейку. Его утешало только одно: ему казалось, что к больному, несмотря на ухудшение, медленно и понемногу возвращается сознание. Больной всё пристальнее и всё с возрастающей
нежностью смотрел на мальчика, не хотел принимать питье или лекарство ни от кого другого и всё чаще силился пошевелить губами, как будто желая сказать что-то. Иногда его губы складывались так выразительно, что сын, охваченный неожиданной надеждой, порывисто сжимал его руку и говорил почти радостно:— Держись, батя, держись, ты выздоровеешь, и мы уедем отсюда, вернемся домой к маме, потерпи еще немножко!
Было четыре часа пополудни, и мальчик был как раз охвачен таким порывом нежности и надежды, как вдруг шаги у двери в палату и произнесенные громким голосом два слова: «Прощайте, сестрица!» — заставили его с приглушенным криком вскочить на ноги.
В ту же минуту в палату вошел человек с большим узлом в руках; за ним шла сестра. Мальчик испустил громкий крик и как зачарованный застыл на месте. Человек обернулся, взглянул на него и, закричав: «Чичильо!» — бросился к мальчику.
Тот, задыхаясь, упал в объятия своего отца. Сбежались сестры, служители, помощник доктора — и остановились пораженные. Мальчик не мог произнести ни слова.
— О мой Чичильо, — говорил отец, снова и снова целуя своего сына, — Чичильо, сынок мой, как же это случилось? Тебя привели к постели другого, — добавил он, пристально посмотрев на больного. — А я-то был в отчаянье, что тебя нет, после того как мама написала мне, что послала тебя сюда. Бедный Чичильо! Сколько же дней ты уже здесь? Как это получилось такая путаница? А я дешево отделался, и вот опять твердо стою на ногах. Ну, а как мама? А Кончетелла? А малютка как поживает? Ты видишь, я уже ухожу из больницы, идем вместе. О боже мой! Как же это произошло?
Мальчик с трудом выдавил из себя несколько слов, чтобы рассказать о семье.
— О как я счастлив! — пробормотал он. — Какие страшные дни я пережил!
И. он без конца обнимал и целовал своего отца, однако не трогался с места.
— Идем же, — повторил его отец, — мы сегодня вечером уже будем дома. — И он тянул сына за собой.
Но тот обернулся и, посмотрел на своего больного.
— Ну, идешь ты или нет? — с удивлением спросил его отец. Мальчик еще раз оглянулся на своего больного, который, открыв глаза, пристально смотрел на него.
Тогда из груди Чичильо вырвался целый поток слов:
— Нет, батя, подожди… Сейчас… я не могу. Вот этот старик… Я здесь уже пять дней. Он всё время смотрит на меня. Ведь я думал, что это ты, и любил его. Он смотрит на меня, я даю ему пить, он хочет, чтобы я всё время был около него… но теперь ему уже совсем плохо, так что ты иди… а я не могу… у меня не хватает духа… мне слишком тяжело… Я вернусь домой завтра, позволь мне остаться здесь еще немного… Нехорошо, если я его брошу, посмотри, как он глядит на меня, я не знаю, кто он, но он полюбил меня… Позволь мне остаться здесь, милый батя!
— Молодец, малыш! — воскликнул помощник доктора. Отец стоял, в смущении глядя на своего сына. Потом посмотрел на больного и спросил:
— Кто он?
— Это крестьянин, как и вы, — ответил помощник доктора. — Он вернулся из-за границы и попал в больницу в тот же день, что и вы. Его принесли сюда без сознания, и никто ничего не мог о нем сказать. Должно быть, где-нибудь далеко у него есть семья, дети. Он, очевидно, принял вашего сына за одного из своих.