Сердцеед
Шрифт:
Дрожь вновь пробежала по ее телу, как всегда, когда она думала о нем, Мишель могла сопротивляться Рафферти не успешнее, чем легион женщин, которые падали к его ногам. Она в безопасности только до тех пор, пока он не знает, насколько уязвима Мишель перед его чарами. Джон будет счастлив использовать в своих интересах власть над ней, отомстив за все годы, что она дерзила ему, и делала вещи, которые бесили его. Чтобы защитить себя, она должна подавить свои чувства, замаскировав их враждебностью. Но все ее планы выглядят довольно смешно, учитывая, что сейчас ей нужно постараться наладить с ним хорошие отношения, чтобы выжить материально… К сожалению, Мишель почти разучилась смеяться, за исключением необходимых в некоторых ситуациях светских улыбок, и обманчивой маски жизнерадостной девушки, которую ей приходилось носить при окружающих. Сейчас, в темноте собственной
***
На следующее утро Мишель долго ждала обещанного звонка, но, в конце концов, сейчас она не могла позволить себе прохлаждаться, работы навалом, а скот не будет ждать. Наконец ее терпение лопнуло, и она отправилась к постройкам для скота, и в ее голове был как всегда миллион проблем, которые ежедневно доставляло ранчо. У нее было несколько полей с травой для заготовки сена, которые в ближайшее время требовалось убрать, но Мишель пришлось продать упаковочный пресс и трактор. Оставалась единственная возможность: предложить кому-нибудь часть сена, чтобы они заготовили его и на ее долю. Она загнала пикап в сарай и поднялась на сеновал, считая товары, которые имела в запасе. Поставка истощалась, следовало срочно что-то предпринять.
Ей бы ни за что не хватило сил поднять тяжелый тюк, но Мишель разработала целую систему, как справиться с этим. Она ставила грузовик под дверью сенохранилища, таким образом, все, что ей требовалось сделать, это толкнуть тюк к открытой двери и стараться, чтобы он попал в кабину грузовика. Толкать сено было не легко, тюки весили не менее ста фунтов каждый. Тогда как сама Мишель весила не больше семнадцати, а сейчас, наверное, и того меньше. Последнее время она сильно похудела, а если продолжит терять в весе, ей уже точно не справиться с тюками весом за сотню фунтов. Некоторые из них весили еще больше, и она могла сдвинуть их всего на дюйм.
Мишель вновь уселась за руль грузовика, пора была проверить пастбище. Услышав шум грузовика, скот завертел головами, темно-коричневые глаза рассмотрели знакомый грузовик, и все стадо направилось к ней. Мишель остановила машину, и вылезла наружу. Тюков было мало, следовало заготовить еще, поэтому она принялась собирать сено, бросая его в большую тележку. Когда та была полной, она высыпала сено в грузовик, и снова принялась собирать сено. Она делала это, пока не наполнила кузов, и к тому времени как закончила, плечи невыносимо ныли от боли, а мышцы всего тела словно горели в огне. Если бы стадо не было таким малочисленным, она, возможно, и не пыталась бы справиться с этим. Но если бы стадо было большим, напомнила она себе, ее положение не было бы таким отчаянным. Когда она вспоминала, сколько работников обычно требуется для ранчо, чтобы все содержать в должном виде, волна безнадежности захлестывала ее. Она понимала, что одной ей никак не справиться. Но что толку в логике перед лицом жестокой действительности? Она должна делать все сама, потому что больше никого нет. И нет возможности нанять помощников. Иногда она думала, что этот жестокий урок, который решила ей преподнести судьба за избалованное детство. Сейчас она могла положиться только на себя, Мишель никому не могла доверять, ей не на кого было опереться, поддержать, дать возможность хоть немного передохнуть. Временами она впадала в отчаяние от ощущения пустоты и одиночества, ее отец умер, а больше у нее не было ни одного близкого человека.
«Но были и положительные стороны», - подумала Мишель.
Она ничего не ждала от людей, значит, не было и разочарований, и ей не нужно было стараться, чтобы соответствовать их ожиданиям. Она просто делала что могла, и продолжала это делать, как бы тяжко ей не приходилось. По крайней мере, сейчас она была свободна, и больше не боится просыпаться каждый день.
Она устало тащилась вокруг ранчо, машинально намечая в уме объем работы. Мишель старалась не обращать внимания на боль во всем теле – так было легче терпеть.
Ни один из ее старых друзей никогда не поверил бы, что Мишель Кэбот способна столько работать. Иногда она развлекалась, воображая, какова будет их реакция, если они увидят ее такой. Мишель Кэбот всегда была готова к вечеринке, или посещению магазина, или поездке в Сент-Мориц, или круизу на чьей - то яхте. Мишель Кэбот всегда смеялась, поддразнивала своих поклонников, она великолепно смотрелась со стаканом дорогого шампанского в руках и бриллиантами
на шее. «Золотая девушка» - так многие называли ее. Теперь «Золотая девушка» вынуждена ухаживать за скотом, сушить сено и чинить изгородь, и это было только верхушкой айсберга. Ей нужно еще многому научится, и вряд ли здесь она справиться сама. Она мало что знала о коровах: клеймение, кастрация, размножение… Когда она начинала думать об этом, ее затопляла безнадежность. Поэтому, она не думала об этом слишком часто. Каждый день она проживала как последний, боролась, делала что могла, на пределе своих возможностей. Это было выживанием, и она старательно училась этому.К десяти часам вечера, Рафферти так и не позвонил, и Мишель, собравшись с духом, снова набрала его номер. Снова ответила домоправительница, и Мишель со вздохом спросила себя, проводил ли Рафферти хоть одну ночь дома.
– Это Мишель Кэбот. Я бы хотела поговорить с Рафферти, пожалуйста. Он дома?
– Да, он сейчас на конюшне. Я переключу вас на него.
Итак, у него есть телефон даже в конюшне. На мгновение, она позволила себе позавидовать его удачливости в делах, пока в ее ухе раздавались щелчки. Размышление о его ранчо немного отвлекло ее от собственного бешено участившегося пульса и горящих щек.
– Рафферти.
Его глубокий, нетерпеливый голос прозвенел в ее ухе, и Мишель подскочила, ее рука вцепилась в телефон.
– Это Мишель Кэбот.
Она старалась говорить как можно спокойнее, и не выдать волнения, которое захлестнуло ее.
– Мне нужно поговорить с вами, если у вас, конечно, есть время.
– Сейчас у меня его нет. У меня жеребится кобыла, поэтому выкладывайте, и покороче.
– Боюсь, наш разговор займет больше времени. Я бы хотела договориться о встрече, вам удобно завтра утром?
Он коротко и сухо рассмеялся.
– Это рабочее время, детка. Мне некогда тратить его на неофициальные встречи.
– В таком случае когда?
Он раздраженно выругался.
– Послушайте. Сейчас я должен идти. Я заеду к вам завтра по пути в город. Приблизительно в шесть.
Он повесил трубку прежде, чем она могла согласиться или отказаться. Но Мишель понимала, что сейчас не в том положении, чтобы капризничать. Слава богу, этот неприятный звонок позади, и у нее в запасе есть двадцать часов, чтобы подготовиться к встрече с ним. Ей придется закончить завтра пораньше, чтобы вымыть волосы, накраситься, одеть белые льняные брюки и белую шелковую блузку. Зачем разочаровывать Рафферти, который всегда считал ее избалованной и бесполезной пустышкой?
***
Уже было далеко за полдень, палящее солнце нагрело температуру до ста градусов, скот был неспокоен. Рафферти разгорячился, вспотел, был пыльным и раздраженным, как и его люди. Они потратили слишком много времени, гоняясь за отбившимися от стада животными, вместо того чтобы ставить клейма и делать прививки, а теперь еще громкие раскаты грома предвещали летнюю грозу. Мужчины заторопились, чтобы закончить дела до ее приближения.
Клубы пыли поднимались в воздухе, беспокойный рев животных и вонь жженой плоти распространялись повсюду. Рафферти работал наравне со всеми, не пренебрегая никакой работой. Это его ранчо, его жизнь. Заниматься им трудно, это грязная работа, но он сделал ранчо прибыльным, тогда как другие потерпели крах. Он добился этого упорным трудом и решимостью. Не вытерпев такой жизни, его мать предпочла уйти. Конечно, в те времена ранчо намного уступало той империи, которую он создал сейчас. Отец Джона, и ранчо, не могли обеспечить ей ту жизнь, какую она хотела вести. Порой Рафферти чувствовал горькое удовлетворение, зная о теперешнем сожалении матери, которая поспешила бросить мужа и сына много лет назад. Он не испытывал к ней ненависти, не хотел тратить на это силы. Он просто не желал иметь с ней дело, равно как и с кем-либо из тех богатых, избалованных и никчемных людей, которых она называла своими друзьями.
Нэв Лютер закончил с последним теленком и встал, вытирая пот с лица рукавом рубашки, затем посмотрел на солнце и плывущее по небу черное облако, предвещавшее грозу.
– Ну вот, - проворчал он. – Надо бы успеть собраться, прежде чем эта штука разразиться проливным дождем.
Потом он взглянул на босса:
– Разве ты не собирался встретиться с этой девчонкой Кэбот сегодня?
Нэв был в сарае и слышал, как Рафферти говорил с Мишель. Бросив взгляд на часы, Рафферти чертыхнулся. Он совершенно забыл о ней, и не испытывал благодарности Нэву, что тот напомнил ему об этом. На свете было немного людей, которые раздражали его так же сильно, как Мишель Кэбот.