Сердцу не прикажешь

– Да он уже трухлявый, посмотри на него! С ним вообще далеко ходить не надо. Он уже до нёба вгашенный, даже не вдупляет чем для него обернётся всё… сам же понимаешь, откинется на зоне…

– Не откинется. – с презрением.
– Эта гнида за столько лет не сдохла, а ты думаешь, что сейчас ручки на груди сложит?

– Коршун же до сих пор сидит? – не теряется Каримов, продолжает накидывать варианты.
– Вы с ним братались раньше, тебе стоит только попросить!

– И смысл, что ты меня останавливаешь, если всё равно смерти ему желаешь? – шаблоны на разрыв.

– Да, но не твоей рукой! Ты не при делах будешь!

– Это ничего не меняет.

– Всё меняет!! – на фальцете брызжет слюной.
– Я не хочу потерять друга! Тупо из-за эмоций! – выписывает мне диагноз.

– Тут больше замешано. – сознание долбит единственная определённость. Яся…

– Она тебя ждать не будет, понял!? – сотрясает он воздух.
– Я не дам! – тычет себе пальцем в грудь, второй рукой до сих пор меня на прицеле держит.
– Затянешь себя в тюрягу – я на ней женюсь, а сыну твоё имя дам!

Всё, не выдерживаю, из меня потоком выплёскивается ржач:

– Куда тебе после меня, додик? Не зарывайся.

Сдаюсь. Расслабляюсь. Цирк. Даже поквитаться нормально не дают. О какой лютой казни идёт речь? Так и останется в мечтах.

– За додика обидно! Я весь твой холдинг на себе тащу!

– Когда ты таким умным стал?

– Всегда был. Опусти пистолет, Богдан… он и плевка не стоит. – минутная отдышка и усилием воли я капитулирую. Может и правда, если поднапрячься, то остаток жизни для них будет страшнее физической пытки и разрыва извилин.

Сам подхожу к Кузнецову и вытаскиваю кляп.

– Просто для справки. Ты не выжил. И не спасся. Я тебя не пожалел и не струсил. В любой момент вытащу, чтобы доделать начатое. Я попробую продлить и посмотреть, насколько тебе херово. Если меня устроит, усохнешь один на один с собой. Сестру ты никогда не увидишь, после тебя ничего не останется.

– Я тебя в бетон закатаю!! – харкает мне на брюки.

– Подыхать будешь – вспомни обо мне. Мне приятно будет, хоть так не пропущу. – встряхиваю ногой, вздыхаю и утыкаюсь взглядом в спину Алика. Под ним уже озеро крови. Заслуженно.

– Ахаха! – надсадно провожает Кузнец.

– А. Забыл. – возвращаюсь и с силой пинаю урода по лицу, он падает ничком и с протяжным писком сплёвывает на землю несколько зубов. – За Арсена.

– Я в тебе не сомневался!! – улыбается Каримов, пряча пистолет.

– Угу, как же. – прохожу мимо, отдаю попутно приказ. – Закрыть их, глаз не сводить. Дам знать, когда избавляться.

Киваю гордому Макару, сжимаю-разжимаю онемевшую руку, достаю телефон, нахожу номер.

– Гнездов, вот и пришёл твой час. Говори где ты. Под конвоем вывезем.

В машину забираюсь в полной прострации. Ни радости, ни справедливости, ничего. Я не достиг тех пиков, что в себе вскармливал – Алик всего одной рукой пожертвовал, за Ясю голова должна была слететь. За Арсена не вырвал сердце. Разве есть середина между этим? Ни жизни, ни смерти. Что их ждёт в тюрьме? Успокоюсь ли?

Или давить их там чужими руками?

Мне нужно подумать. Желательно в объятиях малыхи. Она вернёт трезвость, обезвредит без пистолета.

Эпилог

ЯСЯ.

Через два месяца.

– Ярослава? – просовывается в кабинет голова Макара.

– Ай? – не отвлекаясь от работы, задумчиво грызу ручку.

– Новость уже слышала? – внаглую садится напротив, подпирает рукой подбородок.

– Нет… хорошую? – щурю глаза, его широкая улыбка добавляет интригу.

– А то! Летим в Японию! – весь светится от счастья. – Скупать сложнейшее навигационное оборудование! Выйдем на новый уровень!

– Кудааа? – всё ещё обрабатываю в мозгу первую фразу.
– Эээ… так-то я английский учила! – выражаю крайнее замешательство.

Неужто Богдан попросит и этот язык осваивать? Ну, если надо…

– Ты летишь в качестве его спутницы! – фыркает замдиректора, заметив, как тревожно забегали мои глазки.
– То бишь, тебе отдых, экскурсии, вкусности, а мне пахать!

– Ооо, да, тогда это отличная новость! – смеюсь, сбрасывая нервозность.
– Это когда намечается?

– Он тебе сам всё скажет! – с хитрой ухмылкой закрывает рот. – Не положено!

Цокаю и бросаю в засранца скомканную бумажку.

– Я пришёл подразнить, остальное не в моей компетенции! – веселясь, отмахивается от следующего запуска снаряда.

– Мне потом надо удивиться? – смилостивившись, останавливаю себя, чтобы не запульнуть карандашом.

– Поздно! – пальцем на угол, где под потолком за мной без перерыва следит шпионящий друг. – Скоро заявится! Параноик не любит, когда к тебе сюда «мужчины шастают»! Сейчас будет припадок ревности!

– Вали. – открывается дверь.

– Я же сказал! – гогочет Каримов, освобождая кресло.

– На секунду отвлёкся, тут же побежал подружке докладывать. – рычит Богдан, смеряя помощника испепеляющим взглядом.

– Хотел разнообразить тягомотный день! Так хоть ты «исполнишь арию»!

– Пшёл вон. – огибает стол, кладёт руку мне на плечо, ползёт к шее.

– И ещё раз! – нарочно выбешивает Макар.

– Выйди. Отсюда. – чеканит с жёсткими расстановками Богдан, превращается в глыбу льда.

– Ах, рай для ушей! – шагает спиной к выходу хохочущий пакостник.
– Ярослава, пока! – и исчезает.

– Я его убью когда-нибудь. – сжимает мне затылок, склоняется к губам.

– Не убьёшь! Он твой друг! – улыбаюсь и целую, шкрябаю ногтями по колючей щетине.

Мужчина млеет, ведёт носом по моему виску, расслабленно крутит на палец мои кудри.

Он изменился в последнее время. Кружит вокруг меня, улыбается, пока никто не видит. Исполняет любые мои прихоти, даже если я сама не считаю это нужным. Стоит произнести мысль вслух, чаще всего про неё забыть, через день-два желание сбывается. Естественно, объяснений я не дожидаюсь. «Так надо» и всё. Может я ошибаюсь, но такое ощущение, что с уходом Алика из жизни Богдана, он начал ценить то, что у него есть ещё сильнее. Меня особенно. Цепляется. Прижимает. Высматривает, если отхожу. Выдыхает, если возвращаюсь. Всё это с неприкосновенным видом, не скажешь, что смягчился – развеет все намёки пушечным взглядом, за оскорбление сочтёт. Он не позволяет себя жалеть. Лучший друг в тюрьме, это не каждый может так смело перенести на ногах. А он расстался с ним, как с пройденным этапом. Удалил из папки «Жизнь». Камня на камне не оставил. Только иногда я всё-таки замечаю, как срывается его дыхание, когда раздеваюсь перед ним и он видит полоску шрама на боку. Его мышцы бугрятся, по коже пробегает мелкая рябь, чернеют глаза. Но всё молча, никаких упоминаний. Только гладит пальцем, словно зачеркивает, стирает губами. Всегда медленно, с точностью и аккуратностью.