Серебряная книга детектива

– Конечно, все женщины ходят в сапогах, куда заложены палки, дощечки и другие вещи, – сказал Эдуард.

– Не все и не всегда. И я так не хожу… это тоже совпадение, – надулась Кира.

– А почему ты была в таком виде? Как сказать? Несколько странном… да еще мокрая и как-то пахло…

– Не поверите, но я хотела, чтобы мой будущий босс не видел во мне женщину…

– Ее трудно было разглядеть, – согласился Эдуард.

– Чтобы никто ко мне не приставал, оценили бы мои профессиональные качества, которых не так уж и много, – призналась Кира.

– Как все просто… и как гениально, – сказал Эдуард, целуя ладонь Киры.

Кира помахала ему тогда ручкой и ушла. После она чуть не поссорилась с Олей, требуя объяснений.

– Я хотела как лучше, – твердила Ольга.

– Я и не сомневаюсь! Мы с твоим другом чуть не стали пищей для пиявок.

И вот теперь два месяца спустя Кира заявилась в кабинет Эдуарда с совершенно противоположным предложением.

– Как вы можете мне отказывать? – спросила она.

– Я не могу допустить на работу с детьми такую женщину, как ты. Ты – эгоистка, ты любишь себя в музыке, а не музыку в себе. Я не могу допустить, чтобы дети привязались к тебе, а ты только и будешь думать, что несчастна и как бы куда уйти. Это не игрушки.

– Я твердо решила!

– Извини, Кира!

– Я все осознала, эти два месяца стали для меня очень долгими, вы можете положиться на меня! – уверяла она.

– Что сподвигло тебя на такое решение? – поинтересовался Эдуард, со смехом в глазах наблюдая за ней.

Кира чувствовала себя школьницей на экзамене.

– Я скажу честно… Я узнала о вас и о вашей организации еще больше. Я знаю, что от вас ушла жена, когда родился слепой ребенок. Вы воспитываете дочь один, и это дело вы затеяли ради нее. Я понимаю вас и восторгаюсь. Вы делаете что-то очень важное, а я ничего. Я сдалась. Пора признать, что без музыки мне не жить, я только существую. Пусть я сама не смогу нести музыку в массы, но я смогу научить ей детей.

– Чтобы они выступали? – спросил Эдуард.

– Чтобы облегчить им жизнь, а уж будут они выступать или нет, это их право и их выбор, – ответила Кира. – Мне нужна эта работа. Я смогу. Я справлюсь. И я хочу.

– Хорошо… возьму тебя на испытательный срок, – сдался Эдуард, – но не могу гарантировать неприкосновенность со стороны босса, теперь-то он видит тебя во всей красе.

– Шутите?

– Самую малость. Ты выходишь на работу с понедельника…

Кира вышла на крыльцо здания, где располагался офис Эдуарда, и улыбнулась «озверевшему» солнцу. Она достала пачку сигарет и вдруг вспомнила о своем обещании при твердом стимуле бросить курить.

– Куда уж тверже… Я буду работать с детьми, и должна быть для них примером. – И она выкинула пачку в мусорный бак.

На душе у Киры было так же солнечно и тепло, а сердце предательски стучало в предвкушении того, что она будет часто видеть Эдуарда.

– Пожалуй, с ним бы я тоже согласилась на испытательный срок, – хмыкнула она и поспешила к машине.

Ирина Мельникова Танго на песке

Море в октябре – особенное. На горизонте оно темно-зеленое, у берега оливковое, а пена прибоя, ну точь-в-точь желтоватые блонды на бархатном платье великосветской модницы. И грань между небом и морем теряется в зыбком мареве, отчего рыбацкие катера и фелюги на горизонте кажутся повисшими в воздухе.

Шла вторая неделя октября, когда Лика сошла с автобуса и очутилась на крошечной площади небольшого городка, который больше смахивал на деревню. Солнце зависло над морем. Жара спала, но было еще очень тепло. Над Ликиной головой носились бабочки и стрекозы. Легкий ветерок взлохматил волосы и шмыгнул под юбку. И та чуть не превратилась в парус, если бы Лика не прихлопнула ее ладонью.

Повесив сумку на плечо, Лика медленно поднималась в гору. Одновременно она разглядывала дома, стараясь определить тот, в котором ей предстоит жить две недели, а может, чуть меньше, если голову Альбины озарит новая идея...

Ни одна собака не обгавкала ее через забор, никто не окликнул, не поинтересовался, что она ищет. Да и во время своего движения Лика не заметила ни одного человека. Тишина, покой, одним словом, то, к чему она стремилась и, кажется, нашла...

* * *

Незаметно прошла-пролетела неделя. Лика поселилась в небольшой комнате у двух пожилых педагогов, которые не досаждали ей своим вниманием. Рано утром, когда они еще спали, Лика уходила на море и возвращалась домой лишь под вечер.

Вот и сейчас она стояла возле разрушенного непогодой и временем бетонного парапета и наблюдала за тем, что происходит внизу на берегу.

Все вокруг перебивал резкий запах рыбы. К небольшому причалу подошли шлюпки с двух баркасов, которые маячили на рейде. На берег въехала грузовая «Газель», и рыбаки в выцветших добела майках и тельняшках, встав цепочкой, принялись быстро и ловко передавать друг другу ящики с рыбой, которые у них принимал коренастый малый – водитель грузовичка.

Но Лика пришла сюда не за рыбой. И мало того, прихватила с собой зеркальную фотокамеру, шикарный профессиональный цифровик, который стоил ей кучу денег. Она купила его в Мюнхене. Там она побывала в мае по приглашению своего друга, известного фотохудожника Карла Майера, который возглавлял Союз свободных художников Германии. Именно этот Союз спонсировал и организовал ее персональную выставку в одной из престижных галерей Мюнхена.

Уже три года она жила в запредельном режиме, который не зря называют «гонкой на выживание». Не сразу она выбилась в лидеры, но, выбившись, позиций больше не сдавала. Теперь требовалось набраться сил перед новым рывком вперед – персональной выставкой в Москве.

В этот приморский городок вдали от курортных центров, от их суматохи, бесшабашного разгула и заоблачных цен она приехала не по наитию. Ее закадычная подруга Альбина посоветовала ей отправиться на Черное море, в это богом забытое селение, где сама пару раз скрывалась от мирской суеты.

Еще в Москве Лика дала себе зарок не прикасаться к фотоаппарату. Но каждый закат тут был достоин кисти великого художника, а рассвет – тем более. И горы так заманчиво громоздились на горизонте, и осень была так щедра на краски, а цветы, словно бросая вызовов зиме, цвели и до того благоухали, что по ночам у Лики кружилась голова, и она долго не могла заснуть.

Это обилие красок – от золотого до пурпурно-красного зарева закатов, от утренней бирюзы неба до синего бархата сумерек – заставило ее наплевать на свои обеты и снова взять в руки фотоаппарат. Впрочем, не будь фотоаппарата, она потянулась бы к кистям и краскам...

Часами Лика бродила по окрестным горам, спускалась к быстрым речушкам и к водопаду «Слезы голубки», карабкалась по скалам, слушала птичьи перепевы и чувствовала, как просыпается в ней ощущение того необыкновенного восторга, которое она испытала лет двадцать назад, впервые взяв в руки фотоаппарат.

Со временем это ощущение как-то притихло, присмирело, но, оказывается, оно не умерло, а лишь затаилось на время. Лика поняла, что ей вновь хочется снимать то, что было близко и понятно ей самой, без оглядки на мнение критиков и журналистов.