Серебряная свадьба полковника Матова (сборник)

— Для этого мы и обходим дома, — сказал Йонко, — чтобы все шли на митинг. Будьте здоровы! На много лет!

И он опять поднял баклагу.

— А ты, дедушка Боте, надень ополченский мундир, — засмеялся Спас Гинев. — Непременно!

МИТИНГ

Все еще злясь на Владо, я пошел в сад. У меня на уме была одна оставшаяся на дереве запоздалая груша петровка, янтарно-желтая, которую я даже видел во сне. И теперь из опасения, как бы ее не поклевали птицы, я решил эту грушу сорвать.

После ночной сырости на листьях блестела роса, и мне на голову и на рубашку падали крупные, пронизанные солнцем, синие и розовые капли. Испуганная неожиданным шумом, вспорхнула птица и стрелой взмыла вверх.

Вот и груша… Тут я был ошеломлен. Забравшись на второй сук, я увидел, как Владо протягивает руку, чтобы сорвать желтый вкусный плод. И когда он только успел залезть!

— Что ты делаешь? Слезай скорее! — Я весь пылал от ярости.

Он испуганно посмотрел на меня, через силу улыбнулся и показал мне спелую грушу. Разве он не имел на нее такого же права, как я?

— Слезай! — повторил я, разозленный тем, что малыш меня опередил. — Слезай, а то изобью!

Чтобы его испугать, я стал раскачивать дерево. Он заплакал, но продолжал тянуться к груше. Я снова изо всех сил затряс ствол. Владко вдруг потерял равновесие и полетел вниз. На миг задержавшись на первом суку, он перевернулся и рухнул на землю.

Из носа у него сразу хлынула кровь. Мгновение он лежал неподвижно. Меня охватил страх. Но затем тотчас же он испустил такой громкий и душераздирающий крик, что я не заметил, как очутился на улице.

А отец? Ведь узнавши, как было дело, он меня не только отругает, а пожалуй, и отстегает ремнем. Страх возмездия гнал меня все дальше. Меня грызла совесть, я мучился, вспоминая, как малыш ударился о землю и, вероятно, сильно ушибся. А кровь перестала литься или он что-нибудь здорово себе повредил? Опустив голову, я шагал по теплой и мягкой пыли, не зная, куда иду.

Очутился перед домом крестного дяди Марина. Здесь ли Янко?

Он здесь. Но странно, в доме творится что-то необычное. Приходят разные люди, они чем-то встревожены, невеселы.

На дворе сидит крестный дядя Марии. Он задумчив, но спокоен.

— Правда ли это?

— Правда, — цедит он сквозь зубы.

— Смотри-ка ты, — говорят собравшиеся, прищелкивая языками. — И кто это подложил нам такую свинью?

— Ну кто, известно кто! — Крестный затянулся, выпустил дым и прибавил: — Длинноносый Бурбон. Ведь как трудно было Стамболову добиться, чтобы того признали великие державы. А теперь… Вот корми собаку, а она тебя облает.

— В нижнем конце села собираются черные души с ружьями, — замечает пожилой мужчина, которого я раньше не видел. — Тебе, Марин, не плохо бы на день-два спрятаться… Ты у них на примете.

— Ба, — через силу улыбается крестный. — Я тоже ее достал. — И он показывает прислоненную к колодцу берданку. — Пускай приходят.

Я рассказал Янко случай с Владо. Он засмеялся, а потом упрекнул меня:

— Разве можно из-за одной груши…

— Да, из-за одной груши, в том-то и беда.

— Отец у тебя строгий.

— Ой… и не говори!

Видя, что здесь у людей свои заботы, я ушел.

Крадучись, миновал несколько безлюдных улочек и перелез на турецкое кладбище, чтобы наискосок добраться к Тошо. Я шел между склонившимися в разные стороны надгробными камнями и провалившимися могилами. Все это выглядело запущенным. Я представил себе, что Владо уже умер и моя мать склонилась над телом.

Тут я проскользнул в тесную дверь минарета и начал подниматься по кривым и узким лестницам. Выбрался на верхнюю площадку.

Передо мной открылось поле, потонувшее в зное августовского солнца. Под высокими ореховыми деревьями, вербами и тополями терялись дома, молчаливо приютившиеся между гумен и бахчей. А вот она, "птичья республика", и наш дом среди деревьев — я вижу только его красную крышу. Что там теперь происходит? На крик маленького Владо, наверное, прибежала мама, подняла его — и что меня ждет, когда я вернусь?

Солнце перевалило на запад, над всем полем лежало глубокое молчание. В этот миг быстро и тревожно зазвонил колокол. Он нарушил неподвижный покой и направил мои мысли в другую сторону.

К правлению общины, возле которого возвышались два серебристых тополя, стекался народ поодиночке и группами. "Баклага Йонко", — мелькнуло у меня в уме. Пал Стамболов! Народ собирают на митинг.

Я быстро сбежал вниз и у дверей мечети столкнулся с Хюсеином-ходжой. Он озадаченно посмотрел на меня, но я свернул через мост и вышел на площадь. Что он подумал? Хюсеин-ходжа уважал моего отца и, увидев, что я выхожу из мечети, шутливо погрозил мне пальцем. Затем также зашагал к площади.

Люди старались протолкаться вперед, и там, в первых рядах среди других ребят, стоял и глазел, разинув рот, Владко. Словно ничего не было! Я быстро обошел его сзади и ущипнул в шею. Он обернулся и не рассердился на меня, а даже засмеялся от радости, что меня видит…

Говорил Спас Гинев, новый временный староста. Стамболов больше не министр-председатель. Я внимательно слушал. Его царское высочество князь внял голосу народа и принял отставку Стамболова. (Я уже понял, что князь — это тот горбоносый офицер с мешочками под глазами.) Со вчерашнего дня Болгария имеет новое правительство. Значит, нами теперь будут управлять новые министры. Я слушал и впитывал в себя каждое слово, жаждал все узнать. Новое правительство, заявил Гинев, хочет дружить с Россией. Он говорил, что "русский народ пожертвовал жизнью двухсот тысяч своих храбрых сыновей за наше освобождение". А мы ему отплатили "черной неблагодарностью". Я старался понять смысл этих слов. Что это за неблагодарность и почему она черная, а не белая или красная. "Мы отвернулись от него и оскорбили его разговорами о "Задунайской губернии" [48] . А что значит губерния и почему "Задунайская"?

48

Противники русской ориентации во внешнеполитическом развитии Болгарии упрекали русофилов в том, что они хотят превратить Болгарию в "Задунайскую губернию" России.

Мне не все было ясно, но главное я понял: ведь мой отец тайно читал русские книги, он говорил, что русские книги мудрые, русский язык звучен, и, стоя среди комнаты, читал Христоско Мерджанову из Пушкина:

Как эта лампада бледнеет Перед ясным восходом зари, Так ложная мудрость мерцает и тлеет Пред солнцем бессмертным ума. Да здравствует солнце, да скроется тьма!

Христоско тоже читал русские книги. В этом поощрял его мой отец. Тут я вспомнил, как он порадовался, когда однажды увидел, что я читаю по складам "Боярина Оршу" в русской хрестоматии. "Слава богу, что ты наконец занялся чем-то путным", — сказал мне тогда отец.

Спас Гинев прервал мои мысли, внезапно возвысив голос, и народ закричал:

— Долой Стамболова, долой тирана!

Другие восклицали:

— С Россией, с Россией! Хотим дружбы с Россией!

Третьи громко требовали:

— Ботё Мерджан! Пусть выйдет Ботё Мерджан!

Несколько человек его подтолкнули, и дед Ботё, одетый в ополченский мундир, конфузясь и краснея, встал рядом со Спасом Гиневым, который поднял руку и сказал:

— Дед Ботё Мерджан — честь и гордость нашего села. Он вместе с братьями русскими воевал на Шипке за наше освобождение. За здравствует дед Ботё, ура!