Серебряное горло

Я положил письмо в папку с надписью "Срочные дела".

У двери позвонили. Это была Марина. Теперь уже в желтом платье и босоножках на платформе. Я подумал, что в средствах она не стеснена. Марина шла так легко и плавно, что казалось, будто она плывет по паркету. Но в юности она все же ходила иначе. Тогда она как бы неслась по воздуху над землей, теперь эта легкость и стремительность исчезли.

– Вы, конечно, вчера решили, что я не в себе?

– Как добрались? Впрочем, вас ведь провожали.

– А вы откуда знаете? Ах, да, я ведь сама говорила, что меня ждут. Вот список. Фамилии, имена, отчества. Это люди, которые так же внезапно, как Юра, запели, обратите внимание, все до одного уехали из нашего города. Список неполон.

– Допустим. Ну и что же?

– Как это что? - удивилась Марина.

– Предположим, они действительно внезапно запели. Хотя сам я в такое мало верю. Полагаю, тут что-то не так. Видимо, работали, занимались. В искусстве, как нигде, нагляден переход количества в качество. Но нам-то с вами что до этого?

– Если вам нет дела, то мне дело есть! - резко сказала Марина. - В основе каждого чуда лежит какое-нибудь изобретение или открытие. Спортсмены на допингах стали бегать быстрее, прыгать выше. Почему же не может быть изобретен допинг для певцов? Глотают какие-нибудь таблетки перед спектаклем - и дело с концом!

– Ну и что же?

– Дайте сигарету.

– Вы же не курите... Но если хотите, сигареты перед вами. Вернемся к теме. Если безголосые люди вдруг начинают петь, то это замечательно. Может быть, это одно из величайших открытий всех времен. Представьте себе мир, в котором не будет людей бесталанных. Хочешь стать Карузо - становись. Выпей таблетку и пой себе соловьем. Хочешь написать талантливую книгу - прими сеанс гипноза или какой-нибудь другой курс воспитания талантливости... Вы понимаете, что такое в корне изменит весь мир? Нет чудодейственных препаратов, превращающих бездарей в гениев. И очень хорошо, что нет. Если бы такие таблетки изобрели, в мире началась бы неразбериха.

– Может быть. Я устала. Пойду.

Я поднялся и снял с вешалки ее плащ.

– Отчего бы вам не написать роман под названием "С позиции человека, просидевшего жизнь у письменного стола"? Бумажки, справки, телефонные разговоры... Я бы никогда не вышла за вас замуж.

Это было больше чем бестактностью.

– Марина, вы меня совсем не помните?

В ее голубых глазах я не прочел ничего: ни смущения, ни растерянности.

– У меня плохая зрительная память.

И опять этот дразнящий наивный взгляд.

– В моей жизни не было ничего нелепее и бестолковее...

– В моей тоже, - сказала Марина. - До свидания.

Она ушла. Я возвратился к столу. Бумажки, справки, телефонные звонки... С позиций человека, просидевшего жизнь у письменного стола... Да мало ли на свете нервных женщин? Все они необычайно говорливы, остры на язык, нетерпеливы и нетерпимы. Всеобщее образование - это, конечно, замечательно. Все внезапно стали личностями - читают книги, слушают музыку. Каждый хочет состояться. Да еще по большому счету. Директор одного районного Дворца культуры, показывая работы самодеятельного художника, говорил: "Настоящий Репин. Правда, нашего, районного масштаба, но все же Репин. Но зачем, к примеру, лично мне классик мирового масштаба? Разве он меня поймет так, как я хочу? Он поймет меня так, как ему хочется..." Тогда я сдержал улыбку. Как спрятал ее в другом случае, услышав с трибуны фразу о "классике нашей областной литературы". Впрочем, если тридцать лет назад в этом городе было три писателя, а теперь уже двадцать восемь только членов Союза писателей, не считая тех, кто на подходе в Союз. Значит, должны со временем появиться местные классики... Что же касается женщин, то с ними еще сложнее. Многим из них хотелось бы стать и чемпионом мира по штанге и нежной, трепетной балериной одновременно. Но при этом сохранить еще и семью, право считаться слабым полом, кокетливо улыбаться.

И тут опять зазвонил телефон. Это была Флора.

– Я узнала адрес.

– Чей?

– Подруги моей сестры. Той самой, которая внезапно запела. Но знаете, тут неудача. Эта подруга уехала в Закарпатье.

– Поздравляю подругу и поздравляю Закарпатье. Там появилась еще одна достопримечательность. Поток туристов возрастет вдвое.

– Я серьезно. Если не хотите слушать, так и скажите. Она внезапно запела после того, как поставила два золотых зуба...

– Что? - спросил я, чувствуя, как мир постепенно начинает для меня терять свою реальность. - Зубы?

– Ну, может быть, зубы ни при чем. Но эта женщина внезапно запела.

– Нет! - сказал я. - Если эта женщина не пела, то и не запоет. ...Извините, Флора, я устал. До свидания!

Затем я прикрутил регулятор звонка телефона, с минуту разглядывал заваленный бумагами стол и ни с того ни с серо чертыхнулся. Позвонить, что ли, друзьям в Киев? Разбить от тоски окно? Написать на редакционном бланке письмо в общество "Знание"?.. Сидеть на корпункте я уже не мог: боялся, что телефон вот-вот принесет еще какие-нибудь диковинные сведения. Тогда уж и до психиатра добежать не успеешь.

Я надел свой единственный модный пиджак в клетку, галстук, дареные запонки "Монарх". В коридоре глянул в запыленное зеркало, доставшееся мне, как и все остальное, вместе с корпунктом. Ну что же, вполне респектабелен. Гражданин со страниц таллинского журнала "Силуэт". Можно отправиться в кафе Дома ученых, как говорили в этом городе, к "графу Бадени", где собираются к вечеру все местные модники.

В кафе было прохладно и спокойно. Музыкальный автомат играл песню "Маричка". В баре, у стойки, парень и девушка пили горячий шоколад.

– И вам? - спросил бармен.

– Нет, мне кофе.

– С сахаром?

– Нет, с солеными орешками, - сказал я.

Бармен одобрительно кивнул. Всем известно, что в этом городе производят лучшие в мире шоколад, детский трикотаж и туристские автобусы, а также великолепно солят орешки.

Парень и девушка сидели на высоких стульях, как птицы на жердочке. Он положил руку ей на плечо. Что делать? Теперь так модно - носить клетчатые пиджаки, как я, и класть руки девушкам на плечи - как он...

– Глаза и губы говорят больше слов! - со значением произнес парень.

– Зубы! - неожиданно для самого себя сказал я. - Золотые зубы!

– Вы нам? - спросил парень.

– Нет, - сказал я. - Это я разговариваю сам с собой. Извините.

– Бывает! - прозвучало за моей спиной. - Так обычно начинаются сложные психические явления. Поначалу человек произносит вслух непонятные слова... Затем принимается кусать окружающих. Финал известен.

Я обернулся. И встретился взглядом с Николаем Николаевичем - одним из двадцати восьми членов местного отделения Союза писателей. Впрочем, Николай Николаевич, насколько я мог судить, был отличным парнем и способным человеком. Его очерки мне нравились. А еще больше - статьи на музыкальные темы. О нашем театре он писал так вдохновенно и пафосно, что, читая статью, как-то забывали, что речь идет не о Большом, не о Ла Скала и не о Метрополитен-опера. А вот с его повестями и романами я так и не удосужился познакомиться.

– В чем дело, тезка? - спросил он у меня. - Какая-нибудь неприятность? Не скажу, чтоб на вас не было лица. На вас лицо есть. Но, на мой взгляд, не ваше собственное - у кого-то заимствованное.

– Чепуха, - сказал я. - Различные глупости в голову лезут. Почему-то вмешался в чужой разговор. Хоть валерьянку пей! Например, сейчас хочется поманить бармена пальцем и на ухо сказать ему: "Каждая курица хмурится!" Как бы он повел себя?

– Наши с вами настроения совпали. А у меня на языке еще большая дичь, - кивнул Николай Николаевич. - "Хотел бы лорду я въехать в морду!" Ну, кто победил?