Серебряные стрелы

– Сказки! – возразила Октавия. – Что тебе ещё руны рассказали?

– Рассказали что война была долгой и жестокой, много погибло людей, но и Иные пали все, последний был убит не так давно где–то в этих краях.

– Ты что в это веришь? – Матфей взял возвращённый девушкой подарок и, подойдя к ней сказал: – Я не знаю, надеюсь что ошибаюсь, но все эти страшные вещи происходящие в городе… Мне кажется что убили не всех, остался ещё один Иной, последний, вот именно он и убивает женщин, возможно, пытаясь отомстить нашей общей прародительнице. Я не хочу, я очень не хочу, что бы ты пострадала и поэтому, для защиты, возьми, пожалуйста, этот кинжал.

Зажжённые свечи кроме одной догорели и погасли; в полумраке изломанные длинные тени пересеклись где–то на середине потолка. Октавия всегда была предоставлена самой себе, отец не занимался её воспитанием и так же мало интересовался её жизнью. Всё что имела молодая особа, она добилась сама, и вот теперь появился человек, которому она не безразлична. Пусть даже всё, что он рассказал, было лишь для того, чтобы испугавшись, девушка взяла подарок. От мысли, что теперь она не одинока, что есть тот, кто готов пожертвовать многим, а возможно и всем, ради неё, на душе стало тепло. Тепло расходилось по телу, заставляя краснеть щёки, и сердце билось в такт её неровного дыханья.

– Хорошо, – сказала она, наконец. – Пусть будет по–твоему.

Вместо ответа Матфей наклонился к ней и прикоснулся своими губами к её. По телу Октавии побежали мурашки, разбегаясь от груди к животу и ниже, а потом, плохо соображая, что делает, она ответила на поцелуй. Затрещав погасла свеча, и тьма, нависнув над ними, вжимала их друг в друга сливая в объятьях. И не было ничего, что могло разъединить их, как не было никого счастливей…

Ночь, стирая мосты и дороги заливала город безбрежным мраком, слышалось лишь как скрипят, закрываясь городские ворота, да кричат часовые на башнях окликая друг друга.

***

– Учитель, поведай нам, что стало с тобой, – спросили Валаама, когда был он уже далеко от Драконьего Когтя в просторном доме своих друзей, что стал вдруг мал от числа собравшихся. – Мы думали, что больше не увидим тебя и душа твоя уже в раю, ведь ещё ник–то не уходил от Первосвященника по своей воле.

– Говорю вам: нет ни рая, ни ада и дух человеческий умрёт, прежде чем птицы склюют с костей его мясо. Не стоит об этом. Пожалуй, я сам виноват в том что, случилось, подобно глупцу упиваясь своим могуществом, которого на самом деле не существует. Скажу лишь, что был брошен в крысиную яму в подземельях Храма, превращённого ныне в рассадник скверны и себялюбия. И был там лишь я да ещё крысы, что лакомились плотью моей, воруя крохи, что бросали мне сверху тюремщики.

– Почему же учитель не смог ты приказать крысам не трогать тебя? – изумлённо спросил кто-тоиз учеников и Валаам ответил, неопределённо пожав плечами:

– Не знаю. Я думал даже, Бог отвернулся от меня, но может дело в том, что в крысах попросту нет души. И там, на краю я так долго смотрел в бездну, что однажды бездна взглянула в глаза мои, – добавил он, вспомнив историю с крысой. Тут он заметил, что некоторые выводят стилосом на глиняных дощечках, а другие пишут пером на бумаге, макая его в чернила.

– Что делают они? – удивлённо спросил он Роланда, одного из самых преданных своих учеников и тот ответил смутившись: – Записывают слова твои, дабы оставить потомкам.

– Всё, что я говорю?

– Нет, лишь то, что кажется им мудрым.

Валаам увидел Равена, входящего в дом вместе с дочерью; Фейга быстро пошла к нему, глаза её заслезились от радости встречи, и уже не сдерживаясь, она бросилась ему в объятия, к удивлению всех. Увидев, что лицо девочки обезображено ещё незажившим ожогом он отстранил её от себя, разглядывая, и опечалился этому.

– Завтра я пойду к Мариам, но вначале расскажи мне, что случилось с дочерью.

– Не стоит туда ходить, милорд, – ответил Равен, помрачнев. – Во–первых, солдаты будут ждать тебя там, а во вторых Мариам больше нет. – В доме, радостно галдящем по случаю возвращения целителя стало вдруг тихо и каждое слово звучало теперь отчётливо и ёмко. – Когда тебя схватили, для Рыбачьей слободки настали трудные времена. Те, что зовут себя твоими учениками ушли с тобой и не вернулись, а в лагере остались только больные и именно на них, да на бывшую твою кормилицу обрушилась десница гнева Первосвященика. Дом Мариам подпёрли бревном, и подожги, как и лагерь и многие тогда сгорели заживо, а тех, кто не сгорел, тех добили из милосердия.

– Но за что?! – изумлённо воскликнул недавний узник, он почему–то думал, что происходящее касается только их двоих.

– За то, видели тебя, их глаза, и ты исцелял их, и воскрешал из мёртвых. За то, что учил их, что есть праведно, а что грешно – и в этом было их единственное преступление. Фейге повезло, она смогла выбраться через окошко, но и ей досталось. Зато сейчас девочка вернулась домой, ведь лучше быть поцелованной огнём, чем смертью.

– Оставь её со мною, Равен, утром я исцелю её.

– Ненужно, пусть люди видят, что она искупила свой грех. Да и сейчас все кто, так или иначе, связан, с тобой подвержены смертельной опасности, и если узнают, что ты вновь прикасался к ней, чего доброго ещё сожгут как колдунью. Я хорошо к тебе отношусь, Валаам, но поверь, лучше бы тебе так и оставаться мёртвым.

Шесть дней он ходил по трущобам правого берега Леи, исцеляя людей и читая им проповеди. Иногда выходя за город в окрестную дубраву, где на поляне разбивал лагерь. После будничных дел, когда все собирались у костра он говорил то, что пришло ему за день на ум:

– Сегодня хочу рассказать вам о трёх вещах, на которых строится наша жизнь. Они как фундамент, от которого позже вырастет и лачуга бедняка и царский дворец. Зная их, вы сможете избежать ненужных ошибок, просто помните о них.

Есть три вещи, что не возвратятся уже никогда: слово, возможность, время. Три вещи, нельзя терять ни при каких обстоятельствах: честь, спокойствие, надежда. Три вещи наиболее ценны в этом мире: доверие, убеждение, любовь; как нет ничего ненадёжнее трёх вещей: удачи, власти, богатства. Лишь три вещи создают человека: достижения, честность, труд и разрушают его тоже три вещи: злость, вино, гордыня. Братья и сёстры мои не по крови, но по вере в Господа нашего, помните о трёх вещах, что труднее всего сказать человеку: «помоги», «прости», «люблю».

Теперь вы знаете природу трёх вещей и, зная её, сможете открыть для себя скрытую в тумане страстей истину мироздания, по крайней мере, направить мысли в правильном направлении. Живите же отныне, руководствуясь правилом трёх вещей отделяя зло от добра, повторяйте их как молитву трижды в день, чтобы видеть их перед собой также как видите сейчас меня и ждёт вас тогда в конце пути Царство Небесное.

Многим успел он помочь за второе пришествие своё, но ещё больше было тех, кто ждал с ним встречи. Клирики и слуги Первосвященика следили за ним, смешавшись с толпой, но была она слишком велика, чтобы могли они сделать дурное. Наконец призвали они стражников, что окружили ищущих мудрости его и исцеления и начали прижимать к реке. Тогда Роланд, упросив, лодочника увезти целителя подошёл к нему: