Серебряные трубы(Рассказы)
Шрифт:
Часть, в которой находился в это время командир пехотной роты штабс-капитан Громов, стояла поблизости. Николаю Григорьевичу удалось вырваться к памятнику.
Он видел, как подле солдат озабоченно суетился однорукий старик, это был румын — крестьянин из лежавшего поблизости селения. Бездомный и беспомощный, он пристал к саперам, отыскивал им броды через речки, служил проводником, а они кормили его, добродушно величая его «наш мош Ион», что означало «наш дядя Ион».
Старик говорил, что правую руку он потерял в русско-турецкую войну на Балканах. Он воевал вместе с русскими.
— Как же после этого не помочь русским солдатам! — говорил румын.
Наблюдая, с каким угрюмым видом саперы разбирали бронзовую статую полководца, штабс-капитан так болезненно переживал эту операцию, словно его самого хоронили заживо. Скульптор, заметив состояние Громова, рассердился.
— Что же вы, штабс-капитан, полагаете лучше оставить его на месте?
Николай Григорьевич ничего не ответил и, взмахнув безнадежно рукой, отправился к своей роте.
В 1916 году памятник разобрали. Все бронзовые части вместе с фигурной решеткой перевезли в Одессу и сложили на литейном дворе Эдуардса.
На Рымникском поле, где вновь развернулась кровавая битва, остался напоминанием о подвиге суворовских солдат высоко поднявшийся над степными травами массивный гранитный пьедестал. На нем еще месяц-другой назад бронзовый Суворов на бронзовом коне устраивал свой последний смотр русским полкам, проходившим на запад. Там их товарищи в неравном бою дрались с австрийскими и германскими войсками.
Николай Григорьевич Громов не вернулся в свой родной город. Он погиб в начале 1917 года.
Наступил 1918 год. Во всех уголках русской земли кипело и бурлило. Рабочие, крестьяне, солдаты и матросы, опоясанные патронами, обвешанные гранатами, с винтовками в руках, дрались под красными знаменами.
Румынское королевство, в котором хозяйничала вильгельмовская Германия, захватило Измаил и много других сел, деревень и городов по Днестру.
Жена и две дочери покойного Николая Григорьевича оказались за пределами родной страны. Петру Громову удалось уйти из Измаила с последними частями революционно настроенных войск бывшей царской армии.
Петр Громов, молодой человек двадцати двух лёт от роду, не растерялся в тяжелых условиях. Он во всем походил на своего умершего отца: такой же, как тот, пытливый, настойчивый, с огоньком в сердце.
С полком революционных войск, скоро реорганизованным в пехотный полк Красной Армии, Петр Громов прошел тяжелый путь поражений и отходов в 1918 и закончил его вместе с ним в 1920 году победой над врагами республики рабочих и крестьян. Что с матерью и сестрами, оставшимися в Измаиле, Петр не знал. Сперва он тосковал, придумывал тысячи планов, как вызволить их. Постепенно боль разлуки сгладилась. Жизнь брала свое. Нужно было жить, и не как-нибудь, а достойно.
По окончании гражданской войны штаб армии направил Петра Громова в академию.
— Изучай теорию, проверяй полученную в боях практику. Советскому государству нужны свои образованные офицеры. Иди, учись! — напутствовал его командир дивизии.
Годы
учебы в академии промелькнули быстро. А там началась полная забот и тревог жизнь кадрового офицера советских войск.Время шло.
Петру Громову дали полк, который входил в состав войск гарнизона Одессы. Здесь полковник Громов отыскал литейный двор Эдуардса. Во дворе лежали поросшие бурьяном части бронзового памятника с Рымникского поля. Он не нашел уже там художественной фигурной решетки, которая когда-то обрамляла монумент. Ее перелили на бронзу.
Полковник не забыл о завещании своего отца. Он решил пока что предохранить старый памятник от всяких случайностей.
Его хлопоты увенчались успехом. Областной исполнительный комитет разрешил вывезти бронзовую статую со двора Эдуардса и поставить на временном фундаменте подле здания Одесского художественного музея.
Зеленые кущи деревьев окружали полководца. Казалось, он рвется вперед и зовет за собою советских бойцов, красноармейцев и краснофлотцев, остановившихся подле бронзового изваяния.
«Сколько сил, сколько труда вложил мой отец, чтобы поставить в царское время по желанию народа памятник в Измаиле. Вся жизнь человека ушла на это — и ничего! — думал полковник. — Нет, нет! — решил он. — Труд отца не пропадет. У меня есть завещание. Я клялся выполнить его…»
Спустя два года фашисты двинули свои дивизии на «завоевание Европы». Советские войска, по зову своих братьев, вошли в Измаил.
Одними из первых на улицы освобожденного города ступили солдаты полковника Громова.
Жители Измаила ликовали, раздавались крики: — Родные наши! Освободители!
Впереди своего полка шагал Петр Громов. Он ждал, что вот-вот цепь людей у обочины дороги разорвется и к нему подбежит его старая мать. Она узнает в седеющем офицере своего сына. Он не сомневался в этом. Но ни мать, ни сестры не выходили из толпы.
То справа, то слева выбегали на дорогу одетые в светлые праздничные одежды подростки с букетами.
— От братьев и сестер! — говорили они, и улыбка озаряла их лица.
Полковник принимал от них цветы и передавал следовавшим за ним командирам, а те — солдатам. По мере продвижения букеты переходили из передних рядов в средние, а оттуда в самые задние. Скоро вся колонна оказалась украшенной яркими цветами.
Так, полк за полком, продвигалась Советская Армия по землям освобождаемой Бессарабии и Западной Украины.
Не станем описывать встречу полковника со старухой матерью и сестрой. Вторая сестра не дожила до радостного дня. Она умерла года за два до этого.
Двадцать два года Измаил находился под чужой рукой. И все же люди не хотели забыть, что они русские.
Недели через две после того, как в город вступили советские войска, к начальнику гарнизона, полковнику Громову, явилась делегация.
— Хорошо бы отметить такой день по-особенному! — говорили делегаты. — Вот, к примеру, в Одессе должна быть статуя Суворова на коне. На нее деньги собирали по подписке. Народ давал. Народные средства. И заказали где-то в Одессе. Надо найти ее и поставить в Измаиле.