Серебряный лебедь

Воцарилась тишина, наполненная тысячами вопросов, о которых Елизавета даже не могла догадаться.

— Интересно, в чем же дело? — спросила Мелиор Мэри так тихо, что ее голос не потревожил бы даже спящего младенца.

— Не знаю. Мелиор Мэри, почему ты так странно глядишь на меня? О чем ты думаешь?

Наследница поместья Саттон посмотрела сначала на кончики своих пальцев, потом на складки платья у себя на коленях и наконец ответила:

— Так, ни о чем, мама. Совсем ни о чем.

Но это «ни о чем» означало совсем обратное.

В напряженной тишине вошли две служанки, неся перед собой подносы с чаем и со всем, что к нему полагалось. Елизавета вдруг обнаружила, что сидит и считает на пальцах: в последний раз Джозеф был в Англии в начале апреля, а сейчас сентябрь. Могло ли это быть тем, о чем она думала? Но если он оставил Сибеллу в таком положении, то наверняка бы уже проявились какие-нибудь внешние признаки.

Она решила идти напролом и, очень твердо посмотрев на дочь, спросила:

— Сибелла о чем-то говорила тебе? Не бойся, скажи мне. Если в Саттоне скоро появится ребенок, мне бы очень хотелось об этом знать.

— Ребенок? — удивленно переспросила Мелиор Мэри. — Знаешь, мама, я совсем другое имела в виду, но когда ты об этом сказала… Возможно.

Елизавета еще никогда не была так откровенна, как в тот момент:

— Послушай, девочка моя. Не скрывай от меня ничего. Ты ведь подразумевала именно это?

Мелиор Мэри опустила глаза.

— Может быть. Ты мудрее меня. Если бы я как следует переварила в себе свои догадки и пришла к правильному выводу, тогда ты бы тоже об этом узнала.

Елизавета, помолчав всего секунду, произнесла:

— Есть только один способ найти правильный ответ — прямо спросить обо всем Сибеллу.

В своей комнате над конюшнями плакал Мэтью Бенистер. Он плакал о том, что не знает, кто его родители, о том, что никогда не испытал ни материнской любви, ни отцовской строгости, ни привязанности брата или сестры. Он плакал оттого, что его сердце разрывалось между Мелиор Мэри и Сибеллой. И оттого, что в конце концов ему пришлось предать их обеих.

Если бы только он мог понять, если бы мог поговорить с Сибеллой, постичь, что же произошло в том неверном мерцании лунного света. Но это было ему недоступно. Как будто закончилась пьеса, в которой все сыграли свои роли до конца. У Сибеллы, казалось, больше нет для него времени. И та самая короткая в году ночь стала ничем для них обоих.

И Мелиор Мэри, словно догадываясь, что произошло той ночью, стала мучить его своей жестокостью. Он был почти уверен, что она каким-то образом обо всем узнала.

Шаги на лестнице на минуту возродили его надежды, но это оказалась не Мелиор Мэри, а этот изуродованный шотландец, появившийся в дверях.

— Что вам нужно, Митчел? Я болен. Оставьте меня в покое.

— Вы не больны. Вас поймали. В вашей постели была жена Джозефа Гейджа, и Мелиор Мэри видела это.

Гиацинт выпрямился.

— Значит, она все знает?

— Да. Она бежала вниз по ступенькам и плакала, как будто ее сердце вот-вот разорвется. Я мог бы убить вас за это.

Помолчав, Гиацинт сказал:

— Мне кажется, вы не знакомы с насилием, Митчел.

Митчел остановил на нем сверкающий, пышущий гневом взгляд:

— Отчего же, — сурово ответил он. — Я видел, как одних людей вынуждали убивать других людей, как завоевателей заставляли хватать маленьких детей и ломать им кости об острые скалы, как солдат заставляли насиловать женщин, пока у них не ломались ноги и не лопались матки…

— Замолчите, ради Христа! Я говорю о магическом притяжении, о том принуждении, которое вам понять не дано.

— Я кельт, Бенистер. Я знаком с магией и знаю о той неуловимой черте, которая отделяет добро от зла. По-моему, здесь поработало зло.

Гнев Гиацинта, так долго скрываемый, наконец вспыхнул:

— Ну, если даже и так, не я в этом виноват!

Лицо, изуродованное шрамом, спокойно повернулось к нему.

— Какая бы сила здесь ни участвовала, она очень древняя и могущественная. Но, откуда бы она ни исходила, мое дело — только уберечь от нее мисси, и мне совершенно безразлично, что станет со всеми остальными.

Гиацинт встал, чтобы иметь возможность посмотреть ему в лицо.

— Хорошенькая у вас позиция! Ну что ж, опекайте свою мисси и дальше — она, может быть, позволит вам целовать ей ноги в обмен на вашу жизнь и при этом будет плевать на вас. И, кстати, поместье Саттон, замок и его хозяева и наследники несут действительно на себе печать проклятия. Попробуйте-ка побороть его!

— Я пришел сюда из страны, полной странных историй и сказок, молодой человек. Таинственная комната во дворце Глеймис, в которой живет ужасный монстр, преследующий семью, призраки волынщиков, чудовища, живущие в озерах, — я верю во многие такие вещи, но больше всего я верю в свои руки и в силу моих кулаков. .

— Они вам не помогут, если вы столкнетесь с привидением!

Митчел презрительно хмыкнул и вышел из комнаты, не оглядываясь.

Стоял конец сентября 1719 года. В это время на землю опускается холодная и влажная дымка, и замок Саттон был словно погребен под водяными парами. Все погрузилось в безмолвие, и не надо было обладать богатой фантазией и особой смекалкой, чтобы догадаться, что дом отрезан от остального мира и его обитатели оказались в вынужденном заточении. С каждым днем возрастала напряженность в их отношениях. Они почти не надеялись вернуться к прежнему благополучию и все начать сначала.

Джон, меньше всех страдавший от всех этих неурядиц, сидел в своем кабинете перед ярко горящим камином, держа в одной руке стакан с портвейном, а в другой — свои деловые бумаги. Подбодренный известием Джозефа о том, что состояние увеличилось в четыре раза благодаря вкладам в Фонд «Миссисипи», Джон сделал щедрый вклад в компанию «Южное море». Ожидались огромные доходы от торговли с Южной Америкой, поэтому дивиденды Джона были весьма утешительными. Компания «Южное море», созданная в 1711 году, была столь могущественной, что одна акция в те дни стоила сто фунтов. Но и он, и Джозеф были уже вполне хорошо устроены — они рассчитывали на большие проценты от фонда владения.

В тот же серый день в библиотеке по разные стороны камина сидели Елизавета и Мелиор Мэри, каждая уткнувшись в свою книгу. Под внушительного вида обложкой, на которой красовалась надпись «Руководство миссис Геррон по ведению домашнего хозяйства», Елизавета скрывала собрание сочинений Александра Поупа, в то время как Мелиор Мэри — конечно, не так старательно, как мать, — прятала роман «Сумасшедший аббат из Роквуда» под прикрытием «Особенностей флоры и фауны Суррея». Периодически одна из них подбрасывала поленья в огонь, чтобы избежать постоянных звонков прислуге. Таким образом, ненастье этого дня обошло их стороной, и только вопрос Елизаветы вернул их к реальной жизни.