Серебряный лебедь

Но второй сон оказался вовсе не таким зловещим, как предыдущий. Напротив, там были люди, радостные, смеющиеся люди, которые, возможно, не могли понять, что это за человек в коричневых одеждах из грубой ткани.

— Доброе утро, — поприветствовал он их.

— Доброе утро, отец!

Они, наверное, приняли его за аббата, это гораздо более высокий сан, чем у него, но он, да простит его Бог, не стал разубеждать их.

Две веселые девушки, плещущиеся в сверкающей речке, помахали ему рукой, когда он проходил мимо, а высокий темноволосый мужчина, по виду сквайр, ведя под уздцы свою лошадь, приподнял шляпу, здороваясь с ним. Потом миловидная женщина, собирающая утренние розы, улыбнулась ему и слегка склонила голову. Все это было весьма приятно. Но Маленький Монах не любил встречаться с молодостью. Не то чтобы в ней было что-то злое или угрожающее, нет, даже наоборот. Просто она очень напоминала ему его собственную юность, и это пугало его.

Маленький Монах смотрел и смотрел во сне на сияние темно-рыжих волос и ярко-голубых глаз и никак не мог вспомнить, где же он видел их раньше. Но ему ничего не приходило в голову, поэтому он просто пожелал всем им доброго утра и быстро поклонился.

— Доброе утро, отец.

И этот голос был ему знаком. Он снова увидел тот самый огромный дом, который, как и всегда, надвигался на него, и некуда было скрыться. Он поворачивался к нему спиной, а дом, словно играя с ним глупую шутку, опять оказывался перед ним. Монах что-то проворчал себе под нос, и молодой человек с .темно-рыжими волосами сказал ему:

— Замок Саттон очень трудно покинуть, отец…

И тут на крючок попалась рыба, и он проснулся, взбудораженный вездесущим домом и молодым человеком, которого, как ему показалось, он очень давно знал. Что-то где-то было не так, как должно быть, но если когда-то, возможно, он мог объяснить, что именно не в порядке, то сейчас ему оставалось только пойти к монастырю на зов колокола, возвещающего о конце еще одного майского дня.

— …У меня есть тост, мадам, — сказал Чарльз Эдвард Стюарт, — я пью за самую красивую женщину Суррея, даже всей Англии. Я пью за вас, Мелиор Мэри.

Он встал и залпом опрокинул свой бокал — портвейн сверкнул рубиновым светом, пропуская через себя преломленный свет огня. Затем он снова автоматически наполнил бокал из бутылки, которую все это время держал в правой руке. Ужин завершился, слуг отпустили, и принц был немного пьян. Но даже несмотря на это между ними сохранялась какая-то скованность — во время его первого визита такого не было. Чарльз Эдвард надеялся сразу же оказаться в ее объятиях, а его все время держали на недосягаемом расстоянии.

Что-то изменилось за эти восемнадцать месяцев. Да и сам он изменился — губы стали тоньше и бледнее, на лице появилось выражение недовольства и неудовлетворенности. Прежними остались только глаза с тяжелыми веками — они сохранили цвет топаза и свое истинное выражение. В них светилось все, что определяло его характер — любовь к приключениям, душа солдата, неудовлетворенность, страдание, чувственность. Это был очень сложный человек, смелый, как лев, и несчастный, как нищий. Если бы на голове принца оказалась наконец корона Англии, он превратился бы в блистательного и умного короля, потому что природа наделила его такими качествами от рождения. Но сейчас в сердце Чарльза Эдварда Стюарта зияла рана притворства, душу разъедала постоянная необходимость быть вдали от родины, а безнадежность уже начинала стискивать его в своем железном кулаке.

Сегодня он чувствовал себя особенно подавленным. Его прекрасная подданная, сверкая глазами, похожими на фиалки, которые он любил собирать в детстве, без всякой видимой причины была не очень дружелюбна, вино раздражало его, а где-то кто-то наверняка сейчас вынашивает очередной бесполезный план похищения Георга И.

— Я несчастлив здесь, — вдруг сказал он довольно резко и одним глотком осушил бокал, как будто надеясь тем самым затушить горящее в нем чувство.

— Мне очень жаль, ваше высочество.

— Но все-таки я хотел бы остаться тут на несколько дней, если, конечно, вы позволите, мадам. Моими делами может заняться Гейдж. Да, я думаю, из замка Саттон могла бы получиться очень хорошая штаб-квартира… — Он замолчал, потеряв нить своей мысли. — И, кроме того, у этого дома есть одно неоспоримое преимущество… — Он решил попытать счастья еще раз.

— Какое?

— Вы, моя хозяйка.

Чарльз Эдвард откинулся на спинку стула и, закинув ногу на ногу, медленно и очаровательно улыбнулся. Безотказное действие своей улыбки он проверил на хорошеньких шотландских девушках, которые разноцветной толпой окружали его в сорок пятом году. Эту улыбку он потом использовал в светских салонах Европы, и всем без исключения она всегда нравилась, кроме мисс Уэстон, которая никак на нее не отреагировала, а лишь повторила то, что уже говорила раньше:

— Я и мой дом всегда к вашим услугам, сэр.

Очень загадочная женщина. Принц неимоверно желал ее в день их первой встречи, и ему было очень жаль покидать замок в тот же вечер, потому что, как ему показалось, Мелиор Мэри отвечала тем же, и он даже посчитал ее легкой добычей. Но, обсуждая хозяйку Саттона со своими ближайшими соратниками, он слышал иные мнения.

— Эта женщина вся состоит из капризов, — говорил лорд Ателл, — никто не мог добраться до ее постели. Я пытался, мой отец в свое время пытался… Говорят, что даже Георг Ганновер и его сын не избежали этой участи. Видите ли, она всем известна под именем Снежной Королевы.

Чарльз Эдвард удивленно посмотрел на него.

— Ваш отец и Георг Ганновер? Я знаю, что она была знакома с моей матерью, но сколько же ей лет на самом деле, скажите мне, ради Бога!

— Некоторые говорят, что шестьдесят, но мне кажется, что, скорее всего, где-то около пятидесяти.

— Да, наверное, вы правы, но она выглядит вдвое моложе!

— По слухам, она обнаружила какой-то источник молодости. Подкупили одну из ее служанок, и та сказала, что ее хозяйка умывается и даже пьет несколько глотков этой воды каждый день.

— Господи Боже!

— Да уж. А еще говорят, что не родился еще такой мужчина, который смог бы проникнуть к ней под юбки.

Было довольно невежливо делиться такими подробностями с принцем крови, но Чарльз и Эдвард Атолл не были новичками в подобных вопросах.

— Может быть, мне попробовать?

— Вам, мой принц?

— А почему бы и нет? Если, конечно, она не отличается какими-нибудь анатомическими особенностями.

— Только если незаметными…

— Я полагаю, что буду у нее первым мужчиной.

Лорд Атолл засмеялся:

— Если у нее кто-то и появится, то это будете именно вы.

Но сейчас, глядя через длинный обеденный стол на ослепительную красавицу, Чарльз Эдвард вспомнил этот разговор, и ему стало неловко. Мелиор Мэри не относилась к доступным женщинам, которым можно перемывать косточки, превращая в объект скабрезных шуток. Перед ним сидело само воплощение красоты, в которой было что-то волшебное.

— Вы когда-нибудь были влюблены? — Принц сказал это так же внезапно, как и предыдущую фразу, хотя такие порывы были ему совсем не свойственны. Мелиор Мэри быстро взглянула на него, и ему снова стало не по себе. Он даже не мог объяснить, что его так угнетало, и начал было извиняться, но она перебила его: