Серьезный человек

Лиза вышла со слезами на глазахъ.

Черезъ часъ отецъ и дочь садились на извозчика. У Макара Андреевича въ рукахъ былъ какой-то свитокъ, который онъ тотчасъ-же развернулъ. Оказалось, что это кусокъ гуттаперчевой клеенки, употребляемой при операціяхъ. Онъ тщательно прикрылъ имъ сиднье пролетки.

– Такимъ образомъ, наше платье длается непроницаемымъ для микробовъ, гнздящихся въ подушк дрожекъ, – объяснилъ онъ. – Постой, куда ты? – вдругъ обратился онъ къ извозчику. – Объзжай кругомъ, я не позволю хать по тмъ улицамъ, гд торцовая мостовая.

– Почему? – изумилась Лиза.

– А ты не читала въ газетахъ, что такое торцовая мостовая? – заволновался Макаръ Андреевичъ. – Это цлая лабораторія болзнетворныхъ міазмовъ, гнздилище опаснйшихъ микробовъ. Сосновое дерево, вбирая въ себя нечистые экскременты, предается гніенію и можетъ служить источникомъ ужаснйшей заразы. Изумляюсь, какъ не уничтожатъ торцы, посл того какъ указано наукой, что единственная гигіеническая мостовая – булыжная.

Пролетка, между тмъ, такъ подскакивала на единственной гигіенической мостовой, что Лиза должна была крпко упираться ножками. Къ несчастью ея, Макаръ Андреевичъ тотчасъ замтилъ эти ножки.

– Что это? Тсная обувь? Суетное желаніе, чтобъ нога казалась меньше? – вскричалъ онъ. – О, вотъ плоды нелпаго, пошлаго воспитанія и полнаго незнакомства съ раціональной гигіеной! Я не могу этого допустить. Извозчикъ, въ Гостиный дворъ. – Да, душа моя, я сейчасъ самъ выберу теб просторную, разумную, раціональную обувь.

Лиза совсмъ расплакалась.

– Папа, я не поду къ Ольг Степановн; надо мной смяться будутъ, – всхлипывала она.

– Вздоръ, не будутъ. Ты увидишь, какъ я съ ними поговорю. Да и что такое «смхъ глупца». Надо дорожить мнніемъ серьезныхъ людей.

Имъ предстояло перезжать Невскій. Макаръ Андреевичъ быстро раскрылъ зонтикъ и уставилъ его въ вид щита.

– Это я длаю, чтобы предохранить насъ отъ зловредныхъ міазмовъ, выдляемыхъ торцовою мостовой, – объяснилъ онъ.

Когда, черезъ полчаса, отецъ и дочь входили въ гостиную Ольги Степановны, на бдной двушк лица не было. Корсажъ, надтый безъ корсета, и какія-то резиновыя калоши вмсто туфель, въ ту же минуту обратили на нее общее вниманіе. Публика переглядывалась, пересмивалась. Потомъ, осторожно, стали ее разспрашивать. Макаръ Андреевичъ имлъ заране торжествующій видъ. Онъ ждалъ момента. И вотъ, моментъ насталъ. Онъ заговорилъ.

Невозможно разсказать, что такое произошло. Крики, хохотъ, истерическія взвизгиванія, потомъ почти перебранка, и опять хохотъ, и наконецъ – какія-то дв дюжія руки схватили Макара Андреевича за плечи, повернули лицомъ къ двери, напялили на него пальто (оно оказалось чужое), нахлобучили шляпу – и онъ очутился на лстниц. Лизу удержали – съ ней сдлалась истерика.

Блдный, растерянный, прибжалъ Макаръ Андреевичъ домой, и тотчасъ заперся въ своемъ кабинет. Прошло часа два – онъ не показывалъ признака жизни. Александра Петровна куда-то ухала. Затмъ, изъ кабинета осторожно высунулась голова Макара Андреевича и подозрительно оглянулась. Потомъ онъ вышелъ самъ, проскользнулъ по корридору, спустился по лстниц мимо остолбенвшаго швейцара, и медленными, мрными шагами направился по тротуару. Но въ какомъ вид! Онъ изображалъ собою человка-сандвича. На груди и на спин его красовались два громадные картона, испещренные слдующими надписями, искусно выведенными разными красками:

«Смерть микробамъ! Здоровье – высшее благо. Долой торцы! Долой наемныя кареты! Оставимъ корсеты для проституціи! Раціональная обувь! Серьезное чтеніе!»

Вечеромъ того же дня Макара Андреевича привезли въ больницу Николая Чудотворца и сдали дежурному врачу. Онъ былъ буенъ.