Сергей Фудель

Катехизическая книжка о литургии стала органической частью творческого наследия Сергея Фуделя, которое все пронизано литургическими текстами и отзвуками церковной службы. С детства и юности мир богослужебной поэзии составлял духовную атмосферу его жизни, которую он нес в сердце и в тесноте катакомбного храма, и в духоте тюремной камеры, и на ссыльном этапе.

«Я видела его лицо, когда он приходил из церкви в Усмани. Он весь светился радостью, и казалось, что он не с нами садится чай пить, а пребывает где-то очень далеко», — вспоминает дочь Сергея Фуделя Мария [446] .

446

М.С. Желновакова. [Неизданные воспоминания об отце.] Архив авторов.

Сергей Иосифович жил литургией. И он умел передать это внутреннее чувство — иногда без всяких слов, как было в его общении с детьми. Много лет спустя Мария писала брату: «Русский православный храм и люди, там стоящие<…>, это нечто такое, что еще нигде не обозначено, никакими словами и определениями не очерчено, и не моей слабой руке это сделать. Нет в мире более светлого и великого очага, костра, горящего перед лицем Господа» [447] .

Еще одной богословской работой последних лет стала статья «Причастие вечной жизни» [448] . Первым подступом к ней был труд конца 50–х годов «Об ощущении благодати» (первоначально составлявший приложение к «Пути Отцов»). Доступность каждому верующему — пусть даже лишь в краткие, лучшие минуты жизни — ощутимого опыта богообщения, радостно преображающего все человеческое существо, была одной из неотступных дум Фуделя. Многократно эта тема проходила сквозь его письма к сыну, снова и снова он возвращался к ней в своих работах, находя подтверждения собственному выстраданному опыту в литургических текстах и святоотеческих творениях, особенно в наследии Макария Египетского, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова, Серафима Саровского и Силуана Афонского. Теперь же, на склоне жизни, Сергей Иосифович обнаружил, что и среди современников он не одинок в своем восприятии непосредственного единения с Богом как главной и непреходящей основы православной духовности. То, чего он не находил в школьном богословии благополучного дореволюционного времени и чему его учили в сибирском уединении «скудость жизни и покой благословенной пустыни» [449] , оказывается, было темой ученых изысканий Владимира Лосского в Париже, отца Иоанна Мейендорфа в Нью — Йорке.

447

Желновакова М.С. Письма // Альфа и Омега. 2000. № 1. С. 250.

448

Вероятнее всего, она была закончена в 1974 или 1975 г.

449

Письмо С.И. Фуделя С.Н. Дурылину от Я сентября 1951 г. РГАЛИ. Ф. 2980. On. 1. Ед. хр. 869. Л. 8 об.

Конечно, для того, чтобы ощутить обручение благодати Святого Духа, обрести радостную достоверность нетленного бытия, по которой тоскует душа христианина, не требуется богословского образования. Нужна внутренняя жизнь веры и любви, евангельская, первохристианская непосредственность сердца. А потому, повторяет Фудель, «душа современного христианина больше всего стремится к первохристианству, видя его как бы не позади себя, а впереди, как эпоху возможной полноты стяжания Сого Духа, полноты жизни в Нем» [450] . Но богословам — не пора ли им «почувствовать, хоть смутно, движение церковной истории» [451] , в которой «учение о Святом Духе даже чисто богословски еще не заняло своего места» [452] ?

450

Фудель С.И. Причастие вечной жизни // СС. II, 239.

451

Там же. С. 268.

452

Там же. С. 242.

Умаление, ущербность восприятия Духа и на Востоке и на Западе приводят к господству юридических представлений о спасении и благодати, к душному формализму в религиозной жизни. И теперь, когда эпоха церковного благополучия осталась в прошлом, не наступает ли время вновь возгореться заре Пятидесятницы? Ибо только входя в радость богообщения еще здесь, на земле, пусть в меру своих слабых сил, возможно сохранить веру и «не потерять света Божественной Любви в темноте современной истории» [453] . Ощущая нарастающий холод мира, захлестывающий сердце равнодушием к Богу и к людям, верные последних времен призваны непрестанно, упорно искать «причастия теплой вечности и Божественного дыхания» [454] . Ведь «христианство без радости перестает быть христианством и делается хмурым законничеством» [455] .

453

Фудель С.И. Причастие вечной жизни // СС. II, 248.

454

Там же. С. 264.

455

Там же. С. 268.

Социальный морализм современного саддукейства, сводящего роль Церкви к служению земному граду, равно как и безрадостность современного фарисейства, его темный путь внешнего подвижничества и холодной уставности, догматически правоверных, но лишенных тоски о Святом Духе, грозят вырождением христианства. «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18, 8). Исторический пессимизм, неизбежный для христианина при честном отношении к слову Божию и к окружающей действительности, окрашен не холодом, но страданием; и он превозмогается лишь верой в непобедимость Церкви, стоящей на камне веры: «Конечно, найдет! Но найдет только в Своей Церкви, очищенной, но и уменьшенной до первохристианских размеров и окруженной враждебным неверием мира» [456] .

456

Там же. С. 270.

Чуткость к эсхатологически воспринимаемому ходу истории побуждает не озираться вспять, но бесстрашно простираться вперед; не замыкаться в апокалиптических предчувствиях, но с любовью стремиться к преображению мира в Церкви, к собиранию человечества вокруг креста Христова; не полагать свою надежду лишь в хранении устава и буквы, но быть готовыми «к принятию новых, может быть, более простых, форм богослужения, а лучше сказать, не “новых”, а наиболее древних, первохристианских, принадлежащих тому времени, когда над миром поднялась заря Любви» [457] .

457

Там же. С. 268.

С болью говорит Фудель об уделе современного христианина жить в «трагическом раздвоении» — звать к полноте христианства и в то же время видеть, как запустение все более и более охватывает и церковную ограду.

«Окаменение сердца, — пишет он, — есть великое несчастье современной церковной жизни. Без живого чувства иной, божественной жизни и своего бессмертия, не вдыхая в себя хоть в малейшей степени блаженного воздуха вечности, нельзя сохранить свою веру. Все корни веры — в мирах иных, и если они подрезаны, то никакое внешнее благочестие не гарантирует, что человек останется до конца верным Богу. А ведь в этом все дело, особенно в наше время: остаться до конца Ему верным» [458] .

458

Фудель С.И. Причастие вечной жизни // СС. II, 250.

В одном из последних писем к многолетнему другу Николаю Емельянову Фудель говорит об этой статье как о своей, видимо, завершающей работе, в которой «еще успел собрать крохи, падавшие со стола Отцов моих» [459] .

Последние работы

Значительных по объему богословских сочинений Сергей Иосифович действительно больше не писал. Писать вообще становилось все труднее, в том числе из-за прогрессирующей утраты зрения. Однако мысль вновь обращалась к прожитому, и хотелось еще сказать об ушедших близких людях те недоговоренные раньше слова любви, которые «точно руками, тронут их плечи в немой радости и скажут им, что они не одни и что мы не хотим быть одни без них» [460] . С этой мыслью Фудель завершает свою многолетнюю работу над воспоминаниями и включает в них новую главу о владыке Афанасии (Сахарове), законченную в последние недели 1975 года.

459

Письмо С.И. Фуделя Н.Е. Емельянову, без даты (1975-19.77) // СС. I, 520. Ср.: Мф. 15,27.

460

Фудель С.И. Воспоминания // СС. 1, 60.

С трогательной любовью пишет Сергей Иосифович о старце — епископе как об одном из тех «редчайших людей, которым хочется поклониться до земли и припасть к коленям, ища у них их неоскудевающего мужества и неугасимого тепла» [461] . И вместе с тем в духовном облике великого исповедника веры, с судьбой которого его собственная оказалась многообразно переплетенной на протяжении почти четырех десятилетий от первого знакомства в Усть — Сысольске, Фудель подмечает как близкие ему, так и отчасти чуждые черты. К последним он относил некоторое «буквоедство», самим владыкой признаваемое, и вытекающую отсюда недооценку значения первоначального христианства с его харизматической свободой для наступившей с началом гонений эпохи жизни Церкви.

461

Там же. С. 76.

Эта особенность становится для Фуделя поводом еще раз задержаться подробнее на высказанных им в последнем богословском сочинении мыслях о значении церковного устава, который не может считаться незыблемой нормой, хотя и не должен пренебрегаться в угоду лени и произволу. «Не надо слепо принимать на веру все старое только потому, что оно “старое”. Когда-то полноводная река Византии обмелела до того, что местами превратилась в болото. Надо идти не к “старому”, а к “живым источникам вод”, в “старом” ли они или в “новом».

В стремлении помочь другим найти эти живые источники — и в осознании того, что «жизнь определенно кончается, а в душе еще много невысказанного» [462] , — Сергей Иосифович заканчивает (вероятно, приблизительно за год до смерти) свою последнюю и, может быть, самую пронзительную, захватывающую книгу, озаглавив ее «У стен Церкви».

«Сил на что-то цельное и большое у меня совсем нет, а поэтому решил просто записать то, что успею, в надежде, что и это может кому-нибудь пригодиться» [463] — такими словами начинается бесхитростное, лишенное всякого «литературного замысла» или специальной композиции собрание 230 отрывков, скопившихся за долгие годы. Это и воспоминания, не вместившиеся в ранее законченный сборник; и творческие прозрения о христианстве в современности, как и о будущих его путях; и сокровенные раздумья, высказанные с предельной исповедальной откровенностью, которую едва ли можно было позволить себе прежде в работах, готовившихся с мыслью о хотя бы чудом возможной публикации в условиях советского времени. Короткие зарисовки из жизни. Записанная чья-то молитва; фраза, сказанная ребенком, девушкой или архимандритом; озаренные Духом строчки стихов небезгрешного поэта; выписка из творения Отца Церкви или богослужебной книги, не нашедшая места в статье, для которой назначалась. Часто к таким выпискам добавлен как бы на полях отклик или лапидарный комментарий. Но даже когда его и нет, каждый фрагмент этого нового не то Пролога, не то Патерика пропущен через душу автора и несет на себе ее отпечаток так явственно, что даже знакомый текст вдруг воспринимаешь иначе. И оттого вся книга светится тем тихим светом, каким все более наполнялась к концу жизнь С. И. Фуделя.

462

Фудель С.И. У стен Церкви // СС. I, 111.

463

Там же.