Сергей Сергеевич Ольденбург 1888-1940

В Софии вышел перевод Н.С. Трубецкого, и в кн.III-IV «Русской Мысли» был напечатан критический отзыв К.И. Зайцева на это издание Уэллса.

20 февраля вышла статья «Где русские социалисты?». Там С.С. Ольденбург (Русский) умело расправляется с другим популярным левым интеллигентским мифом о результатах демократических выборов 1917 г. Голосования никогда не могут дать основания продолжительной легитимности власти. «Смена настроений шла так быстро, что никаких выводов из этих цифр сделать было нельзя. В июне Москва дала эсерам 375 000 голосов, а сентябре 75 000, в ноябре 50-60 000. В Петрограде количество голосов, поданных за эсеров, сократилось также по крайней мере вчетверо с мая по ноябрь 1917 г. если провинция, всегда на несколько месяцев отстававшая от столицы, в ноябре 1917 г. голосовала за эсеров – это вовсе не значит, что весною 1918 г. они ещё имели влияние! Голосование за эсеров всюду предшествовало успеху большевизма, было ступенью на пути его триумфального шествия по России».

Невозможно и бессмысленно поэтому противопоставлять социализм эсеров большевикам. Возникшая повсюду вражда к красным, обеспечившая успехи Белого Движения, естественно распространяется и на эсеров. «Вместе с коммунизмом падёт в России и социализм во всех его видах». Ссылаясь на свои наблюдения, Ольденбург показывает самую слабую роль эсеров в Белом Движении: «в большую полосу расстрелов в Ростове (июль-август 1920 г.), когда было расстреляно несколько сот человек, эсеров в их числе не было. Вовсе не потому, чтобы большевики их щадили. Нет: просто в данной местности эсеры не были представлены!». Контрреволюционные белогвардейские режимы, давшие эсерам «возможность выползти на свет Божий», они критиковали, вместо поддержки. Сильнейшим вредительством поэтому была политика стран Антанты, «пытавшихся освобождённым от большевиков областям навязать социалистические и полу-социалистические правительства и тем содействовавших идейному сумбуру и разложению тыла».

Впервые под полной подписью С.С. Ольденбурга вышла эмигрантская статья «9 (22) февраля 1918 года», посвящённая Первому Кубанскому походу Добровольческой армии, воспевающая имя Корнилова: «видя донскую смуту, вожди Добровольческой армии приняли историческое решение: оставить Ростов, уйти в степи и продолжать там борьбу – до погибели или до победы». «Добровольческая Армия – самая славная, самая героическая страница русской истории последних лет» [«НРЖ», 1921, 22 февраля, с.2].

С.С. Ольденбург указывал на малую известность в северных областях истории Ледяного похода. То же можно сказать и об апрельском донском восстании 1918 г. и борьбе атамана Краснова, о майской контрреволюции в Сибири. Вместе они составляют величие славы Белого Движения.

В газетном рекламном объявлении «НРЖ» от 3 марта 1921 г. имя С.С. Ольденбурга уже значится среди сотрудников журнала П.Б. Струве. Т.е., к этому времени он уже договорился о сотрудничестве в будущих номерах «Русской Мысли».

«Петроград – после двух лет» 4 марта из осторожности всё ещё подписан С. о сбывшемся желании вернуться домой, в «такой близкий – и такой недоступный город!». «Жуткое впечатление оставляют эти бесконечные ряды пустых витрин, окон с обивками бумаги, заколоченных досками или заделанных прутьями дверей». «Безлюдно». Ольденбург описывает, как изменились знакомые ему книжные магазины и редакции закрытых газет.

10 марта продолжено перечисление сохранившихся памятников и заметных изменений. Полностью исчезли кошки. «Собак очень мало. Обычно, невольно, при каждой прогулке по Петрограду считают – сколько собак случилось встретить». 16 марта Ольденбург больше говорит о бытовых условиях жизни и средствах существования в Петрограде при красных. 19 марта, в 4-й части про город, С.С. Ольденбург пишет: «поражает та забитость, запуганность, которые там господствуют. Люди боятся прочесть “белую” газету», «жгут письма, самые невинные, помеченные из-за границы или из “белых” мест». Это явно про поведение отца, но в Петрограде полный отказ «от всякого сопротивления большевикам», «самое безнадёжное настроение» распространено широко. Он отвергает оправдания Ольденбурга-ст. относительно связи большевизма с поддержкой науки: «если сравнить то, что в итоге сделано за три года советского владычества с нормальным научным годом – результат окажется уничтожающим для советского строя», несмотря на то что учёные старались продолжать свою обычную работу и при красных.

Работу в эмигрантской печати С.С. Ольденбург продолжил датированной 28 марта рецензией на первый выпуск «Русской Мысли» П.Б. Струве, назвав крушение Врангеля самыми тёмными днями для русских надежд. Ольденбург одобрил статьи Струве, признающие популярность Монархии в народе и интеллигенции, которую именно революция сделала монархической. Исторически ценным он признаёт дневник З.Н. Гиппиус о жизни при красных [«НРЖ», 1921, 14 апреля, с.2-3].

Далее С.С. Ольденбург предложил той же газете основные определения советской власти как не русской и не национальной. Большевизм не может быть побеждён без этого понимания. Смешивают их в интересах красных «не только иностранцы; в этом повинны и многие русские, в частности – те, которые провозглашают “недопустимость интервенции” и тем самым объявляют борьбу с большевизмом внутренним русским делом». «Наиболее последовательно этой точки зрения придерживался президент Вильсон». Для большевизма «нет России, Польши, Германии, Финляндии», «это временные формы, которые в любую минуту можно изменить до неузнаваемости, слить в одно и по-новому перекроить. Если бы интересы мировой революции потребовали перенесения центра Советской власти в Париж или Берлин – большевики сделали бы это с величайшей лёгкостью; Россия как таковая их не интересует». «Национальные интересы» в качестве разменной монеты «они умеют использовать в виде приманок для достижения тех или иных тактических выгод». Оккупировав Россию, красные вынужденно пользуются только её ресурсами, пока не могут, до расширения зоны контроля, обманывать другие страны о том, будто представляют их интересы. Большевизм «рассчитывает на опору внутри всякой страны» [Русский «Существо Советской власти и её задачи» // «НРЖ», 1921, 16 апреля, с.2-3].

Авторство С.С. Ольденбурга 6 июля 1921 г. в «Руле» раскрыл П.Б. Струве, назвав эту статью превосходной, указывая, что она полностью опровергает ложь сменовеховства и Н. Устрялова, который в декабре 1920 г. вошёл в переписку со Струве.

Получив возможность заявить о себе, С.С. Ольденбург обвинил в невыносимой фальши рассказы левой эмигрантской печати о происходящем при большевиках. Вступая в спор между П.Н. Милюковым и П.Б. Струве, Ольденбург заметил, что обсуждаемую РККА «мне приходилось видеть почти целый год», и он имеет все основание выступить против популярного советского и либерального мифа, будто народ был против Белого Движения, и насильственно мобилизованные чекистами крестьяне воевали «не только за страх, но и за совесть». Такое мнение настолько далеко от правды, «что трудно понять, как могла она быть написана в газете, не являющемся органом советской пропаганды». Наиболее стойкой частью РККА Ольденбург назвал интернационалистов: латышей, китайцев, финнов и пр. Имелось, естественно и подавляющее меньшинство идейных коммунистов разного происхождения. «За пределами этих “ударных” сил большевизма уже сразу начинается та подневольная масса, которую – по старому солдатскому выражению – “пригнали” на фронт; сдаётся тысячами при поражениях: даже за Крымский период в плен красноармейцев сдалось больше, чем, пожалуй, насчитывала воинов вся Добровольческая армия!».

Таким образом С.С. Ольденбург опровергал враждебную Белому Движению идеологию к.-д. «Последних Новостей» и эсеровской «Воли России», тоже постоянно писавшей о враждебности народа к контрреволюционному движению. В Ростове-на-Дону, Москве и Петрограде, где был С.С. Ольденбург, везде надеялись на успехи Врангеля, «затаив дыхание следили за его продвижением». Никого не интересовала политическая программа Врангеля и состав его правительства, беспокоились только о том, «сколько у него войска», хватит ли для серьёзного продвижения. «Чтобы разрубить стальную сеть, опутавшую Россию, нужен меч – и острый меч. Она не рассыплется от заклинаний политических знахарей» (27 апреля) [С.С. Ольденбург «Здесь и там» // «Руль» (Берлин), 1921, 4 мая, с.2].

Практически так же рассуждали и другие русские монархисты, писавшие, что ситуация в Крыму исключала «самую мысль о политической окраске» правительства Врангеля. Если у Деникина можно увидеть «неудачный политический курс, то у бар. Врангеля было слишком мало выбора, чтобы привлекать к государственной работе одних несомненных демократов и отталкивать монархистов или наоборот». Поражение Белого Движения такие монархисты правильно определяли как следствие численно-военного (т.е. насильственно-мобилизованного), а не идейно-политического преобладания большевиков. Принятие демократических программ хода сражений на фронтах нисколько не изменило бы. Зато парламентская керенщина «“кругов” и “рад”», боровшаяся с монархистами, только разлагала тыл Краснова, Деникина, Колчака. При Врангеле её не было заметно «до середины лета» [Г.В. Немирович-Данченко «В Крыму при Врангеле. Факты и итоги» Берлин, 1922, с.5-6, 8].

С.М. Ростовцева 15 мая 1921 г. писала эмигранту Н.П. Кондакову, с неточностью о семье: «сын Ольденбурга бежал с семьёй в Финляндию, оставил отца и тем, кажется, причинил ему большое горе» [«Скифский роман» М.: РОССПЭН, 1997, с.448].

Сын историка Н.П. Кондакова Сергей тоже в 1921 г. пешком бежал через границу от большевиков и в эмиграции всю свою жизнь оставался убеждённым монархистом.

С.С. Ольденбург сходу уловил, что левые эмигрантские партии, враждебные монархистам, являются пособниками большевиков, что в дальнейшем будет постоянно подтверждаться на новых примерах. Выступление против «Последних Новостей» и всего идейного направления П.Н. Милюкова вызвало ответное недовольство и приходилось давать отпор попыткам опровержений.

«Утверждаю на основании всего что видел и слышал за эти годы: никаких резких перемен в Советской жизни не происходит. Подъяремное томление гнетёт именно своим однообразием. То же подавленное полуголодное состояние, то же незнание друг о друге (Юга о Севере, Севера о Юге, – и даже Петрограда о Москве), та же вспыхивающая временами вера в то, что “кто-то придёт и спасёт”, - те же сменяющие веру приливы безнадёжности, та же вечная унизительная охота за лишним пайком, всё это было уже в 1918 году, всё это было в начале зимы 1920-1921 года, и – «Последние Новости» не убедят меня в противником, - всё это есть весной 1921 года». Священные для февралистов завоевания революции дали «только голод, холод и невероятный небывалый полицейский гнёт, – вмешательство в частную жизнь, доходящее буквально до вырывания куска изо рта». «В советской области “каются” скорее социалисты, чем монархисты; уверенность в том, что в России будет монархия, широко распространена – и не только среди её сторонников». В отличие от поборников Учредительного собрания, монархисты в Добровольской Армии продержались дольше всех в боях с красными, не перебегая на сторону большевиков, как В. Чернов. По прямым наблюдениям Ольденбурга в Ростове-на-Дону, всю весну и лето 1920 г. население Юга ждало возвращения П.Н. Врангеля, что опровергает левую пропаганду о том, будто Белое Движение не было востребовано в народе. «Перемена настроения была крутой и всеобщей. Большевиков узнали – и возненавидели». На эмигрантах лежит задача «разрабатывать идеологию» и не прекращать борьбу с большевизмом [С.С. Ольденбург «Долг перед Россией» // «Руль», 1921, 21 мая, с.1-2].