Серп и молот против самурайского меча

Иного мнения о степени сравнительной важности «проблемы севера» (СССР) и «проблемы юга» (захвата стран ЮВА и южных морей с перспективой войны против Великобритании, США и голландской Индии) высказывало руководство генерального штаба японской армии, роль которого в этот период резко возросла. Так, в ответ на вопрос Мацуоки, смысл которого сводился к тому, «что важнее: юг или север», начальник генерального штаба армии Сугияма 26 июня на заседании упомянутого комитета сказал: «Здесь нет различий по важности. Мы намерены наблюдать, как будет развиваться ситуация» [275] . А на императорском совещании 2 июля он, как и руководство военно-морского флота Японии, отдал предпочтение тому, чтобы начать с реализации южного варианта японской экспансии, определив его более важную роль, чем северного варианта, в военном отношении, Сугияма заявил: «Двигаясь в южном направлении, мы сможем нарушить связи чунцинского режима с Британией и США, которые, оказывая поддержку с тыла, поощряют этот режим. Продвижение наших войск в южную часть французского Индокитая преследует именно эти цели.

275

Там же. С. 219.

По поводу решения северной проблемы. Нет необходимости говорить, что мы должны действовать в соответствии с духом тройственного пакта. При этом наиболее подходящим для нас будет в течение некоторого времени не участвовать в этой войне, так как мы в настоящее время предпринимаем меры для урегулирования китайского инцидента, а наши отношения с Великобританией и США находятся в деликатном состоянии». Далее Сугияма добавил, что «для обеспечения безопасности северных границ» Япония использует вооруженные силы только в случае, «если события германо-советской войны будут благоприятны» для Токио [276] .

276

Там же. С. 228.

Начальник генерального штаба флота Нагано на этом заседании призвал к «незамедлительным шагам по неуклонному продвижению в южном направлении», вообще не затронув вопрос о вступлении в войну с СССР как не заслуживающий серьезного внимания [277] .

В конечном счете в отношении войны с Советским Союзом на совещании было принято решение, повторяющее заявление Сугиямы. Оно гласило: «Наше отношение к германо-советской войне будет определяться в соответствии с духом тройственного пакта. Пока мы не будем вмешиваться в этот конфликт. Мы будем скрытно усиливать нашу военную подготовку против Советского Союза, придерживаясь независимой позиции. В это время мы будем вести дипломатические переговоры с большими предосторожностями». Далее в резолюции повторялась точка зрения начальника генштаба армии об обеспечении безопасности северных границ с немощью вооруженной силы лишь в случае благоприятного для Токио развития событий на германо-советском фронте, т. е. разгрома СССР и ликвидации его как самостоятельного государства [278] .

277

Там же. С. 225.

278

Там же. С. 226.

Несмотря на это, в советской историографии именно СССР, а не США и Великобритания рассматривался как основной противник Японии во Второй мировой войне, и даже тот факт, что Япония так и не начала войну против СССР, развязав против стран Запада войну на Тихом океане, не изменил подход советских историков к данному вопросу. Это «объяснялось» тем, что классовые противоречия оказались более сильными, чей межимпериалистические [279] .

Солидаризируясь с этим принципиальным выводом, А.А. Кошкин дополняет его следующим образом: «…вооруженное выступление на юге тесно увязывалось с планами последующей агрессии против СССР… Выбор „южного варианта“ войны был продиктован в первую очередь стремлением японского военно-политического руководства обеспечить экономическую базу для продолжения Второй мировой войны, основной целью которой оставался разгром Советского Союза» [280] , причем он, вероятно, забыл, что до этого в той же книге писал, что «императорским решением вооруженное нападение на СССР было утверждено в качестве одной (курсив наш. – К. Ч.) из основных военных и политических целей империи» [281] , хотя и такой вывод нельзя принять без существенных оговорок.

279

Японский милитаризм. М., 1972. С. 194.

280

Кошкин А.А. Указ. соч. С. 135, 138.

281

Там же. С. 97.

В прилагаемых к монографии АА. Кошкина «Справочных материалах, подготовленных кабинетом министров, военным министерством и министерством военно-морского флота» для императорского совещания 6 сентября 1941 г., говорится: «Политика Японии и США несовместимы. Исторически неизбежный конфликт между двумя государствами… приведет к войне…

Пока мы будем заняты на юге, необходимо предпринять на севере все от нас зависящее, чтобы предотвратить войну на два фронта… Сталинский режим, вероятно, сразу же не развалится… В дальневосточных районах Советского Союза… признаков беспорядков нет» [282] .

282

Там же. Приложение. С. 238—239, 241—242.

Хотя в этих материалах имеются также положения, которые отличаются отданных оценок, приведенная цитата позволяет, на наш взгляд, утверждать, что с точки зрения своей экономической мощи англосаксонский блок государств представлялся Токио более опасным, чем Советский Союз, и в практическом плане противоречия с первым оказались более сильными, чем с СССР, а необходимость овладения с помощью военной силы топливно-энергетическими и другими стратегическими ресурсами в районе южных морей в борьбе с этим блоком по сравнению с потребностью захвата ресурсов восточных районов СССР представлялась в действительности более насущной.

Возможна ли была в годы Второй мировой войны агрессия Японии против СССР? Исходя из изложенного выше, советская историография традиционно отвечает на этот вопрос положительно, без каких-либо существенных оговорок.

Исключение составляет упомянутый сборник статей Института российской истории, в котором делаются следующие оговорки: «Во-первых, агрессия вполне могла быть развязана, если бы Москва произвела значительные сокращения своих войск на Дальнем Востоке, и, во-вторых, такое нападение при самых благоприятных для японцев условиях могло произойти лишь в очень ограниченный отрезок времени – с 15 августа по 10 сентября 1941 года» – на том основании, что «раньше середины августа не мог быть достигнут численный перевес Квантунской армии, а более позднее начало войны считалось невозможным из-за погодных условий» [283] .

283

Советская внешняя политика. 1917—1945. С. 283—284.

На наш взгляд, автором приведенной цитаты В.П. Сафроновым сделан серьезный шаг вперед в поисках новых научных подходов к изучению данной проблемы. Однако категория возможности при этом фактически отождествляется с категориями цели, реальности намерения [284] , угрозы или даже реальности угрозы [285] .

При выборе японским высшим руководством 2 июля 1941 г. южного варианта агрессии возможность, по крайней мере в течение 1941 г. – зимы 1942 г., начать и успешно вести войну против СССР с точки зрения наличия необходимых ресурсов, прежде всего нефти, практически отсутствовала.

284

Там же. С. 284.

285

Там же. С. 283.

Так, еще в ходе выработки «Программы национальной политики Японии в соответствии с изменением обстановки» 30 июня министр торговли и промышленности Кобаяси на 36-м заседании координационного комитета японского правительства и императорской ставки категорически заявил: «Я не считаю, что мы располагаем достаточными возможностями для обеспечения войны на суше и на море. Армия и флот в состоянии использовать вооруженную силу, но мы не имеем сырья и военных материалов для обеспечения войны на суше и море… Я считаю, что мы должны предусмотреть такие действия, которые вселяли бы уверенность в отсутствии опасности поражения от Великобритании, США и Советской России… У империи нет сырья и материалов. Сейчас мы должны думать, как обрести уверенность в том, что мы не потерпим поражения, а также, как разрешить китайский инцидент» [286] . Позднее его поддержал начальник Генерального штаба флота О. Нагано [287] .

286

Кошкин А.А. Указ. соч. Приложение. С. 224.

287

Там же. С. 237.

При отсутствии необходимых возможностей намерение успешно вести войну с СССР при выборе Токио южного варианта агрессии являлось просто блефом, и говорить о «реальности угрозы» войны Японии против Советского Союза в этом случае было бы совершенно нелогично.

Версии о «реальности угрозы» Советскому Союзу со стороны Японии противоречит и утверждение, что к этому времени «угроза безопасности СССР на Дальнем Востоке со времени Халхин-Гола едва ли возросла», так как «численность Квантунской армии с 1933 г. по середину 1941 г. изменилась незначительно – с 270 тыс. до 300—350 тыс. человек». В этот период ей противостояла «внушительная, 70-тысячная группировка Красной армии» [288] . Правда, последняя к концу июля того же года сравнялась по численности с Квантунской армией за счет призыва Японией резервистов [289] . Однако это не означало, что опасности возникновения войны между Японией и СССР в рассматриваемый период не существовало. К тому же «опасность» и «реальность угрозы» – отнюдь не одно и то же.

288

Советская внешняя политика. 1917—1945. С. 282.

289

Lensen G. The Strange Neutrality. P.28.

Подчиняясь решению, принятому на заседании координационного комитета 2 июля, Мацуока в тот же день пригласил советского посла Сметанина в МИД Японии и сообщил ему, что в настоящее время его правительство не усматривает причин для изменения своих отношений с СССР, хотя стремление Токио к их улучшению поставило Японию в сложное положение в отношениях с Германией и Италией – ее союзниками по тройственному пакту, находящимися с СССР в состоянии войны. Он добавил, что в дальнейшем вопрос о соблюдении Токио пакта о нейтралитете с Советским Союзом зависит от развития международной обстановки [290] . 13 июля Сметанин вновь обратился к Мацуока с запросом о его отношении к сведениям, поступившим к нему от послов США и Великобритании в Токио, о том, что, по мнению японской стороны, пакт о нейтралитете фактически утратил силу и более не связывает Японию, поскольку у нее имеются обязательства перед Германией и Италией, ведущими войну с СССР.

290

Хаттори Т. Япония в войне. 1941—1945. М., 1973. С. 4—5.