Серпомъ по недостаткамъ

– И тебе спасибо... Успеха! Когда думаешь установку закончить?

– Как трубы получу, так через месяц-два и закончу. А как ты думаешь, может и баки из нержавейки сделать?

– Делай...

Видя, что выдернуть Юру из мира его технологических грез в реальный в ближайшее время мне вряд ли удастся, я написал письмо Фаворскому в Петербург, а сам с Машкой занялся самой сложной частью проекта: подготовке электронных компонент.

Конечно, я знал как записываются граммофонные пластинки. Ну, примерно знал - колебания усиливаются и прорезают бороздки в каком-то материале вроде воска. И, думаю, при очень большой нужде я бы даже смог сделать что-нибудь достаточно работоспособное. Но мысль моя была проще: зачем делать что-то сложное, если можно сделать что-то очень простое? Например, магнитофон.

Ведь у меня (благодаря Камилле) есть полиэтилентерефталат, он же - лавсан, он же - майлар, он же ещё сто тысяч разных других слов, включая, между прочим, и флисс. А из майлара делают ленту для пленки в кассетах - собственно, к Юре я и зашел на предмет быстрого изобретения и изготовления машины по выделке пленки из ПЭТ. Но ведь к магнитной пленке нужен магнитофон - а это уже девайс сугубо электронный. То есть механика там тоже есть, но с нею и Африканыч справится. А вот насчет электроники - лучше меня сейчас специалистов нет. И поэтому мы с Машкой начали делать электронные лампы.

Честно говоря, это было не очень сложно. Когда-то, увлекшись "теплым ламповым звуком", я посмотрел на ютубе фильм про то, как какой-то иностранный мужик сам делал лампы из стеклянных трубок и всяческой фигни. А в комментариях к фильму прочитал, что делал он их неправильно, без геттера, поэтому лампы его больше часов пятидесяти не проживут. В связи с этим я прочитал и про геттер - и затем честно на этот "теплый ламповый" начхал. Но в памяти все же кое-что сохранилось.

Самое главное - теперь у меня было сколько угодно вольфрамовой проволоки. Если угодно не больше пары килограмм: Комаров, после того как я узнал про использование Машкой молибдена, был озадачен получением проволоки именно из вольфрама, причем - по возможности - уже в сплаве с торием. Но вменяемые люди мне быстро объяснили, что вольфрам фиг расплавишь. Однако, из памяти я тогда извлек информацию, что есть такая штука - порошковая металлургия. Когда спекают порошок разных металлов, вроде. Ну Комаров его и спек: где-то килограмма два без тория и килограмма три - с одним процентом тория. Сейчас он потихоньку строил в Царицыне, напротив завода (и вокзала) отдельный небольшой завод для производства вольфрамовой проволоки, но именно что потихоньку: килограмма нити достаточно для изготовления примерно ста пятидесяти тысяч ламп накаливания, так что никто никуда не спешил. Впрочем, пока и строился не сам завод, просто Комаров купил (очень недешево) усадьбу на углу Гоголя и Волжской - точно напротив "железнодорожных" домов и сейчас как раз пока на ее месте строил четырехэтажный дом для железнодорожного начальства. А на месте старых домов, по письменной уже договоренности с дорогой, он и поставит "вольфрамовую" фабрику.

Ну а молибдена для вводов и держателей у нас теперь было просто завались, ведь закупку сырья в свое время поручили Камилле, и... в общем, молибдена было очень много.

Первую лампу - триод - мы изготовили как раз к седьмому ноября. Причем сразу в шести экземплярах. Казалось бы - ну чего там делать три-то с лишним недели? Если, конечно, не считать необходимости трижды откачивать воздух ртутным насосом и каким-то образом (не имея высокочастотного сварочного аппарата) сваривать многочисленные детальки. Но вот геттер... Вроде и идея простая: испарил этот самый барий на раскаленной нити, он на колбу осел - и давай остатки воздуха поглощать! Вот только кто бы этому барию сказал, что коротить контакты внутри лампы категорически нельзя... В общем, пару дюжин ламп пришлось просто выкинуть, но в конце концов что-то приемлемое получилось.

Заодно сделал и простенький динамик. И даже угольный микрофон. Ну, как сделал... Заказал шведский телефон (дорогая штука, между прочим!) и разобрал. Все же не напрасно в институте людям физику преподают: у меня хватило знаний сделать между микрофоном и сеткой лампы гальваническую развязку из бумажного конденсатора. Так что седьмого ноября я торжественно взял в руки микрофон (уже не боясь, что меня шарахнет током) и не менее торжественно произнес "С праздником, дорогие товарищи!".

Ну что, чувствительный микрофон попался - дикий рев в динамике подсказал мне, что неплохо бы что-то сделать насчет положительной обратной связи. Впрочем, провод к микрофону я почему-то взял метров пяти длиной, поэтому когда зашедший вечером Илья поинтересовался, что же за странный агрегат стоит на столе вместо традиционного самовара, я совершенно естественно (из коридора) выдал знакомую с детства сентенцию "Мальчик, пошел нафиг!"

Дарья, уже переставшая креститься при издающихся динамиком звуках, добавила гротеска в общую картину, успокаивая вскочившего со стула Илью:

– Сидите, Илья Ильич, сидите, это он так шутит...

Вскочил Илья неспроста: двухваттный динамик, да еще довольно паршивого качества, звук издает довольно громкий и противный. Но зато потом, когда он все же сел, поднять его стало трудновато. Где-то в девять ушла домой Машка, через полчаса и зевающая Дарья поделала всем спокойной ночи и отправилась на боковую - а я все рассказывал Илье, как электроны в вакууме с катода на анод бороздят просторы Вселенной.

В начале одиннадцатого я все же, сообщив Илье, что не желаю лютой смерти из рук Елены Андреевны, смог отвести его домой. А восьмого утром даже сказал, что продолжение лекций по электронике последует не раньше, чем строящийся тепловоз притащит первый эшелон с углем на газовый завод. Но уже в субботу десятого ноября мне пришлось делиться знаниями с обеими членами этой семейки. И мне показалось, что Елена Андреевна как-то быстрее улавливает суть процессов - вероятно, отсутствие "современных" знаний об атоме не мешало воспринимать концепции свободно летящих в вакууме электронов, Илья же, выяснив наконец, что у ламп КПД измеряется процентами, а мощности для тепловозных моторов все равно не хватит, интерес начал довольно быстро терять. К теории - он уже успел предложить поставить "матюгальник" станционному диспетчеру, раздающему указания рабочим и машинистам. Ну что, тоже вещь полезная...

Жалко, что к Арсеньеву я снова не попал - некогда было. Я написал Дмитрию Гавриловичу "покаянное" письмо, пообещал выбраться в Пермь уже весной - но, честно говоря, не был в этом уверен. Зато свое обещание по поводу продовольственной помощи выполнил на сто процентов, особо даже не напрягаясь. В смысле - не тратя силы на доставку продуктов трем миллионам жителей губернии - или сколько их там голодали. До морозов - с благословения Дмитрия Гавриловича - силами Мешкова и его "Сельхозстроя" были выстроены большие продовольственные склады в Перми и Екатеринбурге, куда только по Каме (а в Екатеринбург - ещё и по железной дороге из Перми) было завезено четверть миллиона пудов (четыре тысячи тонн) разного зерна, главным образом - бобов (то есть черной фасоли). Вот с чем-чем, а с дровами в губернии проблем особых не было, да и климат требовал, чтобы печи в избах топились чуть ли не внепрерывную, так что здесь продукт оказался очень к месту. Ну а развозкой бобов по многочисленным деревням занялась, по указанию того же Дмитрия Гавриловича, полиция.

Не знаю, хмыкал ли Арсеньев, читая мое письмо с этим предложением, или глубокомысленно хмурил лоб, но предложение мое он принял. А у меня для такого предложения было два резона. Первый, понятно - укрепления доверия ширнармасс к полиции как таковой. А второй резон был свойства сугубо технологического: полицейские радостно занимались "бета-тестированием" моего нового девайса.

Володя Чугунов в Ярославле совсем освоился и резиной снабжал не только Ковров и Царицын, но и чуть ли не половину Российской Империи (не по площади, а по населенности). Саратовский каучуковый завод в сутки выдавал Володе по двадцать восемь тонн сырья, и последний минимум двенадцать из них превращал в галоши, резиновые сапоги, кеды и прочие товары народного потребления. Ну а остальные шестнадцать превращались в шины, всяческие ремни для разнообразных трансмиссий, прочие технологические изделия. И вот среди этих прочих появилась забавная лента.

Давно уже я умудрился купить у соседей-французов две тысячи пудов стального четвертьлинейного листа для изготовления роликовых цепей. У меня же глаз - буквально алмаз: коэффициент преломления куда как больше чем у какого-нибудь стекла. Вот он и "преломил" воспоминания о велосипедной цепи таким экзотическим образом. Понятно, что для изготовления мотоцепей всё же пришлось закупать нормальную полулинейную сталь, причем вообще шведскую, легированную. А эти две тысячи пудов куда я только не тратил! Кабины моих тракторов из нее клепал, женщинам автомобили строил - все не кончается, зараза... тем более, что половину я сразу успел нарезать на ленты для вырубки цепных звеньев.

И вот Володя вместе с Папашей Мюллером придумал, как такие цепи использовать: соединяя их по несколько штук параллельно двухдюймовыми перемычками и запрессовывая их в резину они получили достаточно прочную ленту для транспортеров, которыми Генрих Алоизович стал поднимать глину и известь из карьеров. Понятно, что сталь эта закончилась мгновенно и пришлось Саратовскому заводу катать ее еще и еще. Ну а я, увидев плоды инженерной мысли, заказал "такую же, но без крыльев" - и Володя стал мне в Царицын присылать "ленты для транспортеров" шириной в сорок сантиметров и длиною в два с половиной. Закольцованные.