Серые земли Эдема
Шрифт:
Наконец я добрался почти до самого верха, но не рискнул ступить на тонкие последние ветви. Горизонт и так стал виден из-за бесчисленных чёрных стволов — и я едва не выпустил из рук обгоревшую ветку. Сплошная полоса багрового огня — и мгла над нею. Подёрнутое пологом пепла небо — и ни следа солнца.
Даже дуновение ветерка не коснулось моего потного, обсыпанного пеплом лица…
«Иди по направлению к солнцу». Она даже повторила это. А здесь нет солнца! Наверное, это в самом деле ад — окаменелые леса, тянущиеся к мутному огненному горизонту, и ни капли воды. Хотя
Похоже, что скоро узнаю.
Перехватывая ветви саднящими ладонями, я кое-как спустился и сел, привалившись спиной к дереву. Земля тоже была горячей, ладони погрузились в мягкий пепел, а губы совсем запеклись. Перед глазами маячили чёрные обгорелые кусты, местами из-под пепла выглядывали багряные камни.
Мне вспомнилось:
«…Тут лишь Тень этой багровой скалы (Встань в тень этой багровой скалы), Я покажу тебе нечто иное, Нежели тень твоя утром, что за тобою шагает, Или тень твоя вечером, что встаёт пред тобою; Я покажу тебе страх в горсти праха». [12]12
Т.С.Элиот. «Бесплодная земля». Пер. с англ. С.Степанова. Т.С.Элиот «Избранная поэзия». — СПб.: «Северо-Запад», 1994
Похоже, что и этот поэт побывал здесь. Ну что же, наверное, скоро смогу спросить у него самого. Мне захотелось плакать, но из воспалённых глаз не выдавилось ни слезинки, глазные яблоки будто царапал раскалённый песок. Прощай, Кира. Даже Владычица не поможет мне здесь.
Всё безжалостнее раскалённые пальцы стискивали мне горло, и вдруг что-то запорхало перед глазами, будто тёмная бабочка…
Я с трудом поморгал: бабочка, откуда ты в этом мёртвом мире?
И вовсе она не тёмная — наверное, темнота только в моих глазах, а тут прозрачно трепещут голубые крылышки, и на них словно мигают, тревожно глядя на меня, серые глаза…
Совсем как глаза Киры! Словно она сама в облике бабочки ищет меня в этом испепелённом мире!
И тут я понял нечто столь важное, что у меня замерло сердце, а мир перед глазами пошёл трещинами, как красное стекло, готовое вот-вот разбиться вдребезги.
Мои запёкшиеся губы раздвинулись в улыбке, хотя их пронзила боль, и я ощутил солоноватый привкус.
Есть Сила превыше силы. Превыше коварства и безмерной власти, потому что сама есть Власть.
Мир снова вернулся в фокус — угольно-чёрные деревья на багряном фоне, — но это уже ничего не значило. Я с трудом встал. Меня качнуло, а грудь словно перехватило огненным обручем. Но я сделал шаг в сторону бабочки, а потом другой…
Она словно ждала этого, легко и неспешно
запорхала прочь.Уже сделав несколько шагов, я вспомнил, что забыл куртку с пистолетом.
Но возвращаться не стал, боясь потерять свой единственный ориентир, да и зачем мне теперь пистолет?
Я спотыкался об упавшие обгорелые стволы, увязал в зыбучем пепле. Ветви мёртвых, возможно, миллионы лет деревьев цеплялись за пропотевшую рубашку и рвали её в клочья. Этот мир не хотел меня отпускать — наверное, он никогда и никого ещё не отпускал. Но бабочка тихо порхала впереди, и я из последних сил тащился следом.
И внезапно потянуло прохладой, будто наконец и пальцы Киры дотронулись до моего пылающего лба. Я ощутил, что под ногами сухая, ломкая, но всё же трава. А потом услышал звук падающих капель и остановился.
Бабочка кружилась у дерева над лужицей голубой воды. Капля за каплей падали туда из-под корней, словно слёзы по тем, кто ещё, кроме меня, скитался в этих мёртвых лесах. Но когда я бросился ничком и приник к воде, она оказалась чистой и сладкой.
Огонь нехотя затухал в моей груди и животе. Когда я наконец смог оторваться от воды и встать, меня переполняла блаженная лёгкость. Я огляделся.
И уже не увидел чудесной бабочки. Но не увидел и мёртвого леса, не ощутил запаха гари. Вокруг стояли хмурые величавые ели, меж стволов мерцал таинственный полусвет, а воздух был чист и смолист. Чем-то смутно знакомым повеяло в воздухе. Я облегчённо вздохнул и пошёл наугад.
И понемногу стало смеркаться в лесу. Увеличилось расстояние между елями, появились заросшие травой лужайки, а под ногами обозначилась тропка. Становилось всё теплее. Постепенно истончился запах смолы, и какие-то другие ароматы наполнили воздух, снова затронув что-то в памяти. Ели стали выше, их ветви закрывали небо…
Хотя нет — уже не ели, а совсем другие деревья, с тёмными пышными кронами, обступили тропинку.
А потом на лужайке я увидел цветы. Не смог различить их цвета — сумерки быстро сгущались, и всё становилось одинаково серым: раскинувшиеся как драконы ветви деревьев, гладкие лужайки, обложенные камнями дорожки. Другие цветы неярко забелели у берега пруда, и гладь воды красиво замерцала в свете внезапно высыпавших на небо звёзд.
Впереди забелело ярче. Тропка ушла в тень и вынырнула на открытое пространство. Сердце у меня забилось отчаянно и глухо.
Залитая лунным светом лестница спадала к тёмному морю. Чёрные кипарисы сторожили её, и мраморные львы лежали и стояли с обеих сторон.
И я понял — луна здесь и вправду вечно льёт свет на белый каскад ступеней, и мраморные львы никогда не видели иного света, и я уже за пределами земного времени и пространства…
Рядом с одним изо львов сидела женщина, прислонив голову к оскаленной пасти. Завидев меня, встала.
Я вздрогнул — слишком красивым и стремительным было её движение, а волосы будто взмыли жемчужной волной. Вспомнилась прекрасная и жутковатая гостья, пришедшая ко мне с вечернего моря…
Но потом я вздохнул с облегчением.
— С возвращением, Андрей! — сказала Кира.