Серый кардинал

— Из чего-то такого, что расплавится, когда масса как следует разогреется.

— Я охладил масло и профильтровал его, — он засмеялся. — В нем было столько крупинок воска, что могла получиться хорошая толстая затычка. В нем также были нити хлопка, вероятно, от фитиля свечи. А сейчас разрешите мне поговорить с вашим отцом.

Я передал трубку отцу и слышал только здешнюю половину длинной дискуссии, которая в основном крутилась возле того, стоит или нет сообщать о диверсии в полицию. Насколько отец знал, после ружейного выстрела дело дальнейшего развития не получило. И он считал (это мнение и победило), что его другу Фостеру следует написать отчет о том, что он сделал и что обнаружил. А отец потом передаст копию отчета парням в синем (полиции) в качестве меры предосторожности. Полли и я слушали обрывки разговора.

— У них не хватит людей для наблюдения... Они не хотят этого делать... Невозможно уберечься от убийцы-маньяка... да... — Отец покосился в мою сторону. — ...но он слишком молодой... ладно... договорились. — Он осторожно положил трубку, задумчиво вздохнул и сказал:

— Фостер Фордам напишет отчет для полиции. Бен будет нянчить меня, используя все свои способности. А Мервину придется с этим смириться. И еще, драгоценная Полли, я собираюсь отказаться от завтрашнего хождения от двери к двери и поехать туда, где меня никто не ждет. На одной из стен висел огромный календарь встреч с избирателями, где все дни были отмечены яркими квадратами. В основу каждого квадрата Кристэл положила планы отца на ближайшее время. Любой вошедший мог видеть, что будет делать кандидат каждый следующий день.

Программа начиналась с прошлого вторника: «Кандидат приезжает», «Знакомство с офисом». Расписание среды — «Объезд избирательного округа», было зачеркнуто, а вместо него написано: «Доставка сына из Брайтона» и ниже "Обед в «Спящем драконе». Но «Выстрел по пути домой» в программе не значился.

Встречи в Куиндле и посещение детского центра намечались на четверг.

Хождение от двери к двери и дебаты в ратуше — на пятницу.

То же самое в основном предстояло и дальше. Если бы я не был заинтересован, скажем, попытаться предотвратить серьезные и опасные покушения на кандидата, то уже задолго до дня выборов страдал бы от сильного растяжения мышц, управляющих улыбкой.

Как он может это выдерживать, удивлялся я. Как он может наслаждаться этим? А он явно наслаждался.

— Завтра, — сообщил он, довольный своей идеей, — мы поедем на скачки в графство Дорсет. Завтра день для Бена. Мы поедем на скачки.

Моя первая реакция — радость, и отец ее заметил. Но почти моментально, наступая на пятки радости, пришло что-то вроде опустошенности. Ведь я не мог надеяться, что приму участие в скачках. А вместо этого мне предстояло провести вторую половину дня словно в ссылке, вопреки заповеди завидуя ослу и быку соседа. И его участию в стипль-чезе любителей. Но, по-моему, я позволил проявиться только радости.

— Мы поедем в «рейнджровере», — решительно проговорил отец, радуясь своему плану. — И Полли поедет с нами, не правда ли, Полли?

Полли сказала, что с удовольствием. Неужели Полли солгала? Мы без помех допили кофе. Отец наконец успокоился, чего-то достигнув в течение этой странной недели. Полли вышла через кабинет, выходивший на стоянку, чтобы забрать свою машину и ехать домой. Как я узнал, ее дом находился где-то в лесу за городом. А отец и я, ради безопасности закрыв все двери на засовы, поднялись по ступеням маленькой лестницы и проспали до утра субботы. Никто нас не побеспокоил.

Мервин был сильно раздосадован и отвел душу на кнопке звонка, приехав во время завтрака. И конечно, он пессимистично воспринял изменение в расписании. Разве может Джордж надеяться получить место, которое переходит от партии к партии, если он пренебрегает делом первостепенной важности? Надо ходить от двери к двери и убеждать избирателей. А скачки графства Дорсет грех из грехов, ведь они проходят вне избирательного округа Хупуэстерн.

Ничего, успокаивал его отец. Многие избиратели Хупуэстерна, которые ездят на скачки, одобрят его решение.

Убедить Мервина не удалось, и он мрачно заткнулся на полчаса. Но день продолжался, и он решил спасти последние крохи загубленной, на его взгляд, возможности убеждать избирателей в лучшее время уик-энда. Мервин засел за телефон. В результате мы получили приглашение на ленч от распорядителей скачек и нас засыпали другими полезными предложениями. Мервин знал, казалось, всех влиятельных людей графства. Конечно, в перемене программы он винил меня, и, наверно, не без основания. Если бы все шло так, как он хотел, то он бы с удовольствием танцевал на публике в пользу Оринды и прятался за кулисами в ее присутствии. Как бы Мервин поступил с А. Л. Уайверном, я так и не сумел придумать. Но, вероятно, он бы нашел способ использовать загадочную тень. Ведь Анонимный Любовник был еще и лучшим другом покойного Денниса Нэгла. Ведь они играли в гольф.

Разочарование Мервина в кандидате, даже если отбросить злую волю, уже достаточно плохо. По его жизненным понятиям, добиться успеха — это значит продвинуть кандидата в парламент. А если проиграть, то отстать от победителя на минимум полученных голосов. Мервину, естественно, не хотелось портить собственную репутацию, споткнувшись на Джулиардах, отце и сыне.

Напряженная атмосфера в офисе просветлела от неожиданного визита женщины, управлявшей благотворительной лавкой за соседней дверью. Она и Мервин давно знали друг друга. Леди объяснила свой нынешний визит тем, что ее очаровал новый кандидат. Она видит, как мы входим и выходим, и ей захотелось пожать руку Джорджу. И ей говорили, что сын у него очень милый мальчик. Вот она и подумала, не хотим ли мы попробовать домашний яблочный пирог.

И женщина поставила свое подношение на письменный стол отца.

— Очень любезно с вашей стороны, Эми, — в своей обычной манере поблагодарил ее Мервин. И я понял, что он не только долгие годы знал свою соседку, но и все это время, видимо, недооценивал ее.

Эми принадлежала к тем людям, которых легко недооценить. Скромная, непритязательная вдова (как сказала Полли) средних лет. Она принимала дары доброхотов (барахло, которое не знали, куда девать), приводила его чуть-чуть в порядок и продавала в лавке. Эми никогда не запускала руку в вырученную сумму и полностью передавала ее в благотворительный комитет, который поддерживал ее. Эми была мягкая, честная, туповатая, а еще добрая и болтливая. Вся жизнь Эми — один незапятнанный день, подумал я.

Мы легко пропустили мимо ушей непрерывный поток слов, но в какой-то момент она буквально захватила наше внимание.

— В среду вечером кто-то разбит филенку стерта в окне, II мне пришлось повозится, чтобы вставили новое.

Потом она чересчур длинно рассказывала, как ей удалось это сделать.

— Знаете, — продолжала она, — зашел полицейский и спросил, разбито ли стекло ружейной пулей, но я ответила, конечно, нет. Я утром, когда прихожу, первым делом протираю пол, потому что, конечно, я здесь не живу. Вы можете жить наверху, потому что в вашей секции все есть. А в лавке только ванная и еще маленькая комнатка, которую я использую как кладовку. Правда, иногда я разрешаю там спать бездомному человеку в трудных обстоятельствах.

Кстати, конечно, я не нашла пулю. Я так и сказала полицейскому, его зовут Джо, а мать его водит школьный автобус. Он пришел и все осмотрел и сделают одну или две записи у себя в блокноте. Я видела в газете, что ружье не нашли и что, может быть, кто-то стрелял в мистера Джулиарда. В эти дни вы никогда не чествуете себя в безопасности, правда? И только сейчас, когда я старта перетряхивать от пыли всякую всячину, которую я не могу никому продать, я наткнулась на эту штуковину. Я вытащила ее и думаю, не ее ли искал Джо, и как вы думаете, должна ли я сказать ему о ней?