Сесквоч

— Заболеешь раком и умрешь, так тебе и надо! — кричал кто-то пискляво и разъяренно. Явно мальчик.

— Положи ножницы, черт возьми! — прогудел другой голос, старше и мудрее. Женщины услышали звук легкого шлепка, «ой», и ножницы с грохотом упали на пол. — Вы знаете, что мне звонили весь день? Матери в истерике выкрикивали такие слова, как «месть» и «линчевание»? Вы оба влипли по уши и если еще когда-нибудь…

— Ты, мерзкий пират, я тебя ненавижу, — пронзительно завопил шестилетний.

Фенберг говорил спокойным тоном и мальчишки почувствовали, что это затишье перед грозой. Он заставил их выбирать.

— Нагибайтесь, или я вас убью.

— Почему бы тебе самому не нагнуться, дурак ненормальный? — язвил Злючка Джо.

— Руки на колени.

— Ненормальный, — сказал Джо.

— Задница, — обзывался Клиффорд.

Митикицкая мгновенно раздумала падать в обморок. Ей показалось, что она узнала голос, разговаривавший с ней по телефону.

— Здесь иногда, как в зоопарке, — сказала Малулу Джин.

Она встала с вращающегося деревянного стула с четырьмя подушками и, шаркая ногами, подошла к двери, где было удобнее подслушивать.

— Разговоры окончены. И если я скажу, что мне при этом будет больнее, чем вам, в этом не будет ни слова правды.

— Только не пряжкой! — умолял Клиффорд.

— Не валяй дурака, — ответил Фенберг. — Я никогда не бил тебя пряжкой.

— Нет, бил. И тебе это нравилось.

— Заткнись и веди себя как мужчина, — бросил Злючка Джо.

Митикицкая ждала звука ударов, но их так и не последовало.

— Я никогда не бил вас и не собираюсь начать сейчас. Две недели не выходить из дома, — объявил приговор Фенберг. Выражение лица Малулу стало кислым. Она была разочарована такой мягкостью. — И предупреждаю, что если вы еще раз отколете подобный номер, я изменю методу просвещенного воспитания и клянусь, что отхлещу вас, как мулов, взятых в аренду.

Митикицкая посмотрела на индейца, который готовился снять скальп с беззащитного поселенца на эпическом полотне Туберского, потом на Малулу, стоявшую у двери с чашкой, полной шелухи от семечек.

— Я могу все две недели простоять на голове, слышишь, ты, дырка в заднице? — ответил голос младшего.

За этим последовал громкий удар ремня по столу и ребенок закричал:

— Мой позвоночник! Мой позвоночник! Меня парализовало!

— Давай-давай, — сказал Фенберг. Малулу вскарабкалась опять на свой стул. — Выметайтесь отсюда, и чтобы я не видел больше этого дурацкого парика.

Дверь открылась. Элен стояла в узком проходе между стойкой и стеной. Клиффи и Джо Фенберг вышли из кабинета и прошли через низкую, до пояса, дверь на шарнирах под неодобрительным взглядом Малулу Джин Макклин. Глаза их были опущены, и они еле удерживались, чтобы не прыснуть со смеху. Джозеф, мускулистый и с прической под какаду, задев Элен за грудь, выбежал за дверь. Шокированная Элен прикрыла грудь руками, пока Клифф пробирался позади нее. Он измерил трусившую Митикицкую взглядом. На нем была шаль, старушечьи очки и седой женский парик. Он вытащил откуда-то из недр шали белую пластиковую ложку.

— Вы должны как-нибудь остановиться в моем мотеле, дорогая, — произнес он своим лучшим голосом Нормана Бейтса, сунул ложку за пояс и побежал вслед за братом. Митикицкая все еще стояла со скрещенными на груди руками.

— Это младшие браться Фенберга, — пояснила Малулу Джин, — Джо и Клиффорд. Оба засранцы.

Майкл Фенберг выбежал из кабинета, застегивая на ходу ремень с большой серебряной пряжкой. Он пронесся мимо Элен, оттолкнув ее к стене.

— Эй! — крикнул Фенберг, выставив голову из двери. — Чтобы оба были дома к обеду, к семи часам!

— Дырка… от задницы! — ответил издали писклявый голосок.

— Я их ненавижу, — пробормотал Фенберг. — Глубоко в душе ненавижу.

Он прошел в свой кабинет, снова задев Митикицкую.

— Кто это такая? — спросил он Малулу, показывал рукой на Элен.

— Новый репортер.

— Она прибыла с опозданием.

— Я уже ей об этом сказала.

— Я их ненавижу, — снова сказал Фенберг, прерывисто вдохнув воздух и пытаясь взять себя в руки. — Это чистая правда. «Почему она так прикрывается руками?»

Митикицкая застенчиво опустила руки и протянула правую Фенбергу для рукопожатия.

— Я — Элен Митикицкая, — представилась она.

Фенберг открыл рот и стоял так какое- то время, прежде чем осознал, что у него замерло дыхание и что рука Элен повисла в воздухе в ожидании ответного жеста.

— О господи!

Ее жакет и блузка были разорваны и заляпаны грязью, голени ног исцарапаны и тоже грязные. На бедрах следы ударов. Майкл не мог сказать точно, не посмотрев, а делать это ему было неудобно, но ему показалось, что колени у нее должны быть сногсшибательными. Тушь у нее на глазах размазалась, на лбу была грязная полоса. Во взмокших, спутанных волосах застряла веточка с несколькими поломанными листочками. После Трейси она была самой красивой женщиной из тех, кого он когда-либо встречал.

Он пожал ей руку как во сне.

— Вы немного опоздали, — сказал Фенберг. — Итак, это случилось.

— Мне очень жаль, — произнесла она, пытаясь улыбнуться.

— Вы слегка грязнее, чем я ожидал.

«Вот она какая».

— Кто-то гнался за мной.

Фенберг посмотрел на красивые, слегка подогнувшиеся коленки Элен и вздрогнул.

— Вы прошли весь путь пешком? Тогда вы прибыли быстро, — сказал он мягко. — Проходите.

Фенберг все еще держал руку Элен в своей и провел ее через дверцу на шарнирах, которая отделяла место для посетителей от офиса. Он счел уместным свирепо поглядеть на Малулу. Она, ворча, отвела глаза. Фенберг отвел Элен в свой кабинет и закрыл двери. Через секунду он вылетел и схватил со стойки влажные салфетки. При этом он предупредил Малулу:

— Никому ни слова. Спасибо.

— Похоже, вы здорово упали, — сказал он, осторожно вытирая грязь с поцарапанной ноги. Фенберг знал. Он знал.

— Мне очень жаль, извините, но я сейчас заплачу, — сказала Митикицкая.

— От слез становится легче.

— Думаю, что я буду плакать долго.

Так и было. Она обняла Фенберга и рыдала громко, как ребенок. Фенберг гладил ее плечи и уговаривал плакать столько, сколько ей хотелось. Но при этом просил дышать через нос. Обнимать ее было так удобно. Итак, это она, думал он. Это девушка, которая займет место Трейси и разобьет мне сердце в двенадцати местах.

Митикицкая, конечно, ни о чем не подозревала, хотя ей нравилось, как он обнимает ее. Она просто думала, что будет репортером, и чувствовала, что ее первое появление произвело не очень хорошее впечатление.

* * *

За обедом они сидели друг против друга и Элен заметила что-то особенное в своем новом работодателе, хотя и не могла точно сказать, что.

Что-то мучило Фенберга. В его глазах читалась боль, и какая-то невидимая рука заставляла ее соблюдать благоразумную дистанцию.