Сестра моего сердца

После того как тетя Сарита ушла, мамы были весь вечер особенно добры ко мне и веселы. Они рассказывали о моем детстве, и каким я была несносным ребенком. О своей надежде, что моя дочь будет еще непослушнее, чтобы я поняла, сколько им пришлось вытерпеть из-за меня. Мамы вытащили граммофон, и мы стали слушать пластинки, которые я любила в детстве: народные мелодии и детские песенки.

Я послушно смеялась над шутками мам и подпевала:

Ата гаче тота пакхи… Дол, дол, дол… Попугай летит к сахарной яблоне, Пчелы жужжат в гранатовых зарослях. Я зову, зову тебя, моя невеста, Почему молчишь ты?

Но вечером, когда все ушли спать, я сидела у темнеющего окна и смотрела на трепещущих светлячков в кустах внизу. На стене дома ящерица бесшумно прыгнула и схватила жука. Где-то далеко слышался крик совы, похожий на детский плач. В животе сонно шевелилась Даита, отчего немного кололо в сердце. Я чувствовала, она знала, что больше ей ничего не грозит.

Как долго смогут мои мамы оберегать ее от оскорблений и обидных слов, которые будут говорить ей без всякого стеснения люди гораздо более жестокие, чем Сарита? Как долго я смогу защищать ее от этого? Я смогу дать ей всё необходимое, я смогу заработать достаточно денег — владельцы магазина Анаркали хотели взять меня на постоянную работу. Но что я скажу, когда однажды Даита спросит меня, где ее отец? И когда я всё ей расскажу — а лучше будет, чтобы это сделала я, а не кто-то другой — и она спросит, почему ее отец и бабушка хотели убить ее, как я смогу объяснить ей это? Как я смогу убедить Даиту, что она чего-то стоит? Удастся ли мне когда-нибудь стереть это пятно с ее сердца?

Я встала, открыла в темноте свой сундук и нащупала в глубине прохладную гладкую бумагу конверта. Обещанная Анджу передышка. Безымянность. Я прижала конверт к щеке и держала его, пока он не стал теплым — и мне показалось, что я держу руку Анджу. И снова начала раздумывать.

38 Анджу

Всю последнюю неделю я ходила, едва передвигая ноги, чувствуя невероятную усталость — такую, как никогда в своей жизни. Я не представляла, как дохожу до конца беременности. Но вот, наконец, наступила пятница, чему я несказанно была рада. Пятница — была моим любимым днем недели, у меня было всего две лекции в колледже, а на работу идти было не надо. Всю вторую половину дня я собиралась провести за учебниками — но не в главном зале библиотеки, где коллеги постоянно отвлекали меня болтовней, а на верхнем этаже отделения для аспирантов, где обычно никого не было.

Пока я поднималась по лестнице, я запыхалась, но, к счастью, там стоял удобный диванчик. Стоило мне на него присесть, как я тут же задремала. Когда я резко проснулась с колотящимся сердцем, то вдруг поняла, что наступил вечер. Черт! Я рассчитывала еще заскочить в магазин, чтобы купить продукты до того, как поеду на вокзал за Сунилом. А я даже не успела сделать домашнее задание, но самой ужасной была непрекращающаяся, надоедливая боль в пояснице, ставшая еще сильнее — наверное, из-за того, что я спала, скрючившись на диванчике, который оказался не таким уж удобным, как показалось на первый взгляд. Когда я выпрямилась, острая боль пронзила не только спину, но и живот. Я начала массировать его. Прямо под ребрами я нащупала ставшую уже родной шишку — голову моего малыша — и, несмотря на то что боль не утихала, я улыбнулась. Ты неправильно лежишь, малыш, шептала я, похлопывая его. Но не волновалась из-за этого — у него было еще три месяца, чтобы повернуться.

До вокзала я добралась в рекордное время, маневрируя на поворотах, как заправский Джеймс Бонд, но Сунила там не было. Я ждала еще два поезда, нервничая с каждой минутой всё больше. Спина болела нестерпимо. И еще мне срочно нужно было в туалет. Наконец, потеряв надежду дождаться Сунила, я поехала домой. Открыв дверь, я увидела своего дорогого мужа, удобно устроившегося в кресле перед телевизором с кружкой пива в руке. При виде такой картины и у святого бы не выдержали нервы.

— Какого черта происходит? Ты вообще представляешь, как я волновалась? — крикнула я через плечо, направляясь к туалету. Видимо, живот у меня болел из-за переполнившегося мочевого пузыря, и теперь, когда боль поутихла, и мне стало немного легче, я была готова ринуться в бой. Но выражение лица Сунила заставило меня насторожиться. На нем не было ни тени раскаяния, как я ожидала. Наоборот — в его глазах я видела злость.

Боже, наверное, с ним случилось что-то ужасное, раз он пришел так рано. Может, его уволили? К моему стыду, в моей голове стали роиться разные эгоистичные мысли, которые взрывались в моей голове одна за другой, как выстрелы фейерверков на празднике Кали-пуджа. Будут ли покрыты страховкой расходы на мои роды? Чем я буду кормить ребенка? И сможет ли Судха тогда приехать ко мне?

— Что случилось? — наконец прошептала я, садясь рядом с Сунилом. Я протянула руку к его плечу, но он сбросил ее.

— Со мной — ничего, — сказал он жестко.

— Тогда почему ты так рано вернулся домой?

— Мне нужно было встретиться с клиентом неподалеку отсюда, поэтому я взял такси и доехал домой. Пытался позвонить тебе, оставил несколько сообщений, — он кивнул в сторону автоответчика, — но тебя не было дома.

— Я заснула в библиотеке.

— Еще бы! — с сарказмом в голосе сказал Сунил.

Я удивленно посмотрела на него.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Тогда что это? — воскликнул он, ткнув кнопку на автоответчике. — Я услышал это, когда пытался стереть свои сообщения.

— Анджу, — говорил женский голос, — надеюсь, это твой номер, я не нашла его в твоем личном деле. — И тут я поняла, что звонила женщина, которая иногда подменяла мою начальницу. Мое сердце упало. — Извините, что беспокою вас дома, но мы в отчаянном положении. У нас трое сотрудников заболели, а сейчас, перед экзаменами, работы невпроворот. Я знаю, что вы не хотели работать по выходным, но, может, вы все-таки сможете выйти завтра на несколько часов? Позвоните мне сразу, как прослушаете сообщение.

Если бы гром мог греметь тихо, то он звучал бы как голос Сунила.

— Как долго это продолжалось? И зачем? Для чего тебе так нужны деньги, что ты работаешь тайком от меня?

За яростью в глазах Сунила я увидела отчаянную боль.

— Это всё ради Судхи, — выпалила я. — Я коплю деньги на ее билет. Мне пришлось так сделать, потому что ты не хотел мне помочь.

В эту секунду меня пронзила такая острая боль, что мне показалось, словно кто-то тянет кости из моей поясницы. Поскорей бы закончить этот разговор и пойти прилечь.

Я ждала вспышки гнева Сунила, но он, к моему удивлению, молчал. В сумерках комнаты я заметила у него какое-то странное выражение лица, появившееся на долю секунды и исчезнувшее, прежде чем я поняла, что оно означает.

— Тебе обязательно было вмешиваться? — наконец сказал он. В его голосе вдруг появилась ужасная усталость. — Ты не могла всё оставить как есть?

— Что значит «вмешиваться»? — спросила я, тоже чувствуя неимоверную усталость — у меня не было сил спорить, не было сил на дипломатичность. — Судха моя сестра, человек, которого я люблю больше всех на свете. Ты сам мне сказал, что теперь, когда она разведена и с ребенком, в Индии ее ждет тяжелая жизнь. Как я могла оставить ее в беде?

— Иди отдохни, Анджу, — со вздохом сказал Сунил. — Ты ужасно выглядишь. Теперь я понял, почему ты была такой уставшей и раздражительной в последние месяцы. Ты просто выматываешься на работе. Я принесу тебе горячего супа, а потом позвоню этой женщине и скажу ей, что ты увольняешься.

Собрав последние силы, я вскочила.

— Ты не посмеешь так сделать! — сорвалась я на крик. — Я не уволюсь. Я прекрасно себя чувствую! И буду продолжать работать. И Судха приедет сюда, хочешь ты этого или нет!