Сестры Марч (сборник)

– Пусть погрустит – это ему на пользу. Но помни: он оставлен на твое попечение.

– Я постараюсь – ради тебя, – ответила Бет, удивляясь, почему сестра смотрит на нее так загадочно.

А Лори, прощаясь, многозначительно объявил:

– Не думай, что можешь укрыться от моего всевидящего ока. Я слежу за тобой, и если что не так, мигом приеду в Нью-Йорк и увезу тебя домой.

Глава X Дневник Джо

«Нью-Йорк, ноябрь.

Дорогие мои мамочка и Бет,

хоть я и не путешествую по Европе, новостей у меня почти так же много, как у Эми. Когда папино лицо пропало из виду, я сильно загрустила и готова была уже заплакать, но меня развлекло ирландское семейство. Четыре малыша ревели один громче другого, и я, чтобы немножко успокоить их, дала им имбирный хлебец.

Потом выглянуло солнце, я решила, что это доброе предзнаменование, и порадовалась тому, что я в пути.

У миссис Кирк я сразу почувствовала себя по-домашнему, хотя вокруг десятки незнакомых людей. Она отвела мне маленькую комнатку под самой крышей – другой свободной не оказалось в пансионе. Да мне и не нужно другой, потому что тут есть печка и прекрасный стол возле окна, так что я могу сидеть и писать допоздна без свечи. Из окна открывается чудесный вид на церковный шпиль. С высокой лестницей я вполне примирилась и уже почти влюблена в свой чердачок.

Детская, где мне предстоит заниматься с девочками, а также шить по заказам пансионеров, – очень уютное помещеньице по соседству с комнатой самой миссис Кирк.

Девчурки очаровательные, правда, сначала они озорничали, но я рассказала им сказку про семь непослушных поросят, и они сразу меня полюбили. Похоже, что я стану образцовой гувернанткой.

Обедать я буду с детьми, хотя миссис Кирк приглашает меня в общую столовую. Но я ведь страшно застенчива. Вы-то это знаете, а она никак не хочет в такое поверить.

При встрече она обратилась ко мне примерно с такой речью:

– Располагайся как дома. Видишь ли, пансион – это моя большая семья. И у меня почти нет времени для моих крошек. Я меньше буду мучиться угрызениями совести, зная, что за ними есть надежный присмотр. Мои комнаты всегда для тебя открыты, а на твоем чердачке мы постепенно создадим уют. По вечерам ты свободна, и советую тебе познакомиться кое с кем в пансионе. Тут есть очень приятные люди. Если что-то окажется не так – сразу ко мне!

Но тут раздался звонок к чаю, она вспомнила, что надо переменить чепец, и оставила меня устраиваться в моем новом гнезде.

Когда я спускалась вниз, случился эпизод, который произвел на меня впечатление. Лестницы здесь высокие и узкие, и я остановилась на площадке подождать, пока поднимется маленькая служанка. Она тащила наверх ведро с углем. Вдруг ее нагнал немолодой мужчина, забрал у нее ведро и донес до двери наверху. А потом добродушно кивнул и сказал с сильным немецким акцентом:

– Фам фредно таскать такие тяжести. Пожалейте свою молодую спинку.

Мне сразу очень понравился этот иностранец. Припомнились слова папы о том, что характер проявляется в мелочах. Когда я рассказала этот эпизод миссис Кирк, она засмеялась и сказала:

– Должно быть, это профессор Баэр, он всегда так поступает.

Из рассказа миссис Кирк я узнала, что он ученый и прибыл из Германии, он очень добрый человек и усыновил двух мальчиков – детей своей покойной сестры, которая была замужем за американцем. История каких много, но что-то в ней взяло меня за душу. Я обрадовалась, узнав, что миссис Кирк нашла ему учеников и предоставляет гостиную, чтобы он проводил там уроки. Между гостиной и детской прозрачная дверь, так что я могу иногда наблюдать за его занятиями. Потом я вам про них напишу. Мама, не бери себе, пожалуйста, ничего в голову. Ему уже около сорока лет.

Кроме миссис Кирк и ее девчурок у меня есть еще один друг – моя рабочая корзинка. После чая я укладываю малышек спать, потом беседую со своей плетеной подружкой, а между делом присаживаюсь к столу и берусь за перо. Я буду вести так называемый дневник-письмо и раз в неделю отсылать его вам. Пока доброй ночи, завтра продолжу».

«Вторник, вечер.

Ну и утречко у меня выдалось! Девчушки опять принялись озорничать, а я никак не могла придумать, как их унять. Наконец меня осенило обучать их гимнастическим упражнениям. Надо, чтобы они как следует устали, и тогда сами захотят посидеть тихо. После завтрака служанка пошла с ними на прогулку, а я села за шитье. Кстати, я теперь замечательно обметываю петли.

Вдруг в соседней комнате скрипнула дверь, и я услышала, как мужской голос напевает "Kennst du das Land" [19] . При этом он гудел, как майский жук или шмель. Это, конечно, очень неприлично, но я чуть-чуть сдвинула портьеру и через стеклянную дверь стала наблюдать, что делается в большой гостиной.

Профессор Баэр раскладывал на столе свои книги, а я в это время разглядывала его. Он типичный немец – довольно плотный, с пышной бородой и постоянно взъерошенными волосами. Нос у него крупный, глаза голубые, очень добрые. Самое, пожалуй, привлекательное в нем – это голос. До чего же американцы грубы в сравнении с ним! А в общем… Руки у него большие, черты лица совсем неправильные, только зубы красивые и ровные. И все-таки, понимаешь, он выглядит как джентльмен, хотя на сюртуке у него не хватает пуговиц, а на одном ботинке я заметила заплату.

19

Знаешь ли тот край (нем.).

Я продолжала за ним наблюдать. Он весело напевал, при этом лицо у него было серьезное. Он переставил горшок с гиацинтами на подоконнике на солнце, погладил кошку, которая ласкалась о его ноги, и наконец улыбнулся. И тут в дверь постучали, он откликнулся звонко и бодро:

– Herein! [20]

Я уже собиралась задернуть портьеру, как вдруг увидела девочку с огромной книгой в руках. Она споткнулась, уронила на пол свой фолиант и подбежала к профессору, повторяя: "Где мой Баэр?"

20

Войдите! (нем.)

– Фот как тфой Баэр обнимет сфою Тину! – профессор со смехом поднял девочку над головой так высоко, что ей пришлось изогнуться, чтобы поцеловать его.

– Теперь пора за уроки! – серьезно проговорила малышка.

Он усадил ее за стол, поднял с полу книгу – это был словарь, дал ей карандаш и бумагу. Она старательно писала, при этом то и дело заглядывала в словарь и водила пухлым пальчиком по строчкам в поисках нужного слова. Профессор стоял рядом, ласково гладил ее по голове. Я даже подумала, что она его дочка. Хотя больше похожа на француженку, чем на немку.

Потом опять раздался стук в дверь, вошли две взрослые девицы, и я перестала наблюдать. Правда, до меня доносились обрывки разговоров. Одна из учениц все время смеялась глуповатым смехом и повторяла: "Да что вы, профессор?" Я почти не знаю немецкого, но даже меня смешило их произношение. Похоже, они испытывали его терпение. Один раз он сказал очень сурово: "Я фам гофорю, а фы не слушаете", а потом даже стукнул по столу книгой: "Фу! Фсе плохо!"

Мне стало очень жаль бедного Баэра. Когда девицы удалились, я опять отодвинула портьеру, чтобы взглянуть, как он все это вынес. Он сидел на диване с закрытыми глазами, наверно, дремал, тут часы пробили дважды, он рассовал по карманам бумаги и книги, взял на руки маленькую Тину, тоже уснувшую рядом с ним на диване, и осторожно унес. Наверно, у него нелегкая жизнь.