Сестры ночи
Шрифт:
Роуз была убита горем. Из всех взрослых только бабушке Роуз нравилась больше, чем ее сестра, только Ома считала Роуз особенной. Так нечестно.
Она часто вспоминала, как они гуляли в лесу за мотелем и как Ома рассказывала ей истории.
– Все здесь живое, Роуз, – говорила она, обнимая внучку. – Ты чувствуешь?
Роуз постоянно размышляла об этом: все вокруг живое, не только деревья и грибы в лесу, но и дороги, и здания, и машины. Моргая фарами в темноте, на подъездную дорожку въехал автомобиль. Может, папин «шеви бель-эйр»?.. Нет, машина была не та, да и двигатель звучал иначе.
– Похоже, сейчас займут последний свободный номер, – сказала мама, когда машина подъехала к конторе.
Мужчина
Теперь Роуз разглядела машину. «Нэш-рэмблер». Бродящий по дорогам [1] . «Бродящая Роза дикой красоты» – прямо как в песне Перри Комо. У родителей есть такая пластинка. Папа иногда напевал своей маленькой Бродящей Роуз эту песню.
1
Ramble (англ.) – бродить, гулять.
Слегка шаркая, мужчина в белой мятой рубашке зашел в помещение и зажмурился от яркого света. Его глаза налились кровью от долгой поездки.
– Добрый вечер. Мы с женой хотели бы снять номер, – сказал он.
– Вам повезло, – ответила мама. – Остался всего один. Четыре доллара за ночь.
– Отлично.
Роуз подала ему карточку регистрации и вышла из-за стойки.
– Я пойду переверну табличку, мама.
– Умничка. А потом сразу спать.
– Есть, мэм. – Перед уходом Роуз сделала реверанс, потому что знала, что при гостях надо вести себя очень хорошо. Что бы ни случилось, они должны изображать идеальную семью, а Роуз – идеального ребенка.
«Побольше очарования, девочки, – всегда говорил папа. – Тогда гости всегда будут останавливаться у нас».
– Какая милая девочка, – сказал мужчина, заполняя карточку.
– Да, – ответила мама. – Хорошая девочка.
Хорошая девочка. Хорошая девочка. Хорошая девочка.
Роуз побежала вприпрыжку по подъездной дороге (она не ошиблась, это и правда был «рэмблер»), подошла к освещенной табличке и перевернула ее надписью «Мест нет». Стоя в круге света, она будто оказалась на сцене, а мотель «Тауэр» позади служил декорацией. Роуз потанцевала – Ома научила ее паре движений: скользишь, потом шаг, опять скользишь, затем пируэт и реверанс. Сильви собиралась уехать в Голливуд, чтобы стать звездой. «Но не я, – думала Роуз, танцуя. – Я останусь здесь навсегда».
Роуз
Роуз опять снилось, как на нее напал темный бесформенный зверь и давит всем своим весом, пока Роуз не уменьшится до размеров куклы, а потом и вовсе не станет крошечной, как слеза. Она боролась изо всех сил, но ничего не могла сделать.
«Проснись, – сказала Роуз самой себе. – Просыпайся».
Она открыла глаза. Бабочка с оторванным крылом неслышно билась о стекло старой банки на тумбочке Сильви. С бешено стучащим сердцем Роуз наблюдала за ее усилиями в тусклых лучах рассвета и не могла вздохнуть.
Хотя Роуз была уверена, что не спит, тело не слушалось. В комнате стояла вонь, как от дикого зверя.
Рядом слышалось чье-то дыхание – резкое, гортанное, – но видно ничего не было.
Краем глаза Роуз заметила какое-то движение в темноте. Здесь точно что-то есть – что-то злобное, желающее причинить ей вред.
Роуз осмотрелась, однако ничего такого не заметила. Правда, стало как-то темнее, словно привычную комнату вывернули наизнанку.
Заливавший спальню лунный свет почему-то был зеленоватым. Как бы Роуз ни хотела закричать и позвать на помощь, она не вымолвила ни звука.
«Я что, умерла?»
Собравшись с силами, Роуз попробовала встать или хотя бы пошевелить мизинцем… Увы, двигаться могли только глаза.
Роуз хотела усилием мысли заставить сестру встать и помочь ей, но кровать Сильви была пуста. Одеяло сброшено, подушка примята.
Неужели явился оборотень и забрал Сильви?
Вот опять – свистящее дыхание, запах гнилого мяса и мокрой шерсти, который ощущался даже во рту. Какой-то низкий звук вроде рыка вибрацией прошел сквозь тело. Однако Роуз по-прежнему ничего не видела – чудище пряталось в темноте, может, под ее кроватью. Кто бы это ни был, у него наверняка полно острых зубов, и если Роуз заглянет ему в пасть, то увидит обрывки белой ночнушки сестры.
«Пожалуйста, – мысленно взмолилась Роуз. – Пожалуйста, уходи. Не трогай меня. Пожалуйста». Она вдруг вспомнила молитву, которую мама научила их произносить перед сном: «Ангелы, храните меня ночью и будите поутру».
И Роуз пошевелилась. В легкие вошел воздух. Противный животный запах рассеялся. Боясь заглянуть под кровать, Роуз выскочила из комнаты и помчалась по коридору к спальне родителей.
– Что такое? – спросила мама, щурясь от лунного света, проскользнувшего в комнату из коридора.
– Что-то приходило ко мне в комнату, – тяжело дыша, сказала Роуз. Окна были закрыты, шторы задернуты. В родительской спальне стоял затхлый запах, а еще здесь пахло папиными сигаретами и мамиными духами. Рабочая рубашка папы висела на стуле рукавами вниз, отчего в темноте стул казался живым – сейчас затопает по полу на своих четырех ножках.
– Опять летучая мышь? – Мама привстала, ее светлая ночная рубашка засветилась. Папа тоже заворчал. В начале весны к ним в комнату залетела летучая мышь, и папе пришлось выгонять ее метлой. Он посмотрел на часы – почти пять утра.
– Нет, не летучая мышь. Я… я не знаю, что это было.
«Чудовище. Чудовище из моих снов. Оборотень из рассказов Омы».
– Я его слышала, чувствовала запах, но не видела. Я не могла пошевелиться. По-моему… – Хватит ли ей смелости сказать это? – По-моему, оно схватило Сильви.
Папа усмехнулся.
– Тише, – успокаивала Роуз мама. – Теперь все хорошо.
– Марш в кровать, – сонным хриплым голосом сказал папа. – Еще слишком рано для твоих сказок.
Папа всегда говорил, что у Роуз богатое воображение, имея в виду, что она любит преувеличивать и выдумывать – а потом смотрит, сойдет ли это ей с рук.