Сестры

– Ты тоже стараешься? – хохотал Сергей.

– Нет, я попривыкла, чтоб для меня старалися. Я сама хоть кого премирую. Да пока не получается, – озорно добавила. – Тебя, что ли, Сергей, премировать, коли шибко стараться будешь, – и игриво боднула крутым, упругим бедром. «Шальная баба, с ней, однако, надо быть построже», – покосился на нее Сергей и опасливо отодвинулся. Она весело рассмеялась.

– Да не бойся, не совладаешь, что ли? Ой, умора! Какой сурьезный! Бабы своей боишься, что ли? Так она не узнает!

«Вот чертовка!» – сердился Сергей. Он не любил развязных женщин, они претили ему.

– Отстань от человека, – сурово посмотрел на нее Пахомыч. Софья послушно стихла. Задумалась, погрустнела.

– Я этих родненьких солдатиков жалею. Может, завтра его смертушка найдет, а ты… Чего ты понимаешь?! – она с досадой махнула на него рукой и отвернулась. «Может быть, она и права, – думал Сергей, – может быть, ее бабья ласка, хоть и в шутку, скрасит на какое-то время тяжелое солдатское житье на войне. Здоровые мужики, как этот с пышными усами, истосковались по бабе. Вот она сердцем своим понимает это, а он нет. А председатель их хорош!» – засмеялся Сергей.

– Тю, чего ты? – спросила удивленно Софья.

– Да так, кое-что вспомнил.

Пахомыч, потомственный ленинградский рабочий, был из молчунов. С бойцами разговаривал скупо, степенно, больше сам слушал. «И вот интересно, – смотрел на него Сергей, – теснится к нему народ больше, чем к краснобаю». Частенько замечал Сергей: он молчит, и бойцы молчат, сидят, курят. А чувствуется: понимают друг друга с полуслова. Даже завидовал ему по-хорошему, восхищался.

Прибыли во второй гвардейский истребительный авиационный полк в тот момент, когда только что погиб любимец полка капитан Андреев.

Возвращаясь с задания, уже над своим аэродромом он встретился с четырьмя «мессершмидтами» и вступил с ними в бой. Удачным маневром, атакой «в лоб», сбил одного стервятника, но остальные взяли его самолет в смертельный круг – он загорелся. В какое-то мгновение Андреев направил свою горящую машину на ближайший от него «мессер» – и еще один фашистский самолет пошел к земле. Но и «ястребок» Андреева, взлетев вверх, неуправляемый, беспорядочно пошел вниз. «Погиб, но не отступил, – потрясенный рассказом пилота, думал Сергей. Умер, но победил!». Взмывшие в воздух «ястребки» добили остальных, – добавил пилот.

В тот же день они побывали в 652-м авиаполку, который состоял исключительно из молодых летчиков.

– За всё время они сделали более трех тысяч вылетов, – рассказывал командир полка, – уничтожив большое количество вражеских самолетов, бомбя их прямо на аэродромах. Громили минометные батареи, живую силу противника, автомашины с грузами и людьми. Только за одну ночь с 17 на 18 мая они сделали сорок четыре вылета. Каждый летчик полка делает по 7–8 вылетов за ночь. По-молодому, отчаянно смелые, они наводят ужас на немцев. У летчика Позднякова при выполнении боевого задания был поврежден винт самолета, под обстрелом противника он сделал посадку на территории врага, произвел починку винта и благополучно вернулся на свой аэродром.

Потрясенная увиденным и услышанным за день, группа Сергея возвращалась на КП.

Вечер тихий. Медленно тонуло в дымной завесе раскаленно-красное солнце. Весь горизонт казался огромным зловещим пожаром. От машины убегала, уже пыля, израненная, в воронках и трещинах траншей родная, многострадальная русская земля, где сражались, стояли на смерть ее сыны. Сергею хотелось поклониться им в пояс. Душа твердела, мужала. «Снарядов, постарайтесь, побольше шлите нам» – слышалась просьба солдат, почерневших от пороховой копоти, усталых, ненавидящих фашистов всеми силами своей большой доброй души. «Да, – думал он, – приеду, расскажу всё, что видел и слышал, рабочим на заводе, уж они постараются. Хотя в лености их не упрекнешь. По двадцать часов в сутки работают, но злость на немцев вольет в них новые силы».

Сергей вспомнил, как теплели глаза и лица солдат, когда брали в руки домашний сухарь, как бережно держали его обветренные ладони, как подносили к носу, вдыхая его запах. От сухаря пахло дымом, ласковыми теплыми бабьими руками. Они не знали, что бабы отрывали от себя, от детей для них последнее. Писали, что живут хорошо, чтоб не печалились, только бы громили врага и скорее возвращались домой, ждали, тосковали о них. Это они знали. И подарки на фронт были для каждого подарком из дома. Будь это пара шерстяных носков, связанная, как в старину, при свете лучины (керосина для ламп не было, свечей тем более), или сухарь из домашней булочки на молоке, затейливо закрученный, заверченный, как сама нежная бабья душа.

Сергей оторвался от своих размышлений: они подъезжали к КП. Он обратил внимание на группу солдат и офицеров, стоящих без фуражек возле одной из землянок. Подошли и увидели плачущего на пеньке сержанта, уткнувшего голову в руки на коленях. Перед ним лежал мертвый молодой лейтенант с повязкой на голове, красной от крови.

– Где это его? – шепотом спросил Сергей у бойца. Тот взял его за рукав, отвел в сторону и рассказал:

– Это лейтенант Рычков, весельчак и гармонист. Сегодня ночью он, сержант Лисечко и четыре бойца были на наблюдательном пункте. В 12 часов ночи их пытался захватить в плен взвод немцев. Они вступили в неравный бой. Получив ранение в голову, Рычков продолжал драться, пока не потерял сознание. Последними словами были: «Берите еще гранаты, бейте гадов!»

Живым остался только сержант Лисечко. Три километра нес он раненого командира. Когда дошел, лейтенант еще дышал, но через несколько минут умер.

16 мая 1942 года Сергей записал: «В этот день, в девять часов вечера, полку было вручено Гвардейское знамя. Вручал член Военного Совета ленинградского фронта, бригадный комиссар товарищ Зубов. Волнующее зрелище! Солдаты полка преклонили колени. Командир от имени всех бойцов и командного состава дал клятву с честью нести Гвардейское знамя на Запад и беспощадно громить фашистскую сволочь! Троекратным “ура” бойцы приветствовали пронесенное по фронту Гвардейское знамя. После этого товарищ Корытько по телефону отдал приказ: »По фашистской сволочи, в честь приезда делегации из Омска и вручения Гвардейского знамени – гвардейский огонь на рощу Сапожки!”»

Весь участок фронта услышал разнесенные эхом звуки «Катюши». Члену Военного Совета фронта доложили: «Цель накрыта полностью! Уничтожены полторы роты немцев и несколько огневых точек».

Почти двое суток немцы убирали трупы, вывозили раненых.

18 мая 1942 года Сергей писал: «Тяжелое орудие четвертого дивизиона гвардейского артполка № 1196, расположенного на подступах к Новгороду, было незаметно подвезено на расстояние 200 метров к аракчеевским казармам, где засели немцы, и помещено в толстенный кирпичный сарай, хорошо защищающий орудие от обстрела. Орудие громило прямой наводкой казармы с немцами, превратив их в груды развалин. Пехота с радостью смотрела на героев-артиллеристов, находящихся под носом бесившихся от злости фашистов, безрезультатно пытавшихся выбить наших смельчаков из надежного укрытия».

Всё, что видел Сергей, вызывало у него чувство удовлетворения, восхищения и преклонения перед солдатами. «Молодцы, черти! Хорошо бьют фашистов!» – думал он. Росли спокойствие и уверенность в победе.

В последний день, во время обеда, артиллерия противника нащупала расположение штаба полка, обрушив внезапно на него огонь. Сергей со своей бригадой в это время обедали, расположившись на молодой травке. День был по-весеннему солнечный, теплый. Они не сразу поняли, что произошло. Рядом засвистело, треснуло, и из рук Сергея выбило кружку, обрызгав его горячей водой. Вокруг рвались снаряды, один попал в блиндаж санчасти, Сергей бросился туда, там уже был Пахомыч, подбежали командиры, бойцы, всех раненых выносили в безопасное место.