Сети Культа

«Не успею», — сокрушенно понял Мальстен, тихо застонав от бессилия. Перед ним открылась дверь хлева, в котором, на его удачу, сейчас не оказалось никого из горожан, только животные. В ту же самую секунду последняя марионетка отсеклась, и из груди юноши вырвался тихий вздох, полный страха.

— Проклятье! — сквозь зубы бросил Сезар, и Мальстен увидел, как из рук наставника вырывается сразу сотня нитей. Он лишь беглым взглядом окинул всех, кто попал в поле зрения, и все по воле кукловода отвели глаза в сторону от юного герцога, пока он шаткой походкой ввалился в хлев. Сезар мгновенно захватил под контроль забеспокоившихся овец и свиней, находившихся в помещении, и плотно закрыл за собой дверь. — Чтобы ни звука! — прошипел он ученику, и на этот раз гнев его был вполне справедлив.

Мальстен плотно стиснул челюсти, готовясь к первой волне, однако шумный вздох, наполненный болью, сдержать не сумел. Ноги его подкосились, и он тяжело рухнул на устланный соломой пол, едва не прикусив язык. Расплата с силой вгрызлась в каждую клетку тела, парализовав голосовые связки и попросту лишив юношу возможности кричать. Казалось, потерять сознание с первой же волной не дал лишь ужас ускользнуть в объятия Жнеца Душ, холодное дыхание которого молодой герцог уже ощутил за своим плечом.

В немой попытке отвлечься от страшной агонии Мальстен обратил внимание на то, что из рук Сезара сейчас протягивается великое множество нитей. Часть из них вдруг исчезла, а животные в хлеву послушно погрузились в сон — таким образом на некоторое время наставник позволил себе передышку. Те нити, что цеплялись за оставшихся на улице горожан, также начинали понемногу исчезать.

— А ты был прав: можно смотреть чужими глазами, — тихо проговорил Сезар, невесело усмехнувшись. — Должен признать, мне никогда не приходило это в голову.

Со лба юноши градом струился пот, тело пронзали жаркие стрелы боли, он запрокинул голову, с силой закусив губу, стараясь не издать ни звука.

Его учитель осторожно прислонился к стене и опустил голову, также издав болезненный вздох.

— Терпи, — приказал он. — Нас не должны услышать, ясно?

Мальстен заметно задрожал.

— Я не уверен… смогу ли… молча…

— Сможешь, — отчеканил Сезар. — Ты создал себе идеальные условия для такого испытания.

Наставник и сам несколько секунд помедлил, стараясь справиться с болью расплаты, поспешившей наказать и его за контроль над хоттмарцами. Однако, к удивлению ученика, Сезар держался так, будто почувствовал лишь легкое недомогание, а ведь на деле он испытывал то же самое, что молодой герцог.

«Как ему это удается?» — мелькнула мысль в голове Мальстена, прежде чем очередная волна боли залила его тело. Он с силой зажмурился, слезы брызнули из глаз.

— Как?.. — сумел лишь выдавить он.

— Что «как»? — невесело переспросил Сезар.

— Ты ведь… ты даже не…

— Я привык, — качнул головой учитель. — И ты тоже должен. Это наша природа. Только так мы можем выжить среди людей.

Мальстен огромным усилием воли подавил рвущийся наружу стон, с силой сжав рукой солому, устилавшую пол. Сейчас он никак не мог понять, как к этому можно привыкнуть? Как можно молчать, когда в теле не остается ничего, кроме этой треклятой расплаты? На словах все выглядело много проще, но на деле… на деле это была пытка, выстоять в которой не представлялось возможным.

— Кажется, что… будет легче, если…

— Не будет, — угадав мысль ученика, покачал головой Сезар, утирая со лба холодный пот. — Нечего кричать, это не помогает. Ты только привлекаешь внимание к себе, и в этом никакой практической пользы нет. Единственная польза может быть в твоем терпении. Учись терпеть молча.

Юноше нечего было противопоставить живому примеру того, как следовать этому совету. Сезар Линьи не ударял в грязь лицом: он стоически переносил муки расплаты, и выглядел так, будто просто слегка утомился. Его ноги не подкашивались, он держался практически ровно. Лишь темные круги, обозначившиеся под глазами, свидетельствовали о том, что он испытывает сильную боль.

— Ты сейчас устроил себе прекрасное испытание, Мальстен, — с невеселой усмешкой продолжил Сезар. — Ты сделал мощный шаг и даже кое-чему научил меня самого. Но об этом поговорим позже, сейчас важно продолжить наше обучение с того, с чего мы его начинали. Лучшего шанса пока не представится, поэтому будем использовать момент. Вставай!

Окрестности деревни Хостер, Нельн

Двадцать девятый день Матира, год 1489 с.д.п.

— И у тебя получилось? — сочувственно поморщившись, спросила Аэлин. Ее спутник невесело улыбнулся, тут же поняв, что полностью повторяет снисходительное выражение лица своего наставника.

— Да, получилось, — вздохнул он. — Не могу сказать, что с первого раза. И не могу сказать, что я в тот день хорошо себя проявил. Знаешь, на деле я уверен, что именно тогда в чьем-то сознании в Хоттмаре зародилась первая мысль о присутствии данталли в герцогстве. Я действительно был неосторожен, во мне играла дурацкая юношеская гордость, я хотел впечатлить Сезара. Это мне, надо сказать, удалось, но в остальном…

— Он был слишком строг к тебе, — покачал головой Аэлин.

— Он делал все, чтобы превратить меня в того, кто я есть сейчас.

— В этом твой учитель преуспел, с этим не поспоришь, — согласилась охотница. — Но его методы… не могу сказать, что одобряю их.

— Других не было, — нахмурился Мальстен. — Возможно, будь я терпеливее к его замечаниям, не старайся я так доказать ему свою устойчивость и силу, все было бы иначе. Я стараюсь не думать об этом, потому что изменить уже ничего нельзя, но разве можно окончательно изгнать из головы мысли о том, что моя заносчивость и самоуверенность послужили причиной гибели моих родителей и Сезара?

Аэлин болезненно поморщилась, прекрасно представляя себе, какое чувство вины, должно быть, испытывает ее спутник сейчас. Она хотела бы уверить его в том, что он здесь ни при чем, однако не могла этого сделать: по рассказу выходило, что именно тот самый поступок действительно мог породить в чьей-то душе мысли о присутствии данталли в Хоттмаре. Это озвучить Аэлин тоже не могла — не хотела ранить чувства Мальстена. А ведь он при этом, должно быть, ждал от нее хоть какого-то ответа.

— Аэлин, я не идиот, — хмыкнул кукольник, словно прочитав мысли спутницы. — Я не жду, что ты сейчас меня уверишь в моей невиновности.

— Мальстен, я…

— Я знаю, не говори ничего, — хмыкнул он. — Просто, наверное, мне хотелось рассказать об этом кому-то, кто будет знать, кто я. Говорить об этом с Бэстифаром не было никакого смысла: он не сумел бы понять, потому что у него были весьма напряженные отношения с семьей. Да и о своей жестокости или о своих ошибках, насколько мне известно, Бэс никогда не сожалел. Он никогда не корил себя за то, что делал. Наверное, Тео верно заметил, что мы с ним похожи, потому что оба можем быть жестокими, только я… гм… моралист.