Севастополь (сборник)

Моряки обучались ползать по-пластунски, зарываться в землю, окапываться и наступать. Наступать морякам было легче всего. Терпеливый труд окопной войны мало соответствовал стремительной морской душе. Только позднее, и на собственном опыте и на опыте Приморской армии, убедились они в необходимости этого труда. Впрочем, далеко не сразу…

Вражеская авиация продолжала налеты на Севастополь. Но теперь фашистские летчики прилетали уже не ночью, а под вечер, лишь только начинало темнеть.

События приобретали все более грозный характер. Немцы вплотную подошли к Перекопу.

Бюро горкома решило перевести на казарменное положение свыше полутора тысяч бойцов народного ополчения. Сотни коммунистов по партийной мобилизации были отправлены на фронт, под Перекоп.

По указанию обкома начали эвакуировать на восток детские учреждения, учебные заведения, промышленное оборудование, рабочих и специалистов, различные культурные ценности.

В первые же месяцы войны севастопольская партийная организация сократилась почти вдвое: много коммунистов ушло на фронт, в истребительный батальон, часть была эвакуирована с предприятиями. Перед партийной организацией города встала большая задача — заменить ушедших, выдвинуть в качестве руководителей предприятий, учреждений, городских и районных организаций новых товарищей. Естественно, что среди выдвигаемых было много женщин.

В конце сентября Крымский полуостров по суше оказался отрезанным от советской Большой земли. Немцы заняли Перекопский перешеек, а в октябре овладели Турецким валом и завязали бои с нашими частями на Ишуньских позициях.

По приказу Главного Командования, еще за несколько дней до оставления Одессы, оттуда в Севастополь на транспортах и боевых кораблях начали прибывать части Приморской армии.

От темных, продубленных солнцем и ветром лиц бойцов Приморской армии веяло спокойной силой. Они выполнили свой долг, они не бежали с поля боя, а, нанеся огромный урон врагу, в полном порядке отошли по приказу Ставки. Казалось, они знают о войне что-то такое, чего еще не знаем мы. Так оно и было. Они били врага, да еще как! Они удерживали позиции взводом против батальона, силами полка обращали в бегство дивизию гитлеровцев…

Из Севастополя приморцы на грузовиках и платформах направлялись дальше, на север Крыма. Жители Севастополя провожали их, женщины дарили им цветы.

Между тем положение на Западном фронте ухудшилось. Напряженные бои шли на Брянском и Вяземском направлениях. Все понимали, что враг рвется к Москве. Будь немцы у самых стен Севастополя, это не могло бы ударить нас больнее. Москва — самое дорогое, самое святое для советского человека.

Мы ясно понимали, что при создавшихся условиях Севастополь в один недобрый день может оказаться в положении осажденной Одессы или блокированного Ленинграда. Мы тщательно изучали опыт этих двух городов, в особенности более близкой нам Одессы.

В зале заседаний горкома мы созвали партийный актив города. Руководители одесских организаций поделились с нами опытом своей работы в условиях осады. Перед нами встала задача: добиться в городе такой же организованности и дисциплины, такой же крепкой спайки фронта и тыла, какая существовала в Одессе. Хотя подход к Ишуни частей Приморской армии и укрепил оборону Крыма, но на стороне противника по-прежнему оставался огромный численный перевес.

Ночью, лежа на узких койках в убежище КП, обсуждали мы, что должны будем делать, если Севастополь окажется в кольце осады. Прежние наши беседы на эту тему носили довольно отвлеченный характер. Теперь мы познакомились с опытом Одессы и поняли, что осада города для гражданского населения означает жизнь и труд в определенных условиях — условиях тяжелых и крайне своеобразных, в которых тем не менее надо будет делать все самым наилучшим образом.

Обычно беседу начинал Саша Багрий, затем, один за другим, в нее включались все обитатели соседних коек.

Помню, однажды, когда уже все давно уснули, Багрий приглушенным голосом, но с горячностью говорил Ефремову:

— Мы должны рассказывать людям всю правду о положении на фронте, как бы она ни была жестока! К севастопольцам надо подходить с открытым сердцем.

— Так мы же и говорим правду, да в в Одессе людям всю правду говорили, — сказал я. — Сила партии в том и заключается, что она всегда идет к народу с правдой, и только с правдой…

Ефремов глянул на часы и ахнул:

— Батюшки, седьмой час! А куда Петросян девался? — спросил он, озадаченно глядя на нетронутую койку заведующего промышленным отделом горкома партии.

В этот момент дверь отворилась и в отсек шагнул Петросян. Он с гордостью показал нам продолговатый металлический предмет.

— Восьмидесятидвухмиллиметровка! — Затем жестом фокусника извлек из кармана другую мину. — А вот пятидесятимиллиметровка… Первенцы Морского завода. Сегодня же приступают к испытанию минометов.

— А как "Не тронь меня"?

Так называли рабочие, а следом за ними и все севастопольцы плавучую батарею. Построенная Морским заводом батарея прикрывала вход в Северную бухту.

— Действует вовсю. А бронепоезд — ну прямо красавец! За второй принимаются. Это будет настоящий подарок фронту.

— Вот что, товарищи, — предложил Ефремов, — не съездить ли нам до завтрака на Морской завод?

— Поезжайте, — ответил Петросян, — а я сосну… — и он жадно взглянул на свое тощее ложе.

Но когда мы выходили из убежища, он присоединился к нам со смущенным видом человека, неспособного преодолеть желание еще раз, вместе со всеми, посмотреть на результаты своих трудов.

* * *

Новая задача возникла перед нами, когда, по указанию обкома, вместе с райкомами партии и горкомом комсомола мы приступили к отбору людей для партизанского отряда. Трудность заключалась, между прочим, и в том, что нам приходилось противостоять напору массы желающих.

Мы отобрали людей политически проверенных, дисциплинированных, физически выносливых. В отряд ушло восемьдесят коммунистов. Всего в отряде насчитывалось до двухсот человек, в том числе около шестидесяти комсомольцев. Командиром отряда бюро горкома утвердило члена горкома, директора совхоза имени Софьи Перовской, Владимира Васильевича Красникова.

Однажды вместе с заместителем Красникова мне довелось побывать и отряде, находившемся на ученьях в горах близ Алсу, километрах в двадцати пяти от Севастополя. В Алсу нас поджидал проводник, высланный партизанами. Паренек со светлым чубчиком над гладким, чистым лбом одет быт в гимнастерку, брюки навыпуск и легкие кожаные туфли-постолы, удобные для лазания по горам. Эти туфли, похожие с виду на пьексы, состоят из двух кусков кожи, сшитых дратвой. За плечом у молодого партизана поблескивал ствол винтовки; две гранаты и набитый патронами подсумок оттягивали пояс.

Мы стали подыматься по каменистому склону. Парнишка шел легко, то ныряя в заросли, то перепрыгивая валуны, и по каким-то ему одному ведомым признакам отыскивал неприметную тропу.

— Здесь! — сказал наш проводник, когда мы вслед за ним поднялись на небольшую поляну, поросшую пихтами и дубами.

Поляна, со всех сторон окруженная отрогами гор, круто обрывалась в глубокую расщелину, справа край ее терялся за кустарником.

Едва ступив на поляну, парнишка в недоумении остановился: вокруг не было ни малейших признаков стоянки.