Севастопольская хроника (Часть 2)

Поезд кружит, ныряет в туннели и стремительно выскакивает на свет божий.

Долина Инкермана.

Блеск Северной бухты.

Внутренний рейд. Над бухтой марево. Прозрачная кисея испарений висит и над кораблями.

Но что это за корабли? Ни мачт, ни рей, ни стеньг – огромный корпус, выкрашенный шаровой краской, а на нем горы стали: металлические колонны, ажурные конструкции, башни, сваренные грубым швом, какие-то длинные сигарообразные металлические баллоны, барабаны – современные корабли. Очень похожие на рисунки художников-фантастов прошлого столетия.

Тесно прижавшись, обшарпанные, с засуреченными пятнами, стоят корабли-ветераны. Имена их когда-то гремели на страницах военно-флотской печати, как имена популярных артистов. Теперь на них мичманы и старшины преподают молодняку прозу романтической флотской профессии.

На широкой части бухты трехмачтовый барк мореходного училища.

Он сидит на воде, как гордая птица на скале.

Топкие иглы мачт, реи, стеньги, стоячий и бегучий такелаж, стройная размеренность корпуса – все живет в нем и играет…

Представляю себе этого красавца при полном наборе парусов!

Нет! Это не корабль, это – чудо!

Что может сравниться с барком, когда он, взяв все паруса и «обротав» ветер, мчится по вспененному морю?..

Может быть, дворцы сказочной Пальмиры?

Эскуриал?

Или Миланский собор с его поразительной каменной резьбой?

Поезд «режет» Корабельную сторону.

Вагоны порой проходят почти вплотную с домиками корабельных мастеров и старослужащих флота. С бухты ветер приносит йодистый настой моря, а с берега пахнет нагретыми крышами, сохнущим бельем.

Пассажиры нашего вагона почти все у окон – поезд пробегает мимо бывших штолен, в которых почти четверть века тому назад, во время обороны Севастополя, глубоко под землей, в высоких прохладных галереях, хранилось на выдержке шампанское – три миллиона бутылок. Они лежали, как строчки в стихотворных колонках, и набирали то, что виноделы называют «характером», или «букетом», вина.

Началась война.

Шампанское не успели вывезти.

Да, собственно, никто и не предполагал, что его надо вывозить, что немцы очутятся под стенами Севастополя.

В штольнях городской Комитет обороны и командование Севастопольского оборонительного района разместили госпиталь, спецкомбинат № 2 и хлебозавод.

Здесь выхаживали раненых защитников Севастополя, пекли хлеб для армии и города, шили обувь и обмундирование, теплые вещи – ватники-стеганки, шапки-ушанки, рукавицы. Тут же в детских садах и яслях тетешкали ребятишек. В подземной школе учились ребята постарше.

В одной из штолен был клуб. Порой заходили на короткий отдых бойцы с передовой, смотрели кинофильмы, чинили «сбрую», отсыпались в прохладной тишине.

В последние дни обороны, когда положение в городе стало трагическим, некоторые штольни были взорваны.

Из окна вагона видны фантастические нагромождения огромных кубов, как будто дети циклопов играли здесь в кубики.

…Как быстро преобразился наш вагон: только что по коридору ходили какие-то дядьки в синьковых, сильно за дорогу помятых тренировочных костюмах, с заметной щетинкой на лицах, и вот они неожиданно куда-то исчезли, а их места у окон заняли выбритые до блеска морские офицеры в мундирах, озлащенных согласно званиям. У иных многоступенчатые лестницы орденских планок и гвардейские знаки. У одного на черном габардине форменной тужурки поблескивала Золотая Звезда. На нее неотрывно смотрел мальчишка из соседнего купе – он весь рейс бегал по коридору с деревянным автоматом в руках и обстреливал то проводницу, то ехавшего с ним седенького, сухого старичка, который после каждой атаки внучка то присаживался на диван своего купе в позе тяжелораненого, то валился на постель, имитируя убитого.

Осторожно поезд огибает Килен-бухту, лихо развивает ход и с ветерком подходит к севастопольскому вокзалу.

Итак, «корабль» мой прибыл, благовеющий попутный ветер примчал меня на мою Итаку.

Первые минуты в Севастополе не дают пищи уму: человеку с поезда некогда глазеть по сторонам, с возможной скоростью он должен лететь в гостиницу – здесь, как и в других наших городах, получить номер… А впрочем, кому не знакомы гостиничные хлопоты!

Самая близкая от вокзала гостиница «Украина» – на площади Ушакова. В очереди к администратору узнаешь, что кроме «Украины» в городе еще две гостиницы – «Севастополь» и «Приморская».

«Украина» выстроена недавно, это, как говорят теперь, «модерновая» гостиница: в каждом номере телефон, горячая вода, ванна. Есть лифт.

В «Севастополе» много номеров без удобств, но зато из окон, выходящих на набережную Корнилова, видно море!

Очередь к администратору не всегда заканчивается ключом от номера, тогда алкающему приюта остается одно – оставить чемодан на попечение швейцара и – на бульварчик, что напротив гостиницы. На садовой скамейке, под кущами плакучих ив, с вязаньем на коленях сидят «удовы». У них можно получить коечку, а то и комнату.

Севастополь перестал быть городом за семью замками, сюда уже залетают ветры Африки, флот давно распрощался с ближними рейсами и ходит за пределами своей базы под разными широтами.

Севастополь с каждым годом все более становится местом паломничества: поезда и пароходы в летние месяцы приходят сюда переполненными – одни едут посмотреть священные места героических сражений, другие – возложить цветы на дорогие могилы, третьи – отдохнуть, четвертые – по делам. И всем нужен приют.

Строительным материалом Севастополь обеспечен с незапамятных времен – около шестидесяти миллионов лет лежат в Инкермане высокие напластования чудесного белого камня. Из него почти весь город построен.

Камень этот пилят, обтачивают на токарных станках, а из опилок отливают любые архитектурные элементы…

…Когда в руках у тебя ключ от номера, то кажется, что ты не рядовой постоялец, а полководец, взявший штурмом неприступную крепость, и покоренный город преподнес тебе ключи от своих ворот!

С гостиничного балкона, с шестого этажа, смотрю на город.

Сверху видны крыши, узкие тротуары, зеленые шапки деревьев, машины и люди. Очень много людей. Они все куда-то спешат. В толпе больше всего молодежи и женщин, меньше всего моряков: лето – моряки в плавании, на учениях.

Молодежь зеленая, ее еще не было, когда в конце сороковых годов мы меняли воинские удостоверения на паспорта.

Смотрю и гадаю, какие сюрпризы ожидают меня, когда спущусь вниз и пойду по улицам.

Волнуюсь.

Внизу большой город.

Улицы полны гула и шума.

Старые, знакомые улицы, а дома на них стоят новые, незнакомые, и люди живут в них какие?

Где-то тут и друзья мои «однополчане» – журналисты, с одними я служил, с другими просто дружил. Я знаю, что наш Ваня Чиркин (Афанасий Красовский) стал членом Союза писателей.