Севастопольская страда (Часть 1)

– Засыпали, ваше превосходительство! Совершенно засыпали!.. Я приказал считать, и насчитали мои молодцы две тысячи семьсот ядер... Но, во-первых, далеко не все еще убрали, а затем - недолеты: очень много ядер их падало в море у берега, - затем перелеты, затем гранаты и бомбы... Думаю, что одни мы им стоили не меньше, как двадцать тысяч выстрелов!.. Говорю так из осторожности, но думаю, что гораздо больше, чем двадцать.

– Возникает вопрос: сколько же они выпустили по всем фортам, покачал головою Нахимов и добавил: - Ведь они с первых же выстрелов были в дыму, как же вы в них стреляли?

– Орудия наши были пристреляны, когда еще корабли не закрылись дымом.

– Но ведь они все-таки двигались, - перебил Нахимов.
– Не замечено было вами: не потопили ни одного корабля?

– Хотел бы этим порадовать, но из-за дыма разглядеть не было возможности... Даже и солнца не было видно. Уверен все же, что всыпали мы ему здорово, и сегодня он уже едва ли рискнет подойти!

– молодцевато подбросил голову полковник.

– Сегодня будут чиниться... Сегодня не ждите-с, нет... А как у вас тут, - много ли потерь?

– Восемь убито, двадцать два ранено, ваше превосходительство, - и это считая также убыль в людях двух рот прикрытия от Минского полка... Из орудий подбито только три, и у семи повреждены лафеты.

– Для такого огня?.. Невероятно мало!
– удивился, как моряк, Нахимов и даже несколько подозрительно поглядел на противника.
– Очень удачно отделались, очень, очень...
– бормотал он, окидывая глазами всю обширную площадь батарей с пятью десятками орудий.
– А скажите мне, если бы не был закрыт вход на рейд, что могло бы быть тогда, а?..
– спросил он быстро.

– Тогда мы, конечно, утопили бы два-три их корабля на рейде!
– тут же ответил, как на знакомый уже вопрос, Желтышев.

– Д-да, утопили бы, я не сомневаюсь, - как будто даже обиженно отозвался Нахимов, - но пока утопили бы, они нам могли бы наполовину уничтожить арсенал-с, наполовину город-с! А форта были бы обстреляны с тылу-с! И я даже уверен-с, что они пытались форсировать рейд, почему и подходили близко к заграждению-с!.. Они могли бы также высадить десант и захватить вашу батарею с суши-с, - вот что они могли сделать-с!

Нахимов даже разгорячился, как будто сам в воображении командовал огромной атакующей эскадрой союзников.

– Не забывайте того, что они были в десять раз сильнее по огню, чем все форты вместе взятые-с, и что у них стояли при орудиях матросы, а не солдаты... Да... вот-с... А как действовали ваши артиллеристы? спохватился Нахимов.

– Выше всякой похвалы, ваше превосходительство!
– восторженно ответил Желтышев, точно был он и не пожилой уже человек и не полковник, а восемнадцатилетний прапорщик вроде одесского Щеголева.

– А-а!
– протянул Нахимов, тем самым как бы предлагая полковнику высказаться полнее и обстоятельней.

– Сначала они были, конечно, как ошпарены кипятком, - продолжал возбужденно Желтышев, глядя снизу вверх в голубые глаза Нахимова.
– Потом горячились зря, палили в белый свет, но скоро взяли себя в руки, разделись, - жарко стало!
– и потом уже действовали отлично: выше всякой похвалы.

– Представьте список особо отличившихся на предмет награждения, казенной фразой отозвался Нахимов, но левая рука его, дотянувшись до плеча полковника, задержалась на нем, точно он хотел ласково погладить командира батареи за то, что он в восторге от своих артиллеристов.

– Слушаю, ваше превосходительство, - отозвался полковник.
– Вот этот фас батареи, - показал он на орудия, обращенные жерлами к рейду, бездействовал, и прислуга отсюда сама перешла к действующим орудиям на помощь... Так же и для подноски бомб из погреба, потому что у нас в начале боя при каждом береговом орудии находилось только по двадцать бомб... Был такой еще случай с одним часовым из рот прикрытия, ваше превосходительство, - спешил рассказать полковник.
– Он стоял на часах вот там, где теперь все разворочено. Там был склад ручных гранат, при них полагается по уставу пост... Вдруг попадает в этот склад граната... совсем другого свойства, отнюдь не ручная, - и весь склад взорвался. Но была такая канонада, что никто этого взрыва стекляшек и не расслышал, один только часовой остался не у дел, хотя жив и невредим... Ждал смены - смены нет. Оказалось, в прикрытии его разводящего ранило. Смены нет, однако и склада уж тоже нет. Спрашивается - зачем же ему стоять? Только чтобы зря его ранили или убили? Я его снял с поста своею властью. Однако он к прикрытию не пошел. "Дозвольте, говорит, мне тут что ни что делать". "Нечего, говорю, тебе тут делать, пехоте". И как раз мимо шел с двумя зарядами из погреба канонир Прокопенко, а в него ударило ядро и убило наповал. Другой бы, видя такое, растеряться бы мог, а этот часовой ко мне: "Дозвольте заряды заместо него донесть!" Дозволил, конечно. Так он и работал на подноске зарядов и бомб до конца пальбы, а ведь от погреба до орудий четыреста шагов!

– Вот-с, вот-с, видите-с!.. Вот и его тоже в список внесите-с. Непременно-с!

Глаза Нахимова лучились, и уже обе руки его легли на плечи Желтышева, когда он говорил этому артиллерийскому полковнику, точно лейтенанту флота:

– Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы с вами только пружины, которые на него действуют, да-с! Матрос управляет парусами, он же наводит орудия на неприятеля, он же бросится на абордаж, все сделает матрос, если мы с вами забудем о том, что мы - помещики, дворяне, а он - крепостной! Он - первая фигура войны, - матрос, да-с! А мы с вами - вторые-с! Он - матрос, - вот кто!.. Так же и солдат!
– заметил вдруг Нахимов, что он говорит с сухопытным полковником и что в отдалении, выстроившись, ждут его не матросы, а солдаты-артиллеристы.

И он пошел к ним, наконец, высокий, сутуловатый, в своем длинном сюртуке с густыми эполетами, с георгиевским большим за Синоп полученным крестом на шее и с полусаблей на портупее, продетой под эполет. Брюки его внизу от частой верховой езды были сильно помяты, встопорщены, покрыты гнедой лошадиной шерстью, когда он подходил к артиллеристам.

– Здорово, друзья!
– звонко крикнул он, приложив пальцы к козырьку фуражки.

– Здравия желаем, ваше превосходительство!
– радостно отозвались роты.

– Благодарю вас!

– Рады стараться, ваше превосходительство!
– загремели солдаты.

– Вы защищали Севастополь как герои!
– взволнованно продолжал Нахимов.
– Вами гордится наш славный город!.. Если все мы будем действовать, как вы, то мы скоро прогоним от стен Севастополя врагов, как вы прогнали союзный флот... с большим уроном для них прогоним!.. От всей души благодарю вас, друзья!
– и он поклонился солдатам, держа руку у козырька фуражки.

Неистовым "ура" отвечали на это солдаты, и расстроился парадно-чопорный строй. Никто не командовал "вольно!" - это сделалось как-то само собою, что фронт - "святое место" по правилам дисциплины того времени - сломался, и разнообразно изгибались солдатские шеи, чтобы можно было как следует разглядеть необычайного адмирала, который только что называл их "друзьями" и о котором все слышали как об адмирале "геройском".

– Господа офицеры! Прошу ко мне!
– крикнул Нахимов.

Офицеры вышли. Их было не так и много в двух ротах.

Каждому из них, от капитана до прапорщика, Нахимов жал руку, вглядываясь в них пристально и признательно, а уходя с батареи, окруженный ими, он говорил:

– Союзники думали, что Севастополь - это другой Бомарзунд, где и казармы-то не были достроены и орудия были малых калибров против всего флота Непира... Теперь, наконец, они будут знать, что такое Севастополь!.. Просто уму непостижимо, что писали о Синопском бое в английских газетах и как это печатали! Писали даже, что один из моих лейтенантов ворвался в разбитый турецкий корабль, нашел там в каюте капитана этого корабля, который, натурально, хотел ему сдаться... Но он, лейтенант мой, будто бы убил этого турецкого капитана, отрезал от убитого кусок мяса, - не сказано только было, откуда именно отрезал!
– и... и, представьте себе, будто бы съел сырьем-с! Да-с, сырьем-с! И вот за этот подвиг был представлен мною к Георгию четвертой степени, каковой и получил-с! Вот каковы эти английские журналисты-с! Мы, по их мнению, людоеды-с! Однако мы вот отбили атаку огромного их флота и заставили уж замолчать французские батареи на Рудольфе... А сегодня-завтра, может быть, и английские молчать заставим, если будем все действовать, как вы вчера. И наш... Владимир Алексеич... может тогда спать спокойно... в своем гробу... Он свое дело сделал... хорошо сделал... А мы по его стопам...