Севастопольская страда (Часть 3)

Сырой старик с вяло повисшими седыми усами, подъезжал он то к одной, то к другой кучке, крича:

– Я ваш новый начальник дивизии!

Солдаты же смотрели на него спокойно.

Но вот он разглядел в одной кучке солдат знаменщика со знаменем.

– Какого полка знамя, ребята?

– Костромского егерского полка!
– зычно ответил сам знаменщик.

– Ребята! Вы меня не знаете, но зато знаете это знамя!
– прокричал Белевцев и, тут же вспомнив необходимую команду, скомандовал довольно удачно, то есть звонко, внушительно и с чувством:

– По зна-мени стройся!

Это и было то самое, с чего надо было начать, - собирать разбредшиеся полки.

Солдаты собрались у своих знамен, и можно уж было свести их в батальоны и потом отвести подальше от выстрелов.

Однако далеко не все собрались из тех, кто в состоянии был это сделать.

Можно было подумать, что французы намерены вот-вот двинуться в атаку на русские позиции, так густо поливали они снарядами и пулями правый берег Черной, и все-таки, несмотря на это, деятельно шла уборка раненых.

Правда, команды, особо назначенные для этой цели, еще до начала сражения были отправлены на левый фланг, так как Горчаков предполагал атаковать Гасфортову гору, а не Федюхины высоты, туда же, в долину речонки Шули, была направлена и большая часть медиков, но сражение развернулось совсем не так, как об этом писалось накануне в главном штабе, и огромное число раненых оказалось здесь, около Трактирного моста.

Убирать раненых шли солдаты разгромленных уже полков, только что сами случайно спасшиеся от смерти, и шли опять туда же, где роем носились пули и взрывались снаряды. Это стоило любой повторной атаки, хотя и делалось это вполне добровольно, без приказа начальства, без барабанного боя.

К Телеграфной горе были подтянуты два полка из отряда генерала Бельгарда, но Горчаков не думал уже вводить их в дело: отступлением бородинцев проигранное на обоих флангах сражение было закончено.

Сходились и сошлись, наконец, бородинцы, пропустившие сквозь свои ряды остатки бутырцев и московцев, но как ни подслеповат был Горчаков, все же разглядел он в трубу, что около самой речки, в кустах, взвиваются дымки от ружейных выстрелов, хотя перестрелка была уже прекращена и штуцерные отозваны.

Горчаков послал двух казаков из конвоя привести к себе этих неугомонных стрелков. Помчались казаки вниз и привели виновника беспокойства князя: стрелок оказался один. Это был богатырского роста и сложения рядовой Бородинского полка.

– Ты что там стрелял?
– шепеляво спросил его главнокомандующий.

– Прикрывал отступление, ваше сиятельство, - очень отчетливо ответил бородинец.

– Мне показалось, что еще там кто-то стрелял в кустах...

– Никак нет, ваше сиятельство, я один там был, только я перебежку делал от куста к кусту. Он по дыму стреляет в меня, а я уж из другого места в него ловчусь. А ползуны мои этим временем дальше себе отползают.

– Ползуны? Какие ползуны?
– не понял Горчаков.

– Которые раненые, ваше сиятельство... Я троих на себе принес, ну, там еще сколько-то осталось. Я им сказал: "Ползи, братцы, а я вас прикрывать буду..."

– Где же они ползут? Указать можешь?

– А как же не могу, ваше сиятельство! Их и отсюда видать... Вон за тем бугорчиком один прижук, да вот за тем кустиком, рыжеватым из себя, ешшо двоечка.

– Ну-ка, подбери их, ребята, - обратился Горчаков к казакам, и те снова погнали вниз своих косматых лошадей, тормозящих на спуске задними ногами.

– Тебя как звать?
– спросил Горчаков солдата.

– Первой мушкатерской роты лейб-егерского Бородинского полка рядовой Шелкунов Матвей, ваше сиятельство, - приосанясь, не по форме несколько, но отчетливо ответил солдат.

– Молодец, Шелкунов Матвей!

– Рад стараться, ваше сиятельство!

Бравый вид Шелкунова так успокоительно действовал на главнокомандующего, только что проигравшего большое сражение, что он не мог оторваться от него так вот сразу; кстати, нужно было дождаться и посланных за ранеными казаков.

– Ты в наступление ходил или в тылу оставался?
– спросил он Шелкунова.

– Как можно, чтобы в тылу, ваше сиятельство!
– удивился такому предположению о нем Шелкунов.
– Я в цепи был... Подошли мы к речке, - ну, там не глубже пояса оказалось; бегим дальше, а там водяная канава, да глубокая, не перейдешь, а перескочить ежли, тоже без разбега не перескочишь. Один другому подсобляли, кое-как перешли, только что враг дюже донимал пульками. Сидел он в канавках махоньких, издаля его не видно нам было. Ну, мы добежали - колоть его!.. Он бежать, мы за ним!.. Кухню ихнюю опрокинули, - должно, кашу варили: не разглядел я... Мы бы его и дальше гнали, когда на тебе, сигнал нам дают, - отходи назад! Отошел было за канавку, а жалко было дальше иттить: дюже место хорошее. Пошто, думаю, не попользоваться? Сел я да давай по нем палить. Кто вперед вылезет, того и свалю. Однако что станешь делать, - расстрелял ведь патроны все... Я немного назад отошел, - мушкатер наш лежит убитый. Снял я с него сумку с патронами, ружье тоже взял, еще пять выстрелов дал... Отступя чуток, раненых наших трое. Вот я им тогда и говорю: "Ползи, говорю, братцы!" Они ползут, а я стреляю. Потом вижу, не доползут ну-ка, - я их и притащил на себе, потом опять туда.

– Ты откуда же родом?
– спросил Горчаков.

– Из Сибири я, Енисейской губернии, ваше сиятельство.

В это время поднимались уже казаки, подобравшие раненых на седла.

У одного из адъютантов князя была взятая на случай победы кожаная через плечо сумка с георгиевскими крестами. Горчаков подозвал его к себе, вынул крест из сумки и, нацепив его Шелкунову, сказал при этом тому же адъютанту:

– Запиши, что производится он, Шелкунов, в унтер-офицеры.

VIII

В девять утра шестичасовой и упорный, несмотря на большое неравенство положения противника, бой на Черной речке окончился.

Канонада, правда, продолжалась с неослабевающей силой, но пехотные части больше уж не вводились в дело. Приказав Липранди вывести из-под обстрела свой отряд, Горчаков верхом, как был, отправился на правый фланг, начальником которого он себя объявил после доклада Менькова о смерти Реада. Огромной свиты своей он не взял, оставив ее в безопасном месте, но ездить совсем без свиты он не мог, не умел, - этого не было в его привычках, - и теперь сопровождали его: неизменный Коцебу, барон Вревский и два адъютанта, не считая нескольких казаков.

К этому времени Белевцев отвел уже 5-ю дивизию, и долина Черной речки была очищена от войск, но не от множества тел убитых и тяжело раненных, хотя на каждом шагу попадались солдаты с носилками или с ружьями, перекрытыми шинелями, - уносили подававших еще признаки жизни.

Дым и туман в долине продолжали стоять плотно, и над головой то и дело пролетали, повизгивая, снаряды, но Горчаков будто не замечал их, так что Коцебу, ехавшему с ним рядом, стало жутко: ему начинало казаться, что главнокомандующий русскими силами в Крыму так подавлен неудачей, постигшей его, что просто ищет смерти.