Севастопольская страда. Том 2

Но монах напомнил о себе сам. Совершенно неожиданно вдруг, в стороне от Вити, но гораздо ближе к линии боя, чем был он, заколыхалось могучее, перекрывшее все звуки схватки пение молитвы:

Спаси, го-осподи, лю-ди твоя-я

И благослови достоя-я-я-яние твое-е…

Это «я-я-я», звучавшее, как полногласное «а-а», буквально потрясало воздух кругом, как канонада. Витя сказал самому себе радостно: «Вон он где, этот монах!» — и бросился в ту сторону.

II

Ночной рукопашный бой разгорался с каждой минутой сильней и упорней.

В дело вводились с обеих сторон все новые и новые части. Света луны оказалось вполне достаточно, чтобы части эти шли туда, куда им было указано, и делали потом то, что диктовал жестокий закон штыковых атак.

Хрулев на своем белом коне, в папахе и бурке стоял около левого фаса люнета и отсюда, как от центрального места, деятельно и уверенно руководил боем, то и дело рассылая с приказаниями то конных адъютантов, то ординарцев, то просто казаков конвоя, всегда готовых скакать куда угодно.

Он поволновался немного только вначале, когда ему донесли, что, несмотря на условленный сигнал — барабанную в шесть барабанов дробь, — команды охотников капитана 2-го ранга Будищева и лейтенанта Бирюлева не двинулись с места. Потом выяснилось, что сигнал этот просто не был расслышан за начавшейся как раз в это время артиллерийской стрельбой. С небольшим опозданием охотники ушли в сторону английских батарей, и Хрулев успокоился. Команды Будищева и Бирюлева были довольно внушительны: у первого — четыре роты греков-волонтеров, полтораста матросов и двести минцев; у второго — около пятисот человек охотцев, волынцев и моряков.

Когда третий батальон камчатцев ошеломительным натиском опрокинул зуавов, потеснивших было обескровленный штуцерными залпами и картечью первый батальон, матросы, назначенные для земляных работ под руководством саперных офицеров Тидебеля и Бородатова, тут же начали одни приводить в прежний вид русские ложементы, другие — засыпали отбитые французские траншеи… Однако из других, дальних, траншей на помощь зуавам шли новые колонны, и Голеву, чтобы не отступать перед ними, пришлось вызвать из резерва еще один свой батальон, потом и батальон волынцев. С другой стороны полковник Радомский, успешно напавший на правый фланг французской параллели с одним батальоном своих днепровцев, скоро вынужден был ввести в дело один за другим и два остальных.

Силы французов, оказалось, превышали более чем вдвое небольшие силы русских, но Хрулев пустил в обход левого фланга противника две роты Углицкого полка и две — волынцев по дну глубокой Доковой балки, а полковник Голев остальных волынцев направил в обход правого фланга. Однако и тех и других предупредил часто ходивший на вылазки лейтенант Завалишин.

Он был с командой матросов-штуцерников в отряде Будищева. Команда его была небольшая, всего в шесть — десять человек. Назначение всего отряда было — действие против англичан, но Завалишин просто не успел еще присоединиться к колонне Будищева. Он шел только на соединение с нею и именно по берегу Доковой балки, но изменил направление ввиду уже начавшегося преждевременно жаркого боя и вышел не только во фланг, но даже и в тыл французам, по которым на свой страх и риск и приказал своим матросам открыть частый огонь.

Это было так неожиданно для французов, что весь левый фланг их пустился в бегство, и вся первая параллель, из которой были уже вытеснены камчатцы и днепровцы, снова была занята ими, причем прислуга батарей была перебита, орудия заклепаны и опрокинуты; точно так же опрокинуты были в траншеи и рвы все туры, набитые землей, и земляные мешки, и солдаты неудержимо рвались преследовать отступающих зуавов… Это был момент блестящей победы хрулевского отряда.

Однако и отряды Будищева и Бирюлева с подобным же успехом действовали в траншеях англичан против третьего бастиона. Как бывало обычно, вылазка русских застала англичан врасплох; их аванпосты даже приняли греков-волонтеров в их своеобразных восточных костюмах за зуавов и пропустили их беспрепятственно к середине третьей своей параллели, которой командовал майор Гордон.

Проводником у греков был мичман Макшеев с тридцатью матросами, которые, овладев батареей осадных орудий, тут же заклепали все орудия и перебили прислугу. Сам Гордон был ранен двумя пулями, его помощники — капитаны Броун и Викар — убиты.

В ту же параллель, но только с левого фланга, вышла и другая половина отряда Будищева в двести шестьдесят человек, которыми командовал лейтенант Астахов. Эти выбили остальную часть прикрытия параллели и захватили в плен подполковника и несколько рядовых.

Бирюлев захватил свою вторую параллель, где тоже нанесено было много потерь англичанам, заклепаны мортиры, захвачен в плен инженер-капитан Монтегю…

Успех этой ночи был бы полный, если бы у Хрулева оставалось еще в резерве хотя бы столько же батальонов, сколько их было введено в бой, но им брошены уже были в схватку все силы, между тем как Боске направлял из своего корпуса к месту разгрома своих передовых полков новые полки.

Хрулев посылал адъютанта за адъютантом, чтобы били отбой и отступали и без того уже зарвавшиеся батальоны камчатцев и днепровцев, но солдаты не верили, они говорили:

— Не таковский генерал Хрулев, чтобы приказывал отступать! Держись, братцы, это не иначе, как измена!

Горнисты трубили отбой, но солдаты говорили, заслышав сигналы:

— Это — одна видимость, будто наши горнисты? Что же, или французы не умеют по-нашему дудеть? Вполне в состоянии!

Тогда Хрулев вспомнил об иеромонахе и послал передать ему свой приказ, чтобы он внушил солдатам, что отступать надо и время, что этого действительно требует от них он, генерал Хрулев.

Ординарец-юнкер Чекеруль-Куш был послан за этим прямо туда, в траншеи французов, потому что «спаси, господи, люди твоя» слышали не только на Камчатке, но и на Малаховом, и сам Хрулев, который славился своею исключительно звонкой командой, удивился, что может быть у человека такой исполинский голос, как у этого монаха.

Однако не прошло и несколько минут, как сам Иоанникий в сопровождении Вити огромным черным видением заколыхался перед Хрулевым.

— Ваше превосходительство, честь имею явиться, юнкер Зарубин! — отрапортовал Витя, доставив наконец-то монаха к командиру отряда.

Но монах, клобук которого съехал набок, а левый рукав рясы висел клочьями, заметно потный и даже как будто бледный от быстрой ходьбы, возгласил тут же сам, не дав ничего сказать Хрулеву, сидевшему на барабане:

— Ваше превосходительство, резерву нам дайте, а то как бы не вышибли нас из третьей траншеи!

— Резерва у меня нет, — улыбнулся его фигуре, голосу и неожиданной в устах монаха просьбе Хрулев.

— Как же так нет? — неодобрительно отозвался монах.

— Вот нет, и все… И удерживать траншеи французские нам незачем, — добродушно сказал Хрулев и добавил:

— А что с вашей рясой, батюшка?

Порвали где-то?

— Ряса что — пустяк! А вот извольте от меня три штуцера французских получить, — метнулся несколько назад монах и, подняв с земли положенные им штуцеры, поднес их Хрулеву.