Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

– Думаю, виски уже достаточно, – сказал князь, обращаясь к Тоби. – Спроси Жюля, охладили ли уже шампанское, и если да, немедленно подавай.

Сербаковский любил командовать, но его манеры были слишком надменными даже для раба. Чарльз заметил, как, выходя, Тоби дважды сглотнул и поджал губы.

Он выпил еще виски, пытаясь приглушить чувство вины. Им бы с Амбруазом сейчас следовало не расслабляться за ужином, а проводить занятия со своими рядовыми, чтобы те потом хотя бы попытались применить худо-бедно усвоенные уроки на плацу. Ну да черт с ним, с этим чувством вины, подумал Чарльз. Вот сейчас еще выпью, и оно от меня отстанет. А завтра пусть снова возвращается.

Внезапно Амбруаз перестал играть и яростно почесал под правой подмышкой:

– Черт, я их опять подцепил! – Его лицо стало красным, как его кудри. Он был весьма щепетильным человеком и чувствовал себя униженным.

Князь откинулся на спинку складного стула, явно забавляясь.

– Позвольте дать вам маленький совет, mon frere, – произнес он по-английски с ужасным акцентом. – Ванна. Так часто, как только можно, и не важно, есть ли только плохое мыло и холодная вода, или вам противно стоять голым перед каким-нибудь низшим чином.

– Да моюсь я, князь! Но эти проклятые вши опять появляются!

– По правде говоря, они никуда и не исчезали, – сказал Чарльз, когда Тоби и бельгиец, что помоложе, внесли поднос с рифлеными бокалами и темной бутылкой в серебряном ведерке со льдом – предмете, столь редким на Юге, что стоить он мог, пожалуй, раз в десять дороже шампанского. – Они живут в твоей форме. Нужно выписать этим паразитам увольнительную.

– Что, выбросить мундир?

– И вообще все, что ты носишь.

– Чтобы покупать новый за свой счет? Да будь я проклят, если это сделаю, Чарли! За мундиры отвечает командир, а не джентльмены, которые у него служат.

– Или раскошеливайся, или чешись, – пожал плечами Чарльз. – Дело твое.

Князь засмеялся, потом щелкнул пальцами. Молодой бельгиец сразу шагнул вперед, Тоби явно не торопился. Неужели только Чарльз замечал недовольство раба?

– Восхитительный вкус, – сказал он, сделав первый глоток шампанского. – Интересно, все европейские офицеры так принимают гостей?

– Только те, чьи предки копили богатства способами, о которых лучше не упоминать.

Чарльзу нравился Сербаковский, а его история просто завораживала. Дед князя по отцовской линии был французом, служил в звании полковника в армии Наполеона и участвовал в походе на Москву. Тогда же он встретил молодую русскую аристократку; физическое влечение временно преодолело политические разногласия, девушка понесла, и ребенок родился тогда, когда полковник погиб во время бесславного зимнего отступления. В знак семейной и национальной гордости бабушка Сербаковского дала незаконнорожденному сыну свою фамилию и так больше никогда и не вышла замуж. Сербаковский стал военным, когда ему исполнилось восемнадцать, сначала в родной стране своей матери, потом за границей.

Пока Амбруаз тщетно пытался одновременно пить и чесаться, подали первую перемену – запеченную местную рыбу. За ней должно было последовать блюдо, приготовленное старшим бельгийцем, – цыплята, тушенные с чесноком по-провански.

– Как бы мне хотелось поскорее вырваться из этого лагеря и попасть в настоящее сражение, – заявил Амбруаз, принимаясь за рыбу.

– Не желайте того, о чем не имеете ни малейшего представления, мой дорогой друг, – сказал князь, внезапно став серьезным; он был ранен в Крыму и кое-что рассказал Чарльзу об ужасах, виденных там. – А впрочем, такое желание ведь все равно не осуществится. Эта ваша Конфедерация… она сейчас в таком же удачном положении, что и моя родина в тысяча восемьсот двенадцатом году.

– Поясните, князь, – попросил Чарльз.

– Все просто. Страна сама выиграет за вас эту войну. Она такая огромная и такая разбросанная, что неприятель скоро впадет в отчаяние, пытаясь ее захватить, и оставит усилия. Для победы понадобится совсем немного сражений, а то и вовсе ни одного. Вот таков мой профессиональный прогноз.

– Надеюсь, вы ошибаетесь, – сказал Чарльз. – Мне бы все-таки хотелось пройти через это, чтобы лично принять капитуляцию кое-кого из янки. – Он коснулся сабли; все, что он знал о природе войны, улетучилось под влиянием изрядного количества спиртного, осталось только приятное чувство неуязвимости.

– Вы говорили, что эта сабля – подарок вашего кузена? – спросил князь. – Могу я взглянуть?

Чарльз извлек саблю из ножен, и огоньки свечей, отразившись на лезвии, сверкнули, словно маленькие молнии, когда он передавал ее Сербаковскому. Тот взял оружие в руки и стал внимательно его изучать.

– Золинген. Прекрасный клинок! – Он вернул саблю Чарльзу. – Очень красивая. Я бы на вашем месте повнимательней за ней присматривал. Служа с этим луизианским отребьем, я понял, что американские солдаты ничем не отличаются от солдат всего мира. Все, что можно украсть, они украдут.

Чарльз, уже основательно опьянев, сразу же забыл об этом предостережении. Не слышал он и того, как кто-то, или даже не один человек, отошел от палатки, перед этим немного постояв в темноте за сеткой.

Глава 21

Стэнли доставал образцы из саквояжа, стоявшего на грязном полу, и ставил их на стол – совершенно пустой, даже без единого листка бумаги. Фабрика давно не работала, и производство было остановлено. Агент по недвижимости направил чету Хазард сюда вскоре после их прибытия в Линн.

Человек, который сидел за столом, служил здесь кем-то вроде временного сторожа. Это был высокий краснощекий мужчина с седыми волосами и солидным брюшком. Стэнли дал бы ему лет пятьдесят пять. Живость, с которой он разглядывал образцы, говорила о том, что праздность ему порядком поднадоела.

– В стиле Джефферсона, – сказал он, постукивая пальцем по невысокому голенищу. – Годится как для кавалерии, так и для пехоты.

– Вы знаете свое дело, мистер Пеннифорд, – со льстивой улыбкой откликнулся Стэнли.

Он не доверял уроженцам Новой Англии – люди, говорившие с таким подозрительным акцентом, не могли быть нормальными, – но этот человек был ему нужен. – Такие ботинки наверняка будут пользоваться большим спросом и принесут хорошую прибыль.

– Ради всего святого, Стэнли, называй их правильно. Это же сапоги! – раздраженно сказала Изабель, стоявшая у окна.

Свет пасмурного дня, сочившийся сквозь замызганные стекла, не красил ее; снаружи июньский ливень поливал крыши Линна.

– Правительство это слово не использует, – с тайным удовольствием возразил жене Стэнли.

Пеннифорд поддержал его:

– В военных кругах, миссис Хазард, словом «сапоги» обычно называют обувь для дам. Лично я считаю, что это довольно странно. Меня вообще поражает, как много странного сейчас в Вашингтоне…

– Нельзя ли ближе к делу, мистер Пеннифорд? – перебил его Стэнли. – Скажите, способна ли эта ржавая машинерия внизу произвести большое количество таких же пар, только чтобы это было быстро и дешево?

– Быстро? О-хо-хо… Ну, если только произвести кое-какой ремонт, который нынешние владельцы не могут себе позволить. Дешево? – Он потер один из образцов пальцем. – Дешевле этого уже ничего быть не может. Две дырки для шнурка, а верх к подошве так просто гвоздями прибит. – Одним сильным движением он разделил правый ботинок надвое. – Это просто позор для всего сапожного ремесла. Не хотелось бы мне оказаться на месте бедного солдатика, который в такой обувке попадет в дождь или снег. Если Вашингтон считает нормальным снабжать такой дрянью наших славных парней, то Вашингтон не просто странный – он заслуживает презрения.