Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

Перед ее глазами возникло лицо Орри. Как же он все-таки молод… Пойти на свидание с пылким влюбленным юношей – большой риск, но она не намерена отступать. Осталось придумать, как завтра уехать из Резолюта, не вызвав подозрений. Держа ладонь у щеки и закрыв глаза, она стала представлять, как наутро сядет в седло и отправится к условленному месту. Так она и заснула, и ей снилось, как Орри целует ее.

* * *

Так же как и Мадлен, не могла заснуть в ту ночь и рабыня Семирамис. Джонс собирался сотворить что-то ужасное с ее братом. Скорее всего, высечь плетью. А все потому, что Приам учинил настоящий переполох на пикнике. Рабы в Монт-Роял весь остаток дня только об этом и говорили.

Почти все считали, что ее брат получит то, что заслужил. Одни говорили о нем гадости, потому что завидовали его храбрости. Он постоянно, пусть и вполголоса, твердил о том, что хочет сбежать на Север, чтобы обрести свободу. Другие называли его пустомелей. Вслух уверяли, что он никогда этого не сделает, но втайне знали, что он-то как раз способен на побег, а они – нет. Только вот из-за своего несносного характера Приам может погибнуть, прежде чем осуществится его мечта.

Семирамис хотелось поскорее уснуть, чтобы забыть о расправе, которая ожидает ее брата. Но она не могла лежать спокойно и постоянно ворочалась на своем тощем, пропахшем кислятиной тюфяке.

В щелях закрытой двери мелькнул свет. За старым домом Джонса, у амбара, загорелись факелы. Скоро должно было начаться наказание. Об этом Семирамис сказали факелы, а еще и мертвая тишина поселка. По всей улице в хижинах рабов никто не издавал ни звука.

Тихий стук напугал Семирамис. Она резко села:

– Кто там?

Чья-то тень закрыла свет факелов.

– Каффи.

– О боже, нет! – откликнулась она. – Только не сегодня, малыш.

Семирамис начала доставлять себе удовольствие, встречаясь с Каффи, несколько месяцев назад, хотя он и был довольно молод, даже слишком молод, как сказали некоторые завистницы постарше. Только они никогда не видели его без штанов и не знали, что он может вытворять своим невероятным…

Прежде чем она успела завершить эту мысль, мальчик уже был в хижине.

– Я не за этим, – сказал он, опустившись на колени рядом с тюфяком. – Я из-за Приама.

– Джонс собирается его высечь.

– О-хо-хо… Хуже. Джонс принес из большого дома старого мышелова. Они хотят пустить в ход кошачьи когти.

Последовало ошеломленное молчание. Потом Семирамис пробормотала:

– О Иисус, милостивый Иисус… Это убьет его… – Она схватилась за живот.

Значит, брат разгневал мистера Тиллета куда сильнее, чем она предполагала. Что же он натворил, несчастный? Неужели распускал кулаки и задирал нос? Об этом страшном наказании она только слышала, но никогда не видела воочию. Нужно прямо сейчас бежать в господский дом и молить о пощаде…

Каффи еле отговорил ее. Он остался с ней, бормоча пустые слова утешения, пока они с замиранием сердца ждали, когда в тишине раздастся первый крик.

* * *

Торчащие из земли факелы ярко освещали двор. Приам лежал на животе, раскинув руки и ноги.

Джонс нарочно согнал двадцать рабов-мужчин, потому что ночное наказание, если, конечно, его провести как положено, должно было сослужить хорошую службу плантации на многие годы вперед. Каждый ниггер, который носил в своем сердце бунтарский дух, должен был раз и навсегда увидеть, что его ждет в случае неповиновения. И дело было не только в страданиях Приама, но прежде всего в его унижении. С него сняли одежду, поставили на колени и наклонили его голову, привязав веревки к лодыжкам и запястьям. Эти веревки, закрепленные на вбитых в песчаную землю колышках, не давали Приаму изменить позу.

Из темноты за амбаром послышались крики птиц и животных. В домишках рабов было неестественно тихо. Вот и хорошо, подумал Джонс. На самом деле он знал, что многие сейчас наблюдают за ним или хотя бы прислушиваются. Они тоже запомнят этот урок, а рассказы непосредственных очевидцев только усилят впечатление.

Здоровяк Хармони держал на вытянутой руке джутовый мешок. Мешок дергался и извивался сам по себе. Джонс с довольным видом посматривал на него, надевая толстые, набитые ватой рукавицы с кожаными накладками. Пока в Монт-Роял у него еще ни разу не было возможности воспользоваться ими, но он все равно хранил их в сундуке на всякий случай. И теперь был одновременно удивлен и обрадован, когда Тиллет Мэйн, которого он втайне презирал, действительно отдал распоряжение о «кошачьей порке».

Джонс не спеша подошел к Приаму, так чтобы негр смог увидеть рукавицы. Потом переставил поближе три ведра крепко посоленной воды, которую собирался вылить на раны. Этот рассол был личным добавлением Джонса к процедуре наказания.

Потом он кивнул рабу, держащему мешок, и взмахнул правой рукой:

– Ладно, Хармони… давай!

Раб, заметно нервничая, приоткрыл мешок. Джонс сунул внутрь руку в рукавице. Потом на ощупь нашел и сжал задние лапы здоровенного кота. И выволок яростно вопящее животное наружу.

Зрители, охнув, в ужасе отшатнулись. Джонс чуть повернул голову, боясь, что какой-нибудь из передних когтей зацепит его глаза. Наконец он крепко ухватился за задние лапы обеими руками.

Тяжело дыша от возбуждения, Джонс подошел к Приаму справа, поставил одну ногу рядом с бедром негра, а второй крепко уперся в землю рядом с его ребрами. Надсмотрщику приходилось отчаянно бороться с извивающимся животным в его руках, но результат стоил риска. Джонс размахнулся котом почти так же, как джентльмен размахивается клюшкой, играя в гольф. Передние лапы зверя ударили Приама по спине между лопатками, разрывая плоть от плеч до копчика, и лишь тогда Джонс снова поднял кота в воздух, с улыбкой глядя на окровавленные лапы.

Приам не закричал. Но едва ли не насквозь прокусил нижнюю губу, это Джонс заметил.

– Мы еще не закончили, – почти дружески сообщил он. – Ни в коем случае.

* * *

Джордж лежал без сна в гостевой спальне на втором этаже. Он снял с себя все, кроме хлопкового нижнего белья, и все равно изнемогал от жары. У него болел живот. И болела голова.

День был не слишком приятным. Скандал, учиненный тем рабом, Приамом, расстроил и смутил Орри. Джордж видел, как ему неловко, и не обижался на замкнутость друга. На него самого это происшествие тоже произвело сильное впечатление. Впервые после приезда он вдруг задумался обо всем, что видел здесь. И особенно о том, что сумел прочитать на лицах рабов и в их глазах.

Ему ужасно не хотелось думать плохо о людях, которые так любезно приняли его. Ужасно не хотелось думать плохо о своем лучшем друге. Но то, с чем он столкнулся в Монт-Роял, просто не могло не привести его к вполне определенным выводам. И это сильно тревожило его. Он наконец понял то, что слышал дома, особенно от Вирджилии.

– О боже мой! – вдруг воскликнул Джордж, садясь на кровати и поворачиваясь к открытым окнам, выходившим на верхнюю веранду. Где-то далеко в ночи кричал человек.

Он был уверен, что там наказывают раба. Крики не прекращались минут пять. Потом они стихли, а Джордж лег и уставился в потолок. Он уже знал, что вряд ли уснет этой ночью. А еще знал, что никогда не сможет забыть этот крик.

* * *

Услышав крики, Купер помчался вниз по лестнице, мокрая от пота ночная рубашка хлопала его по ногам. Уже несколько недель он чувствовал, что его жизнь подходит к какому-то переломному моменту, когда больше нельзя терпеть то, что он видит вокруг себя. Но понадобился действительно особый случай, чтобы подтолкнуть его к действиям.

Сегодня такой случай представился. Рабы жили почти в миле от их дома. Если крики были слышны с такого расстояния, значит происходило что-то по-настоящему ужасное.