Север помнит

Тирион сглотнул, мечтая найти утешение в воспоминаниях, в сладкой лжи, еще хоть на мгновение, прежде чем ему придется столкнуться с горькой правдой. Ему не хотелось думать о том, что произошло. Ему не хотелось смотреть на труп брата. Наступил день, а высокая воительница все еще сидела, обнимая бездвижное тело Джейме. Тириону казалось, что его, словно фарфоровую куклу, сбросили с высокой полки на пол, и он превратился в бесформенную груду черепков. Его терзали сомнения: может быть, он простил Джейме, потому что действительно примирился с его поступком, а может, просто из-за того, что у них не оставалось времени и ему хотелось урвать последние мгновения, прежде чем они расстанутся навсегда. Если бы он остался жив, смог бы я простить его?

Не имеет смысла размышлять об этом. Ни об этом, ни о чем другом. Тирион весь закоченел; ему казалось, он уже никогда не сможет согреться. Он провел сражение – по крайней мере, большую его часть, - забившись в неприметный угол. Иные, словно снег и шелк, неумолимой волной перетекали через стены, люди Мартеллов и Таргариенов разили их мечами, из которых некогда был сделан Железный трон, а драконы, крича и хлопая крыльями, наполняли ночное небо огнем. Любой разумный человек постарался бы убраться подальше от этой бойни. Но на Тириона снизошло какое-то безумие, как в битве на Зеленом Зубце и при Черноводной; он выбрался из укрытия, забрал у одного из мертвецов шлем и меч и бросился в битву. Несмотря на сверхъестественное происхождение и заметное превосходство в силе, у Белых Ходоков было нечто общее с людьми: как и простые смертные, Иные не ожидали, что ненормальный карлик будет отрубать им ноги по колено. Тирион, словно одержимый, прорубался сквозь ледяной строй чудовищ. Ему подумалось, что их мертвые глаза почти такие же, как у сира Мендона Мура, и им овладела мрачная решимость. Я убью вас всех, ублюдки. Попробуйте прикончить меня, если сможете.

Им это не удалось. Много раз смерть подкрадывалась совсем близком, но, на удачу, рядом с Тирионом было слишком много более высоких людей, и его просто не успели убить. Наконец он в изнеможении рухнул на землю. Потом наступило утро. Иные исчезли. Сам себя не помня, Тирион поднялся на эту башню и увидел…

Он вытер глаза, встал на ноги и повернулся к Бриенне.

– Идемте, - произнес он. – Пойдемте внутрь.

Воительница посмотрела на него помутневшими от горя глазами. Вряд ли она поняла его слова. Тирион тоже горевал по брату, но его скорбь была похожа на глубокую бездонную пропасть. Если он погрузится в этот омут, то не выплывет, поэтому он не позволил себе поддаться горю. Как ни странно, Тирион чувствовал себя чище, легче, - казалось, его может унести порывом ветра. Он вспомнил, как вдруг понял в Миэрине, что не может представить лицо Тиши. Он не понимал, что делать дальше, но, видимо, что-то сделать все-таки придется. Все, кто у него был, все, что у него было, - все исчезло.

– Идемте, - как можно мягче повторил Тирион. – Я помогу вам.

Бриенна вздрогнула, словно он вонзил в нее кинжал, но через мгновение поднялась на ноги и, соорудив из плаща нечто вроде савана, завернула в него Джейме. Тирион взял его за ноги, а Бриенна подхватила под мышки, - карлик подозревал, что воительница и сама бы справилась, но сейчас ей нужна была поддержка, - и они неуклюже побрели по заледеневшим переходам, через холодные, залитые солнечным светом неестественно пустые залы Красного Замка. Тириону хотелось найти Пенни и удостовериться, что с ней все в порядке, но если она жива, то вполне может провести без него час-другой. А если мертва, то он все равно уже не сможет ничего сделать.

Им удалось более или менее благополучно спуститься с башни, хотя под конец у Тириона начало немилосердно ломить руки. Он не стал упоминать об этом, и лишь крепче перехватил ноги Джейме. Бриенна не вымолвила ни слова, ни проронила ни слезинки, даже, казалось, не вздохнула. Тирион знал это чувство – ее сердечная рана столь глубока, что боль придет позже, гораздо позже, накроет ее с головой, поглотит без остатка. К счастью, в подобные моменты у него под рукой были крепкие напитки, способные уложить даже зубра, но Бриенна вряд ли употребляет спиртное. Тирион посочувствовал ей; на ее месте он скорее бы позволил снова отрезать себе нос, чем оставался трезвым. Как ни странно, ему захотелось помочь ей, но он не знал, какую помощь предложить и примет ли она ее. А еще он очень боялся, что ее скорбь по Джейме даст выход его собственному горю, поэтому решил оставаться эгостичным ублюдком до конца.

Он толкнул последнюю дверь, и они вошли в тронный зал – точнее, этот зал уже нельзя было назвать тронным, так как прошлой ночью трон был разрушен. Тирион тут же понял, что был не оригинален в своей идее принести Джейме сюда. На каменных плитах уже лежали многочисленные тела, и их все продолжали приносить. Кругом виднелись трехголовые драконы, солнца и копья, золотые кракены, бронзовые доспехи Безупречных, синяя раскраска дотракийцев. Тирион заметил там же и золотых плащей, и простых горожан, охотника дома Тарли и розы дома Тиреллов, и даже нескольких львов дома Ланнистеров. Они сражались и умирали плечом к плечу. Менее циничный человек решил бы, что это триумф человечности, побудившей противоборствующие стороны объединиться против страшного врага, но Тирион лишь утомленно пожал плечами. Ну да, они сражались и умирали, но если Иные не вернутся этой ночью, те, что остались в живых, снова примутся спорить, кому предстоит соорудить еще одно уродливое железное кресло и усесться на него. Он сам поставил бы на Дейенерис, ведь у нее есть драконы, но и Эйегона тоже не стоит сбрасывать со счетов.

Они с Бриенной обнаружили незанятый участок пола у подножия трона и опустили туда свою ношу. Как странно, с удивлением отметил Тирион, Джейме лежит перед пьедесталом, где стоял Железный Трон, в том самом месте, куда их лорд-отец положил тела Эйегона и Рейенис (или, по крайней мере, только Рейенис), завернутые в алые ланнистерские плащи, чтобы кровь была не так заметна. Напротив, на белом плаще Джейме кровавые пятна были отчетливо видны, золотистые с проседью волосы запачканы кровью, но на губах застыла слабая улыбка. Бриенна опустилась на колени, сомкнула его коченеющие пальцы на рукояти меча и сложила ему руки на груди. Джейме лежал, спокойный и горделивый, словно король в мраморном склепе. Джейме никогда не хотел быть королем. Единственный из всех нас, кто этого не хотел.

Тирион едва не рассмеялся, но сдержался. Он отвернулся, не в силах смотреть на брата. Великий чертог заколыхался и поплыл перед глазами. Сквозь огромное окно, разбитое Дрогоном, задувал холодный ветер, и Тирион был рад этому, надеясь, что влага на его щеках замерзнет. Он до боли сжал кулаки, чтобы не разрыдаться. Как он ни старался укрепиться духом, воздвигнуть внутри себя крепость, чтобы защититься от нахлынувшего горя, оно все равно просачивалось внутрь. Он много лет тонул в бездонном океане скорби, но так и не научился плавать.

Бриенна едва успела уложить Джейме как подобает, как в дальнем конце зала раздался шепот и все обернулись. В тронный зал вошла Дейенерис Таргариен – грязная, промокшая, запачканная копотью и кровью, сочащейся из резаной раны в плече, тяжело опирающаяся о руку одного из Безупречных, но все-таки живая. Тирион подумал, что если битва действительно выиграна, это было бы ошеломительным успехом даже для опытного командующего. А еще он подумал, что если дочь Безумного Короля сражается, не щадя себя, ради того, чтобы спасти город и королевство, и не пытается превратить все вокруг в пепел и руины, - это искупает все грехи ее семьи. Даже в своем нынешнем состоянии Дейенерис привлекала всеобщее внимание, и, несмотря ни на что, Тирион ощутил нечто вроде гордости за нее. Когда она подошла к пьедесталу, он преклонил перед ней колени.

– Ваше величество.

– Милорд. – Дейенерис склонила голову и жестом приказала ему встать. Под фиалковыми глазами залегли тени, но она по-прежнему держалась безупречно. – Рада, что вы остались в живых. Жаль, что о многих не могу сказать этого.

Тирион огляделся.

– Все еще хуже, чем здесь?

– Хуже, чем я надеялась, - призналась королева. – Пять кораблей уничтожены, еще шесть мы потеряли в шторме, когда отплыли из Лисса, и еще четыре сгорели на Драконьем Камне, так что осталось всего два. А еще мы потеряли большую часть кхаласара Маго, столько же Грейджоев, одного из драконов Эйегона, моего кровного всадника Ракхаро и половину Безупречных – они сражались в самой гуще битвы. И всех этих людей тоже, - она указала на мертвые тела, заполнившие тронный зал. – В результате у меня осталось меньше тысячи воинов. Если нам придется снова сражаться, скорее всего, эта схватка с врагом станет для нас последней.

– Даже с оставшимися драконами? – удивленно спросил Тирион. Дрогон похож на летучую крепость, да и Визерион тоже весьма внушителен. Все всегда думали, что хозяева драконов практически неуязвимы. Тем не менее, Таргариены пали. И мне, и ей это хорошо известно.

– Да, драконы – это грозное оружие, - согласилась Дейенерис, - но они не бессмертны. Одного уже убили. Я не знаю, что стало с вторым драконом Эйегона, но оба моих получили ранения, и у Марвина недостаточно сил, чтобы вылечить их. Я не могу рассчитывать на то, что они будут со мной вечно. В Асшае мне напророчили, что если я отправлюсь в Вестерос, драконы погибнут. Это может случиться завтра, а может – через годы. Они не могут быть моей единственной надеждой.