Север Северище

Таких «подарков» судьба в сжатые сроки преподнесла достаточно для фабрикации персонального дела коммуниста - старшего инженера, во многом выдающейся личности. Они вошли в справку, подготовленную созданной партийным бюро комиссией.

На закрытом собрании партийцев информировавшая их об «операции» Юдова Роза Михайловна завершила свое выступление прямо-таки свободной от гнета офицальности фразой:

– Не Котовы будут НАС учить, как жить, - МЫ будем их судить по НАШЕМУ железному внутреннему закону.

И Павла Афанасьевича исключили из Коммунистической партии Советского Союза. Драматический период его бытия вступил в свои полные права. Давно вынашиваемая мысль о переезде на Крайний Север, где намечалась любимая работа в периодическом издании, нормальные жилищные условия и неплохой заработок, стала конкретным действием в том числе и в связи с этими последними событиями. Одновременно пришло сообщение, что москвича приглашают работать и жить в Сургуте собкорром новой газеты, на условиях, которые предварительно с ним обговорили и его вполне устраивающих. Слишком крутой жизненный поворт надо было сделать, поэтому сомнения и колебания еще оставались. Окончательно разрешил их в пользу переезда разговор с сослуживцем Виктором Перхушевым. Он сказал:

– Павел, я на десять лет старше тебя. В твоем возрасте думал, как ты сегодня, перебраться почти в те же места и с той же целью быть ближе к главным делам современности, развертывающимся там, писать о людях, их свершающих. Но я тогда все же не решился на такой «подвиг», о чем глубоко сожалею, а исправить свою ошибку уже не могу. Почему именно? Устарел для принятия таких кардинальных решений и жизни в экстремальных краях. Если ты сегодня упустишь свой шанс, то, поверь мне, дорогой Паша, упустишь его навсегда. Я настоятельно советую больше не раздумывать, а шагнуть навстречу своей новой судьбе. Призываю, родной, к этому как друг, желающий тебе только добра и искренне убежденный в твоей блестящей будущности гражданина и пишущего человека. Как раз там эти свои качества больше всего проявишь, заматереешь в независимости мышления, недвусмысленности гражданской позиции. Отойдешь от лакействующих и пошлых, готовых стучать двадцать четыре часа в сутки, когда видят противостояние властей, наполняющих последним пойлом их корыта: с помощью таких травят оппозиционеров, выражающих решительный протест против бесчеловечных общественных отношений.

Верить в победу добра над злом, о чем всегда, сколько себя помнил Павел Котов, тотально твердили кругом, - в условиях полного отсутствия наказания за преступления верхних по отношению к нему и таким же согражданам людей - становилось проблематично. Как и в достоверность официальной информации о том, что происходит вокруг. Через призму своей беды и легко проверяемых сведений о негативе государственной и общественной жизни виделось: самые зловещие преступления совершает верховная власть, которая гарантирует во всех случаях безнаказанность коррумпированных виновных.

«Подозрительное» событие, связанное с самим собой, можно было бы считать случайностью, если бы не ряд странностей, трудно объяснимых. Неужели некому было оценить, что ведется дело в ЦНИССТРОЙНЕФТИ вопреки закону и жалобам, которые, как оказалось, случались и до «стона» Корзинкина? Почему во лживых ответах из инстанций умалчивают о существенном, сводят разговор к частностям, причем самый маловажный вопрос представляют как самое главное? Кем осуществляются такие фабрикации и кто дает о них указания? Каков уровень принятия этих преступных распоряжений? Ни один разбор не доведен до конца, нулевая реакция на решение важнейших проблем. Занимаются этим чисто функциональные существа.

«Я допускаю, - думал Павел, - что не все однозначно, не все понимают какие-то вещи до конца. Есть дискуссионные вопросы. Почему же трудовому коллективу не оставляют право хотя бы подумать – не решать? Да и руководителям тоже требуется размышление. Всегда ли директивы сверху правомерны, не требуют осмысления каждым индивидуумом, разъяснения для большинства? Идеология – основа существования общества. Как же оно будет жить без единых понятий, хотя бы основополагающих? Могут ли, допустим, личности, говорящие на десяти разных языках, составить полноценный общественный организм? Конечно же, нет. Я же пострадал за нетерпимость к негативным процессам. От обычного грабителя. Многое явилось неожиданностью.

Я всегда открыто выражал себя, но против меня как независимого человека начали настоящую необъявленную войну. Не дали нормально работать. Мой пример: самым жестоким образом подавляется любая попытка хотя бы малейшей критики номенклатурных лиц. А что уж, пожалуй, говорить о замечаниях в адрес правящей камарильи, как, пожалуй, справедливо будет, при таком нарушении основного права на уважение человеческого достоинства, назвать тех, кто в Кремле. У класса сегодняшних начальников разных рангов аморальная психология».

Павел, тяжело переживая свое униженное положение, подумал, что многое в человеке почти неизвестно окружающим, а в общественной личности – широкой публике. Это бы нужно помнить стряпателям персональных дел, прикасающимся к людским душам. И полетели его мысли в деревушку Дебрю, где родился и вырос. Он осознавал, что романтика, возвышенное в нем, оттуда: от скудной Брянской земли, глухих лесных чащоб и перелесков, небольших луговин и пашен, проселков, тихой в равнинной местности речушки Раковки и такой же по характеру Десны. Там с незапамятных времен крестьянствовал его трудолюбивый и чистоплотный род. Из вековечной глубины тянулись дни напряженной работы мужиков и баб, парней и девок породы Котовых. Жизнь встретила Павлушу простотой, радушием и своей семьи, и всех однодеревенцев, нравом Дебри гордым. Самые близкие друзья остались там. Сегодня это взрослые уважаемымые люди. На родине, где бегал босоногим, опьянялся природой, встретил внутреннее незакатное солнце любви, навсегда вошел в Павла человеческий дух. Она – подымает, радует воображение, требует быть честным перед самим собой! Ждешь не дождешься с ней встречи. Во сне и наяву отвлечет от повседневной суеты, наградит взволнованным спокойствием, скажет приветливое слово. О, добрые, хорошие, с достоинством люди страны детства!

Но когда был Павел дошкольником, пришли иностранные громилы – жестоко разоряли селения, в бешенстве убивали десятки людей, пытали, физически калечили, избы их сжигали, в некоторых домах зверски предали пламени безвинных. После такого можно верить, что они, западноевропейские якобы цивилизаторы, искренне стремились к добру, как говорят некоторые? Жуткое мышление. Выводы ведь надо делать по практическим результатам, а не по обещаниям, цену которым хорошо знали сами головорезы, если хотя бы вспомнить мысль Геббельса: чем умопомрачительнее ложь, тем точнее срабатывает. Нет, захватчики мефистофельски наслаждались чужой, нашей, болью. Они сам воздух сделали зловонным, от вдыхания которого внутренности переворачивались. Мы чувствовали себя разбитыми, почти в беспамятстве, в изнеможении падали. До сих пор, наслаждаясь неизъяснимой сладостью общения с ними, глотаем слезы. Забудешь ли помертвение от утомления, землистые лица родных и близких, глаза без блеска, ощущение подступающей смерти?

Вся страна встала с оружием в руках против гитлеровских захватчиков, огнем встречая огонь пришельцев. Восемнадцать возрастов сильного пола ушли на фронт и почти все полегли на полях сражений. Павел помнит общество без парней и молодых мужчин – только старики, женщины и ребятишки. Приготовившиеся к смерти жители оккупированной Брянщины готовили смерть и коричневой немчуре, создавая знаменитые партизанские отряды.

Великая Отечественная война – будь она проклята!
– стала главным событием в жизни двух поколений: фронтовиков и их детей, детей огненных лет. Грандиозное напряжение, горькое чувство, внутреннее содрогание от потерь привычного мира, близких, невосполнимых утрат, от бесприюта испытали все. Кажется, страдания оккупации неизбывны, сейчас сердце, тяжесть тех лет несущее, разорвется. Раздумаешься: никуда не уходят, мучают резкие голоса, суровые пугающие взгляды злобных притеснителей-ублюдков, нечестивых псов, держащих себя развязно и гадко.

«Как же так получается, что меня и мою семью, миллионы мирных трудовых людей, морально незапятнанных, уверенных в своей правоте, мучают, как джины – нечистые духи, и чужие, и свои? – зарождалась философская мысль в голове российской песчинки двадцатого столетия, появившейся на свет ровно через двадцать лет после свершения так называемой Великой Октябрьской социалистической революции, а точнее – крушения Великой России. – Никогда раньше не бывало на исконной Русской земле фамилии Мэлор. Откуда она взялась? Оказывается, как удалось перед отъездом из столицы прояснить, ее составили начальные буквы слов: Маркс, Энгельс, Ленин, Октябрьская революция. До такого додумались родители начальника ЦНИССТРОЙНЕФТИ, по фамилии Бренцы, являвшиеся революционными междунациональными истериками, в свое время весьма известными в Виницкой области. Они, неугомонные воинствующие характеры, молодец и молодица в кожаных куртках, были далеки от нормального взгляда на подобные вещи, выраженного кратко и четко Иваном Ильиным: «Интернационализм отрицает родину». С тупым самомнением и манией величия чета Бренцев стремились к тому, чтобы под видом борьбы за всечеловеческое счастье испортить жизнь, в том числе изменить естественный фамильный фонд. Уж если родному дитяти так удружили, «перекрестив» его в Мэлора, то можно представить, сколько же в них было шизофренического желания в отношении целого человеческого рода! Дай таким волю – превратят всю планету в дикое место, каких, в иных масштабах, великое множество появилось там, где стояли старинные русские деревушки. Милы сердцам породы Бренцев-Мэлоров лишь обсуждения абстрактных понятий вместо действительности да жратва от пуза с питьем до усеру, как увлеченно выражаются в Дебре. Именно по причине «интернационализма, отрицающего родину», в смутное время Ленина и Троцкого охраняли китайцы, аресты производили латыши, в ЧК зверствовали иудеи, в том числе родители «крещеного» Мэлора.