Северная война и шведское нашествие на Россию
Шрифт:
Правда, как раз победы над русскими уже никак нельзя было назвать «непрерывными». Нет, перерывы случались неприятнейшие, и не один, и не два, и не три раза, еще задолго до грозной встречи под Лесной. В 1702 г. Шереметев жестоко разбил Левенгаупта под Эрестфером, в 1704 г. произошла так называемая вторая Нарва, т. е. страшное поражение шведов и кровопролитное взятие нарвской крепости петровскими войсками. Эта крупная русская победа 1704 г. уже сама по себе могла загладить или во всяком случае сильно смягчить воспоминание о первой Нарве 1700 г. А сколько было с тех пор крупных и мелких стычек на Балтийском побережье, когда, правда, были и отходы и временные неудачи русских, а все-таки в конце концов город за городом русские забирали у шведов, когда никакими усилиями нельзя было ни вернуть от русских эти потерянные позиции, ни отнять или разрушить возводимые Петром новые города и укрепления.
Эти неудачи до странности мало влияли на шведского короля и его армию. Солдаты главной армии просто очень мало знали о том, что творится в Ингерманландии, в далекой Эстляндии, в Ливонии, в еще более далекой Карелии. Они помнили только о первой своей встрече с восточным врагом под Нарвой в 1700 г., а потом их повели воевать в Польшу, в Саксонию, опять в Польшу, и здесь кроме
Но все-таки в конце концов среди этой польской многолетней сумятицы и неразберихи, в этой междоусобной войне между двумя дольскими королями русским ставленником Августом и шведским — Станиславом Лещинским — последний оказывался «победителем» после Альтранштадского мира, и уверенность в непобедимости короля Карла XII росла среди его солдат. Что касается самого Карла, то он раз навсегда отмахнулся и отделался крылатым словцом, которым он отвечал на беспокойные представления и напоминания генералов о закладке Петербурга, об укреплении Кроншлота, о русских верфях: "Пусть строит, все равно все это будет наше…" Вовсе не туда нужно идти, по мнению Карла, где закладывалась на ингерманландском болоте какая-то новая столица, а нужно с оружием в руках войти в настоящую, в старую столицу, в Москву, и там подписать победоносный мир. Таковы были настроения шведского короля, когда уже сделанный путь от Стокгольма до Дрездена и от Дрездена до Вильны осталось еще дополнить и продолжить дорогой от Вильны до Москвы, где и произойдет триумфальное окончание походов нового Александра Македонского.
В начале мая 1707 г. Петр, уже выехав из Жолкиева в Дубно, получил тревожное известие о выходе Карла XII из Саксонии в Польшу. Летят немедленно указы Шереметеву, Мазепе, Григорию Скорнякову-Писареву, Алларту, Боуру, Репнину — все указы от 5 мая 1707 г., а на следующий день (6 мая) подробный указ В. Д. Корчмину об укреплении Кремля и Китай-города в Москве: у Никольских и Спасских ворот сделать редан, а за рвом у Спасских ворот еще контрэскарп, от Неглинной до Москвы-реки сделать везде больварки и контрэскарпы и устроить, где нужно, артиллерию для обороны города. [157] За известием о выходе Карла из Саксонии последовало и другое: шведы намерены идти к Киеву. Петр уведомляет об этом гетмана Мазепу 11 мая 1707 г. [158]
157
Указ Василию Дмитриевичу Корчмину. 1707 г., мая 6. — Письма и бумаги, т. V, стр. 237–238, № 1721.
158
К Ивану Степановичу Мазепе. — Там же, стр. 243, № 1730.
Обращаясь к герцогу Мальборо и снова к Анне, королеве английской, за посредничеством, царь дал Шафирову и краткую инструкцию об условиях. Во-первых, можно согласиться вернуть шведам Дерпт. "Ежели тем довольны не будут", то, не возвращая шведам Нарву, уплатить за нее денежную сумму. Но если они на это не согласятся, то отдать и Нарву, "хотя б оною i уступить (аднакож (sic. — Е. Т.) сего без описки не чинить)", т. е. оговорить сроки и другие условия. Но об отдаче шведам Петербурга даже и не думать ("ниже в мысли иметь"). [159]
159
Записка об условиях мира со Швецией). 1707 г., январь-февраль. — Там же, стр. 60–61, № 1552 и 1553.
О широчайших замыслах Карла XII знали давно, поэтому очень энергично укрепляли и старую столицу.
Осенью и зимой 1707 г. до 20 тыс. человек усиленно работали над укреплениями вокруг Москвы и в самом городе. Строились бастионы и вместе с тем формировались полки из московских жителей. Заблаговременно готовились к шведскому нашествию. За Днепром и Двиной возводились сильные укрепления. [160] Эти наблюдения и известия внушали иностранным резидентам, даже осторожному и довольно осведомленному Витворту, превратные понятия о близкой для русской столицы опасности. Точно так же он повторяет россказни шведов о "паническом бегстве" русской кавалерии (зимой и в начале весны 1708 г.) от любого отряда шведов или служащих у них волохов. [161] И Витворт и шведы не знали ни о жолкиевском плане вообще, ни о том, что Петр и его генералы совершенно намеренно и сознательно не желали ввязываться в бой ни в Польше, ни в Литве и что кавалерии, как и другим частям, воспрещено было впредь до особого приказа начинать сражение. Эта мнимая «паника» русских кавалерийских разъездов тоже сыграла свою роль в роковом для Карла заблуждении и заставила его ускорить приготовления к вторжению в Россию. Слишком поторопился Витворт иронически жалеть "бедного царя", the poor czar, как он его называл иногда в своих донесениях перед сражением под Лесной.
160
Ch. Whitworth to the right honourable M. secretary Harley. Moscow, 12/23 November 1707. — Сб. РИО, т. 39, стр. 430, № 130.
161
Там же, стр. 458, № 140.
Тревожные слухи шли из Москвы.
У нас есть очень краткий, чрезмерно скупой на слова, но правдивый документ, случайно найденный и изданный Туманским в 1787 г. и в более исправном виде — в 1840 г.: "Записки Желябужского". Желябужский имел в начале царствования Петра чин окольничего, побывал воеводой в Чернигове. Писал он очень краткий, почти лаконичный дневник, явно только для себя. Вот как отразилась в этих немудрящих записях московская тревога при слухах о готовящемся шведском нашествия, "Июня в 1-й день (1707 г. — Е. Т.) повещали делать к валовому делу о работниках: в Китае (Китайгород. — Е. Т.) и в Кремле делать вал и рвы копать.
А июня 10 числа зачали делать и брали
со всякого московского двора по 2 человека работников, и из города брали жь".Также укреплялись Можайск, Серпухов и Троице-Сергиев монастырь. Эти спешные и обширные работы в Москве и окрестных городах, естественно, усилили тревогу. В Москву стали посылать «почту» успокоительного характера, исходящую от царя и правительства. Вот что читали москвичи 19 июня 1707 г.: "Известно нам здесь учинилось, что у вас на Москве немалой страх произошел оттого, что стали крепить московские городы, и то нам зело дивно и смеху достойно, что мы час от часу от Москвы дале, а вы в страх приходите, которого в то время не было, когда неприятель у нас в глазах был во время гродненской осады, когда мы в самом состоянии и в московских рубежах были". Петр, Меншиков, Алларт и другие генералы считали (и вполне справедливо) большим счастьем спасение гродненской армии, так долго осаждавшейся Карлом XII и удивительно искусно выведенной из-под грозившего ей сокрушительного удара, и они правильно намекают, что если бы шведам удалось перебить или взять в плен армию в Гродно, то прямая опасность грозила бы русским рубежам. Тогда скорее были основания страшиться. Тогда, но не теперь, не в июне 1707 г. "…ныне при помощи божией, в таком наше войско состоянии, что еще никогда такова не бывало, и неприятель не точию нас страшит, но и сам весьма в великом страхе суть, а паче от Калишской преждебывшей счастливой баталии в непрестанном сумнении пребывает…" Воззвание проникнуто усиленным оптимизмом: "…мочно вас рассудить и в безопасности быть, что не к нам неприятель приближился, но мы к нему, и не мы ево боимся, но он нас. Чего ради настоящую страсть (страх. — Е. Т.) конечно надлежит вас отставить…" Но укреплять города все-таки нужно, потому что "осторожного коня и зверь невредит". [162]
162
Записки Желябужского с 1682 г. по 2 июля 1709 г. СПб., 1840, стр. 237–238.
Приободрить встревоженную столицу было, конечно, необходимо, но тон был слишком наигранно веселый. Петр и его ближайшее окружение знали хорошо, что предстоит еще очень долгая борьба и притом такая, когда еще неоднократно придется, согласно только что выработанному в Жолкиеве плану, отступать к русским рубежам.
12 января 1708 г. последовал указ Петра о том, чтобы "московские всяких чинов люди московские жители, где которые чины ведомы сказать, что они в нужной случай готовы были все и с людьми". [163] Указ относился прежде всего к дворянам, которые должны были по первому же требованию быть готовы явиться в армию со своими «людьми», т. е. крепостными. Этот указ стоит в связи с рядом мер по укреплению Кремля и других мест как в центре, так и на окраинах столицы, которые были предприняты правительством уже в 1707 г., а отчасти еще в 1706 г. В Москве должно было образоваться в случае приближения врага свое особое ополчение, независимо от регулярных вооруженных сил, уже бывших наготове.
163
ЦГАДА, ф. Письма разных лиц на русском языке, 1708 г., д. 26, л. 608. Отпуски писем канцлера графа Головкина к тайному секретарю Петру Шафирову и к дьякам
Наступал 1708 год, принесший с собой начало шведского нашествия на Россию.
Глава II. Шведское вторжение в пределы России. Битва под Лесной. Начало народной войны против шведов
1
Поход на Россию, который должен был одним мощным и быстрым ударом смести Русское государство с лица земли и заменить его удельными княжествами, был замышлен Карлом давно, по крайней мере в общих чертах. После блестящих успехов шведов в Польше и Саксонии, после победы под Фрауштадтом и ухода Августа в Саксонию для Карла и его окружения программа была ясна. Решение вопроса — в захвате Москвы, после чего можно спокойно возвратить уже без борьбы всю занятую русскими Прибалтику. Это и будет быстрым и прочным успехом, грозным ударом, от которого русские уже никогда не оправятся. Чтобы понять всю степень высокомерного легкомыслия, с которым Карл XII после своих успехов в Польше и Саксонии стал относиться к русскому врагу, достаточно вчитаться в один документ и поглядеть, как король третирует русскую армию, готовясь к походу на Россию. Он сидит пока в Альтранштадте и грозит вторгнуться в Австрию (в "наследственные владения" императора Иосифа I), и когда королева английская Анна просит его от этого воздержаться (так как в противном случае Иосиф I должен был бы прекратить борьбу против Людовика XIV), то Карл XII отвечает ей 25 июня 1707 г., повторяя угрозы против Австрии. Почему же он так зол на Австрию? Он не хочет долгих переговоров, "потому что это снова (?) даст московитам возможность ускользнуть… хотя я имею право их требовать (les reclamer), и вопреки надежде, которую мне подали, отдать их в мои руки (me les livrer entre les mains)". [164] Т. е. он, северный Ахиллес и Александр Македонский, недоволен, что опять эта готовая добыча «ускользнет» и он не заполучит ее в свои руки. Мания величия все более и более овладевала этим человеком.
164
Письма Карла XII — Анне. Adlerfeld G. Histoire militaire de Charles XII, t. III, p. 184–185.
Он свободно прошел через Силезию, принадлежавшую австрийскому императору, и тот был радешенек, что Карл ХII там не остался, а удовольствовался тем, что император особым договором обязался не стеснять ничем лютеранской веры в Силезии, обязался перед ним, Карлом XII, с которым он вовсе и не воевал. Это был момент, когда Карл XII делал в Северной, Средней и Юго-Восточной Европе почти все, что хотел. Перед ним трепетали монархи вроде австрийского императора, его слава начинала затмевать славу его знаменитого предка Густава Адольфа, героя Тридцатилетней войны, которому он старался подражать. Вот только еще оставалось справиться с этими московитами, которые все «ускользают» и прячутся! Они, конечно, будут разбиты: вся трудность только в том, чтобы их поймать, получить "в свои руки" (как он выражался в письме к королеве Анне), вовремя захлопнуть мышеловку.