Северная война и шведское нашествие на Россию
Шрифт:
Но все они жестоко ошиблись. Для России отказ от прибалтийских приобретений, которые она всегда считала лишь возвращением стародавних русских владений, был равносилен ликвидации того необходимого, великого дела, без которого Московское царство никак не могло ни дышать свободно, ни жить спокойно, ни торговать и сноситься с Европой так, как это уже явственно требовалось экономическим развитием. Будет ли Петербург новой европейской столицей или Москва превратится с течением времени лишь в обширную зависимую провинцию, останется ли море навсегда недоступным для русского народа только потому, что в старое время у него были насилием отняты Ивангород, Колывань, Ям, Копорье, Юрьев, Корела и берега Балтики, где он раньше уже был, или ему удастся приобщиться к тем нациям, для которых море — один из необходимых элементов их экономического процветания, — вот какой вопрос ставился для России этим упорством Карла XII, сидящего в Бендерах, и правящих кругов Стокгольма, которые в лице влиятельнейших своих представителей продолжали поддерживать короля.
Царь прекрасно понял, что шведы возлагают надежды: 1)
Таким образом, для России вся проблема войны сводилась после 1709 г. к скорейшему созданию военного флота на Балтийском море, чтобы сломить упорного врага на море так, как он был сломлен под Полтавой.
После Полтавы, можно сказать, что на суше русско-шведская война, поскольку дело шло о защите русской территории, окончилась. Но на море она еще только разгоралась. Создавая флот, Петр домогался одного: чтобы шведы признали окончательно, что Прибалтика, им принадлежавшая только по праву завоевания, потому что русские в 1596 и 1617 гг. были слишком слабы, чтобы защитить свое достояние, теперь возвращена России. От шведов в 1709 г., после Полтавы, не требовалось, чтобы они уступили России ту территорию, которая еще не была занята русскими войсками. Им предлагалось лишь подписать договор, который признал бы совершившийся факт. И это предлагалось непосредственно после того, как они опустошили беспощадно Белоруссию и Украину и только потому не разорили также Москву и остальную Россию, что у них, к их искреннему прискорбию, не оказалось для этого достаточно сил. Но чтобы заставить шведов подписать мир, России пришлось еще двенадцать лет доказывать, что, продолжая кровопролитие, они вредят больше всего самим себе, и только когда русские войска оказались несравненно ближе к Стокгольму, чем были шведы в самые «лучшие» свои времена к Москве, тогда и только тогда они согласились подписать мир. Время понадобилось не только России, чтобы создать флот, но оно понадобилось и Швеции, чтобы окончательно разувериться в реальной помощи со стороны великих морских держав.
Только после Полтавы в Европе постепенно стали понимать всю авантюристичность политики Карла XII, который в погоне за Польшей и Украиной потерял Балтику, который отчасти игнорировал русскую армию и вовсе не признавал (даже и не скрывая того) русский флот. Вот как характеризует его английский аноним (a British officer), написавший и напечатавший в Лондоне в 1723 г. "Беспристрастную историю" (An impartial history) Петра I: "Король шведский воевал так, как никакой государь не воевал до него, а именно: стремился одерживать в чужих землях победы — и терял свои земли у себя дома; завоевывал земли в пользу других — и подвергал опасности быть завоеванными свои собственные владения. Он воевал с целью совершить нашествие на Саксонию, которую он заведомо должен был покинуть, — и потерял в это время Ливонию, Эстляндию, Ингрию и часть Финляндии, которые он уже никогда не возвратит". [613]
613
An impartial history of the life and actions of Peter Alexowitz, the present czar of Muscovy… London, 1723, p. 136.
Беспокойные слухи о победе России носились в Англии, в Бельгии, во Франции, по-видимому, уже в середине августа. "Мы не имеем дальнейших подтверждений о битве между шведами и московитами, — писал герцог Мальборо министру Годольфину 15 августа 1709 г., — но если только верно, что шведы так решительно разбиты, как о том говорят, то как печально думать, что после постоянных успехов в течение десяти лет он (Карл. — Е. Т.) в два часа неправильных распоряжений и неудачи погубил себя и свою страну". Только через два месяца после Полтавы герцог Мальборо получил от Меншикова письмо с достоверным и точным известием о катастрофе. "Сегодня после обеда я получил письмо от князя Меншикова, царского фаворита и генерала, о полной победе над шведами. Если бы этот несчастный король получил благой совет заключить мир в начале этого лета, то он мог бы в большой мере повлиять на заключение мира между Францией и союзниками и сделал бы свое королевство счастливым, тогда как теперь он вполне во власти своих соседей", — писал Мальборо своей жене 25 августа 1709 г.
Уже из этого письма явствует, что англичане сильно беспокоились о своем шведском друге, когда тот еще только приступал к осаде Полтавы, и считали наилучшим для него исходом немедленный мир, даже если придется пойти на известные жертвы.
Когда затем в 1710 г. началось русское наступление и завоевание Ливонии, то ни в Англии, ни в Голландии, ни в Пруссии, ни в Дании (а в этих четырех странах очень зорко следили за успехами русской политики) не обнаруживалось уже никакого удивления при вестях о покорении шведских владений. В апреле 1710 г. Шереметев осадил Ригу. Русские беспрепятственно установили батареи между Ригой и Дюнамюнде и мост на сваях, отрезавший город от моря. Флот стоял у берега и помешал шведам увести из Риги суда, которые там находились. 4 июля 1710 г. крепость сдалась, и все суда (24 вымпела) попали в русские руки. Через месяц с небольшим сдались
Дюнамюнде (8 августа), а спустя несколько дней Пернов, Аренсбург и весь остров Эзель. Завоевание Ливонии было завершено 29 сентября 1710 г., когда капитулировал Ревель.4
Как почти вся свита бежавшего Карла, в плен к русским попал в день Полтавы также и Джеффрис, состоявший в тот момент на не весьма ясной должности "секретаря ее величества королевы (английской) при короле шведском Карле". Вероятно, Джеффрис был посажен британским правительством в шведский лагерь в качестве соглядатая, но наиболее зрело продуманный вывод своих наблюдений над Карлом и его армией ему пришлось сообщить уже из русского плена. "Таким образом, сэр, — писал Джеффрис Витворту 9 июля 1709 г., — вы видите, что победоносная и многочисленная армия была разгромлена меньше чем в два года, больше всего вследствие пренебрежения (little regard) к своему врагу". [614]
614
Extract of a letter from m-r Jefferies to m-r Whitworth 9 July 1709. Сб. РИО, т. 50, стр. 217.
При французском дворе учли довольно правильно итоги Полтавской битвы. Вот что говорилось в инструкции, которая по повелению Людовика XIV была дана в 1710 г. послу де Балюзу: "Ничто не кажется более важным, чем повести переговоры… о диверсии, которая побудила бы врагов заключить мир на разумных основаниях". [615] Людовик XIV, утомленный и обеспокоенный своими неудачами в войне за испанское наследство, очень хотел бы как-нибудь втянуть Россию в войну против империи Габсбургов. А в силе России Людовик уже не сомневался: "Царь совершил завоевания, которые делают его хозяином Балтийского моря. Оборона завоеванных земель, вследствие их местоположения, настолько легка для Московского государства, что все соседние державы не могли бы принудить (Петра. — Е. Т.) возвратить эти земли Швеции. Этот государь (Петр. — Е. Т.) обнаруживает свои стремления заботами о подготовке к военному делу и о дисциплине своих войск, об обучении и просвещении своего народа, о привлечении иностранных офицеров и всякого рода способных людей. Этот образ действий и увеличение могущества, которое является самым большим в Европе (qui est la plus grande de l'Europe), делают его грозным для его соседей и возбуждают очень основательную зависть в императоре (австрийском. — Е. Т.) и в морских державах (Англии и Голландии. — Е. Т.). Его (царя. — Е. Т.) земли в изобилии доставляют все, что необходимо для мореплавания, его гавани могут вмещать бесконечное количество судов".
615
Memoiresur une negocation (sic — E. Т.), a faire pour le service du Roi. 1710. — Сб. РИО, т. 34, стр. 418, № 8.
Людовик решил соблазнить Петра, предложив ему торговый договор России с Францией и Испанией. Французскому послу повелевается обратить внимание царя на опасность в будущем, грозящую ему со стороны Англии и Голландии, "интересы которых уже не могут согласоваться с его (царскими. — Е. Т.) интересами".
Зная, до какой степени царь поглощен мыслью о создании флота, французская дипломатия особенно обращает внимание Петра на следующее соображение: "Англия и Голландия только потому с ним обходились дружески, что они находились в войне с Францией и Испанией. Полагались на шведского короля, который стоял во главе многочисленной армии, и нельзя было предвидеть, что царь может в столь короткое время сделать такие значительные завоевания".
Французские министры и король уже хорошо понимают всю недальновидность своего былого пренебрежительного отношения к России и довольно простодушно извиняются за свое высокомерие: "Если царь жалуется, что мы им пренебрегали и что с его послами плохо обходились во Франции, то ему можно ответить, что Московское государство хорошо узнали только с тех пор, как государь, который теперь там царствует, приобрел своими великими деяниями и своими личными качествами уважение других наций, и что вследствие этой репутации его христианнейшее величество (король Людовик XIV. — Е. Т.) и предлагает ему искренне свою дружбу". [616]
616
Там же, стр. 418–420, № 8.
Следует отметить в этом документе одну очень характерную черту. В Европе уже хорошо поняли, что царь желает (и страстно желает) создания не только военного, но и торгового русского флота, и вот Людовик XIV не преминул обратить внимание на монополистические стремления англичан и голландцев в этой области: "Царь должен желать, чтобы его подданные торговали во всей Европе, а это не может согласоваться с интересами Англии и Голландии, которые желают быть перевозчиками (les voituriers) для всех наций и желают одни производить всю мировую торговлю". [617] Тут характерно это слово «перевозчики». Еще точнее, пожалуй, было бы перевести его словом «извозчики», так как именно этим насмешливым термином называли тогда голландцев: "морские извозчики" (слово «voituriers» происходит от «voiture», что значит карета).
617
Там же, стр. 418, № 8.