Северное сияние

— Угу.

— Туда собрался? — Нейт уже повернул к кладовой. — Захвати щит и меч.

— Мне уже сказали. — Он бесстрашно распахнул дверь и на всякий случай оставил открытой.

Кладовая оказалась большой, прохладной комнатой. По стенам тянулись металлические полки, уставленные консервами и бакалеей. Два высоких холодильника предназначались для скоропортящихся продуктов, а между ними был втиснут большой морозильный шкаф.

Посредине стояла Чарлин и быстро писала в блокноте.

— Ого, теперь я знаю, где прятаться в случае ядерной войны.

Она бросила взгляд, в котором не было и намека на ее обычное кокетство.

— Я занята.

— Вижу. Мне нужно тебе вопрос задать.

— От тебя одни вопросы, — проворчала она и вдруг перешла на крик: — А я бы хотела знать, куда подевались две банки фасоли?

В ответ Большой Майк прибавил громкость радио.

— Чарлин, удели мне две минуты — и я от тебя отстану.

— Отлично. Отлично. Отлично! — Она зашвырнула блокнот в стол с такой силой, что что-то хрустнуло. — Я тут пытаюсь делом заниматься. Но кого это волнует?

— Мне жаль, если у тебя проблемы. Постараюсь долго тебя не задерживать. Ты в курсе того, что после своего отъезда, но перед тем, как идти в горы, Пэт выиграл в карлы крупную сумму?

Она насмешливо хмыкнула.

— Если бы! — Потом сощурилась. — Что ты называешь крупной суммой?

— По крайней мере, несколько тысяч. По некоторым данным, он две ночи провел за столом и выиграл.

— Если играли, без него точно не обошлось. Но он сроду не выигрывал, в лучшем случае — пару сотен, не больше. Однажды, правда, было. В Портленде. Выиграл почти три штуки. И мы их тут же просадили — сняли шикарный номер, закатили ужин, шампанское в номер заказали. Купил мне кое-что. Платье, туфли, сапфировые сережки.

У нее заволокло глаза. Но она одернула себя и смахнула слезы.

— Дураки! Сережки мне потом пришлось продать — чтобы оплатить ремонт мотоцикла и запчасти в Принс-Вильямсе. Очень они мне помогли.

— Если бы он выиграл, что бы с деньгами сделал?

— Растранжирил бы. Нет, не так. — Она прислонилась лбом к полке с таким усталым и потерянным видом, что он рискнул погладить ее по плечу. — Нет. Тогда — нет. Он знал, что я с ума схожу от безденежья. Если бы ему что-то обломилось — ну, может, и поиграл бы еще чуток, но большую часть бы сберег, чтобы привезти домой и заткнуть мне рот.

— А не мог он их в банк положить? В Анкоридже?

— Мы в Анкоридже банком не пользовались. Он бы запрятал их понадежнее и привез домой. Мне бы отдал. Он к деньгам почтения не испытывал. Так часто бывает с мальчиками из богатых семей.

Она подняла голову.

— Хочешь сказать, деньги были?

— Это не исключено.

— Домой он ничего не прислал. Ни гроша.

— А если бы у него были деньги, а он собрался в горы?

— Спрятал бы в тумбочку, если б номер за собой оставил. А если нет — взял бы с собой. Но полиция штата ни про какие деньги ничего не говорила.

— При себе у него ничего не было.

«Ничего, — подумал Нейт, распрощавшись. — Ни бумажника, ни документов, ни наличных. Никакого рюкзака. Только спички и дневник — в кармане парки под „молнией“.

На улице он достал блокнот. Написал: «Деньги». И обвел в кружок.

Хоть и говорят: «Ищите женщину», — полицейский знает: если замешаны деньги, надо искать их.

Интересно, как бы узнать, не свалилось ли на кого в Лунаси внезапное богатство шестнадцать лет назад?

Правда, с таким же успехом Гэллоуэй мог оставить за собой номер и спрятать деньги там. А потом горничная, хозяин или следующий постоялец их нашли и прикарманили.

Либо он нес их с собой в рюкзаке. Тогда убийца мог и не посмотреть — взял да выкинул рюкзак, как был, в пропасть.

Но зачем убийце вообще было брать этот рюкзак? Скажем, чтобы забрать оттуда еду. И вдруг — гляньте-ка, что у нас тут… Или просто затем, чтобы от него избавиться — тогда, если даже тело найдут, опознать не удастся.

Но если деньги были, Нейт почти не сомневался, что убийца ими воспользовался. Кто?

— Так-так… А потом люди будут думать, что платят налоги для того, чтобы начальник полиции мог предаваться мечтам среди бела дня.

Он встряхнулся. Перед ним стояла Хопп.

— От вас не скроешься. Всюду поспеваете?

— Стараюсь. Иду вот выпить чашечку кофе и подумать. Проблемку одну надо решить.

— Что такое?

— Да Джон Малмонт только что объявил, что уходит. Говорит, вот год учебный закончится…

— Уходит из школы?

— И уезжает. Мы не можем без него обойтись.

Она достала зажигалку, но не прикуривала, а стояла и рассеянно щелкала крышкой. По слухам, Хопп бросала курить — вроде пластырь никотиновый наклеила.

— Он прекрасный педагог. К тому же и Кэрри с газетой помогает. Все школьные спектакли — на нем. Возглавляет редакцию ежегодного справочника. Рекламирует наш городишко — статьи в журналах публикует. Мне надо подумать, как его удержать.

— Он не сказал о причинах такого решения? Не с бухты-барахты же.

— Сказал только, пришло время перемен. Представляешь: только что сидели на собрании книжного клуба, который он возглавляет, — и тут на тебе! Сукин сын!

Она поежилась.

— Выпью кофе и съем кусок пирога. Какой там у них сегодня? — Она резко захлопнула зажигалку. — Активизирует мыслительные процессы. Просто так я его не отпущу.

«Интересно, — подумал Нейт. — Очень интересно».

Бэрк должен уйти. Лезет всюду, сует нос в дела, которые его совершенно не касаются.

Что ж, есть масса способов выставить этого надоедливого чичако из города. Правда, некоторые считают, что он уже не чичако — paз зиму пережил и не сбежал.

Но он-то знает: чичако — они чаще всего такими и остаются.

Таким был и Гэллоуэй. В решительный момент сразу сдрейфил, заскулил. Струсил, одним словом. Слабак.

Козел он был, ваш Гэллоуэй. Самый настоящий козел. Кого должна волновать его смерть?

Сделал то, что должен был, сказал он себе, волоча через лес тяжелые пластиковые пакеты. Точно так же, как сейчас делает то, что должен.

С Бэрком надо кончать. Еще один бесхребетный нытик. Трус. Ой-ой-ой, моя жена ушла от меня к другому! Горе мне! Ой-ой, на моих глазах убили моего напарника! Какой кошмар! Бежать туда, где меня никто не знает и где я смогу вволю насладиться жалостью к самому себе.

Но и этого ему мало. Показать себя вздумал. Взять верх там, где он не хозяин. И никогда не будет.