Северное сияние

— Таков уж удел старости, — улыбнулся библиотекарь. — У нас, стариков, за молодых душа ноет, а молодые ноют, что мы их душим, и ничего тут не попишешь.

Долго в тот вечер сидели вместе два мудрых старца, и у каждого из них болела и ныла от страшного предчувствия душа.

Глава 3 Колледж Вод Иорданских и маленькая девочка

Не было в Оксфорде колледжа богаче и влиятельнее, чем колледж Вод Иорданских. Кроме того, он, возможно, был и самым большим, но, наверное, этого никто не знал. Со времен раннего Средневековья и до середины восемнадцатого столетия колледж непрерывно строился, и сейчас его основные здания и службы представляли собой три гигантских корпуса, каждый с огромным внутренним двором в форме неправильного четырехугольника. Строили колледж безо всякого генерального плана, как бог на душу положит. Строили, потом перестраивали, и на каждом квадратном дюйме прошлое тесно переплеталось с настоящим. Конечный же результат выглядел несколько сумбурно, но, без сомнения, весьма величественно. Правда, кое-какие фрагменты этого былого величия временами отваливались и падали на голову, но для того и существовало семейство Парслоу. Пять поколений этой семьи верой и правдой служили колледжу Вод Иорданских и выполняли в нем все кровельные, каменные и ремонтные работы. Вот и сейчас папаша Парслоу растил себе смену, так что и он, и его сын, и трое их подручных целыми днями, как трудолюбивые муравьи, сновали по лесам, которые сами же и возвели в дальнем углу библиотеки, или же ползали по крыше храмины и работали, работали не покладая рук: то поднимали наверх отполированные каменные блоки, то тащили блестящие на солнце листы свинцовой кровли, то трелевали бревна.

Колледжу принадлежали фермы и угодья по всей Британии. Поговаривали даже, что можно проехать всю страну с запада на восток, от Бристоля до Лондона, ни разу не выходя за пределы земель колледжа Вод Иорданских. В любом уголке королевства трудились красильщики, кирпичники, лесорубы, рабочие на верфях атомоходов, а все для того, чтобы колледж получил свою десятину. Раз в три месяца: в Богородицын день, в день середины лета, на Михайлов день и в канун Рождества — отец казначей и его помощники подсчитывали доходы, подводили итоги и оглашали их на заседании Совета. В честь такого праздника к обеду подавали парочку лебедей.

Какая-то часть полученных средств сразу вкладывалась в новые предприятия. Так, например, на последнем заседании Совет одобрил приобретение двух доходных домов в центре Манчестера, чтобы сдавать их в аренду. Деньги же, которые оставались, шли на скромные выплаты профессорам, на стипендии студентам, на жалованье слугам (тем же отцу и сыну Парслоу, да еще дюжине потомственных мастеровых и торговцев, которые из поколения в поколение служили колледжу).

Кроме того, надо было пополнять винный погреб, закупать книги и яндарографы для богатейшей библиотеки, которая занимала добрую половину корпуса Мельроза, да еще, подобно катакомбам, уходила вглубь на несколько этажей, и, наконец, не будем забывать о том, что приборы и инструменты для философских изысканий в Храмине тоже стоили денег.

Оборудование Храмины должно было поддерживать на высочайшем уровне, поскольку колледж Вод Иорданских уверенно лидировал в мировой экспериментальной теологии, и ни в Европе, ни в Новой Франции равных себе не знал. По крайней мере, так думала Лира. Научные лавры профессоров из ЕЕ колледжа были для девочки предметом особой гордости, и она не упускала случая похвастаться ими перед уличными оборвышами, с которыми вместе играла на канале или на глиняном карьере. Любой заезжий профессор, пусть он даже был мировой величиной, значил в Лириных глазах куда меньше, чем недоучившийся школяр из ЕЕ колледжа. Причем она свято верила, что школяр на самом деле много умнее, ведь он же учился в колледже Вод Иорданских!

Что же касается основ экспериментальной теологии, то в познаниях по этому предмету Лира недалеко ушла от своих чумазых товарищей по играм. Она смутно представляла себе, что наука эта, наверное, как-то связана с магией, с движением светил и каких-то там частиц материи.

Дальше начинались уже чистой воды фантазии. А вдруг, думала Лира, у звезд, как и у людей, тоже есть альмы, только звездные, и с помощью экспериментальной теологии с ними можно разговаривать. Вот здорово: сидит важный-преважный Капеллан и беседует себе со звездным альмом, слушает, что он там ему рассказывает, головой кивает, дескать, согласен или, наоборот, плечами пожимает сокрушенно. Но о чем именно они беседуют, наша Лира абсолютно себе не представляла.

Правда, она не особенно задумывалась о высоких материях и росла себе эдаким маленьким дикарем. Не было для нее большей радости, чем в компании с поваренком Роджером, закадычным ее дружком, залезть на крышу колледжа и плеваться оттуда сливовыми косточками на головы проходящих внизу профессоров. А еще лучше — притаиться под окном аудитории, где идут занятия, да как ухнуть совой! А что может быть слаще, чем гонять по узеньким улочкам, воровать у торговок яблоки и драться с чужаками. О, эти войны! Насколько Лира не подозревала о подводных политических течениях, бурливших под зеркальной гладью мирной жизни колледжа, настолько же ученые мужи в мантиях понятия не имели о том, что представляет собой жизнь ребенка в таком городе, как Оксфорд, об этом компоте из союзов наступательных и оборонительных, о заклятых врагах, кровной мести и пактах о ненападении. А ведь на первый взгляд и не догадаешься: милые детки, как славно они играют вместе. Ангелочки, да и только.

На самом же деле Лира и иже с ней вели изматывающую войну не на жизнь, а на смерть. Вернее, даже несколько войн. Ну, во-первых, все без исключения дети из одного колледжа (дети — это слуги-подростки, отпрыски взрослых слуг и, конечно, Лира) враждовали с детьми из другого оксфордского колледжа. Но стоило хоть кому-нибудь из «университетских» пасть жертвой «городских», как непримиримая вражда вмиг сменялась самой горячей солидарностью и против «городских» выступали единым фронтом. Такой антагонизм уходил корнями далеко в прошлое, и равноуважаемые стороны получали от него живейшее удовольствие.

Однако и эти распри мгновенно забывались, едва на горизонте брезжил внешний враг. Один такой враг был, можно сказать, извечным: речь идет о детях из поселка на глиняном карьере, где располагались кирпичные мастерские. «Карьерских» ненавидели и «городские» и «университетские». В прошлом году Лира и К° заключили с «городскими» временное перемирие и учинили совместный набег на карьер, где порезвились на славу: швыряли в «карьерских» комьями мокрой тяжелой глины, сровняли с землей уродский замок, который они, дурачки, построили, а в довершение всего хорошенько изваляли их в липком коричневом месиве — ничего, им не привыкать.

По окончании этого геройского налета и победители, и побежденные напоминали орду вопящих глиняных големчиков.

Другой общий враг появлялся в городе дважды в год, весной и осенью, когда на ярмарку в Оксфорд приплывали в своих лодках цагане. Они прямо в этих лодках и жили, целыми семьями. Одно семейство из года в год ставило свой плавающий домик на прикол в Иерихоне, так называлась нищая окраина Оксфорда. Именно с ними Лира и начала вести войну на уничтожение, как только впервые сообразила, что камни под ногами валяются не просто так, а для того, чтобы швыряться ими в цель.

Прошлой осенью они с Роджером да еще пара-тройка поварят из колледжа Святого Михаила устроили засаду и бомбардировали чистенькую, сверкающую свежей краской лодочку комьями грязи до тех пор, пока разъяренные цагане не высыпали на берег, чтобы примерно наказать поганцев. Вот тут-то группа захвата во главе с Лирой взяла лодку на абордаж и смело направила ее прочь от берега, вызвав тем самым немалый переполох среди судов и катеров на канале. А маленькие пираты тем временем обшаривали лодку вдоль и поперек, потому что им нужно было непременно найти затычку. В существование этой затычки Лира свято верила и авторитетно пообещала своей команде, что, если они ее найдут и выдернут, лодка тут же пойдет ко дну. Увы, никакой затычки они так и не нашли, и с захваченного корабля пришлось спасаться бегством, вернее, вплавь, опасаясь праведного гнева владельцев, так что с визгами и брызгами неугомонная ватага промчалась по горбатым улочкам Иерихона, смущая покой горожан.

Так вот и жила наша Лира, и жизнь эта ей необычайно нравилась. Какая-то часть ее естества представляла собой эдакого маленького, цепкого кровожадного дикаря, который нигде не пропадет. Но что-то глубоко внутри подсказывало девочке, что это далеко не все, что она не чужда блеску и славе колледжа Вод Иорданских, что каким-то краешком причастна и к сильным мира сего, таким, как лорд Азриел. Правда, Лире от этого было ни тепло ни холодно, разве что при случае она могла щегольнуть голубыми кровями перед уличными мальчишками. Ей и в голову никогда не приходило задуматься, а кто же она на самом деле?