Северные амуры
Шрифт:
— Так бы и сказал! — надула губки Танзиля. — А то расхаживает тут, принюхивается! Для сына губернатора барашка зарезали. Вот, в чугуне варится.
А молодухи и девушки насмешничали:
— Ах, какой у тебя, Танзиля, деверек серьезный! Ты еще вчера металась: кайнеш едет, ах кайнеш едет!.. А приехал и на тебя даже не взглянул.
— Да, милые, да, подруженьки, — притворно захныкала Танзиля. — Уф, ноет бедное мое сердечко — деверь, Кахым, после целого года разлуки не приветил меня нежным взглядом!
Раздался веселый дружный смех, но к очагу подошла старшая жена Ильмурзы Сажида, мать Кахыма, и
«Вот трещотки!» — добродушно подумал Кахым.
Он взял деревянную чашу — табак с душистой бараниной и отнес, поставил перед князем:
— Милости прошу, Сергей Григорьевич!
Затем при помощи мальчика-служки разнес, расставил на скатерти деревянные блюда с кониной, ароматной, так и сочившейся янтарным жирком. При этом Кахым кланялся и учтиво просил гостей оказать честь его отцу — хозяину и отведать лакомого кушанья.
— Отец, ты сам разделишь мясо? — спросил он.
— Нет, поручаю тебе.
Опустившись на колени, по обычаю, возле князя, Кахым двумя деревянными ложками подхватил большой кусок баранины с костью и переложил на деревянное блюдо. Конину он брал прямо руками и раздавал гостям, неукоснительно соблюдая степень старшинства и звания.
Когда хозяин увидел, что гости щедро оделены мясом, то провел ладонями по бороде и произнес благоговейно:
— Бисмиллахир-рахманир-рахим!
Все гости повторили мощным хором за хозяином дома и трапезы благодарственную молитву Всевышнему и потянулись к мясу.
Ильмурза засучил рукава до локтей, разорвал кусок конины, оглядел, выбрал пожирнее, посочнее и протянул за спиною князя мулле Асфандияру.
— Возьми, хазрет, угощайся!
Мулла вдруг застеснялся:
— Князь-кунак познатнее меня!
— И ему окажем честь, но начинаем по обычаю со священнослужителя. — Ильмурза жирными пальцами положил кусок конины мулле в рот.
Асфандияр принялся уписывать за обе щеки сладчайшее мясо, но оторвал кусочки и вложил в рот хозяину и соседу справа, важному старцу.
И началось взаимное потчевание по всему табыну — гости угощали с подчеркнутой любезностью друг друга, с их пальцев капали жир и сок, щеки и бороды замаслились, они жмурились и громко чавкали от наслаждения.
Вдруг вскочил шальной Азамат, схватил кусок золотистой от жира конины и пошел к князю.
— Эй, сын генерал-губернатора, уважай наши обычаи! — И сунул мясо под нос отпрянувшего Волконского. — Наша махан хараша, смачный махан, язык проглотишь! — Парень чисто говорил по-русски, но сейчас из озорства коверкал слова.
Кахым поспешил на помощь, обратившись к отцу:
— Атай, князь не привык сидеть на подушке поджав ноги, он не умеет рвать мясо руками.
Ильмурза цыкнул на Азамата так, что тот отскочил, и велел принести стол и стул. В сторонке, у самого крыльца накрыли стол скатертью, принесли посуду, Кахым ножом нарезал баранину на мелкие кусочки, извинившись, что придется подцеплять ложкой — вилки в обиходе старшины юрта не водились.
Волконский с удовольствием занялся действительно наисвежайшей и вкусно сваренной бараниной, благо гости на него уже не обращали внимания, а урядник показал Азамату внушительного размера кулак, и тот стих, грызя кость, выбивая из нее мозги.
С женской праздничной скатерти, расстеленной
по паласам, слышались веселые возгласы, смех, прибаутки, но князь Сергей пировавших там женщин не видел, — они сидели за занавеской.Лишь старшая жена Ильмурзы Сажида показывалась время от времени, окидывала строгим взглядом трапезу, отдавала команды служке. И по ее сигналу, когда гости насытились, мальчик-служка собрал опустевшие чашки и миски, ложки, собрал скатерть. Невестка Танзиля с подружками вытряхнули скатерть, а кости из чашек и мисок собрали и раздали столпившимся за забором деревенским мальчишкам.
Но Азамат не желал отдавать кость, а обсасывал ее, кончиком ножа выковыривал из нее мозги, стучал о рукоятку ножа.
— Да он голодный! — сказал Волконский. — А мне совал мясо!
— Народный обычай! — заулыбался Кахым. — И голодный башкир преподнесет гостю лакомый кусок. Азамат сделал это неуклюже, извините… И кровного врага, пока тот в его доме, башкир потчует самыми жирными блюдами.
Кахыма позвала мать:
— Бишбармак готов!
Сын заторопился, и вскоре перед гостями появились деревянные миски, расставленные Кахымом и служкой, с крупно нарезанной лапшой-салмой, с кусочками вареного мяса, все это было перемешано и обильно полито тузлуком [18] . Гости брали яство пятью пальцами и клали себе в рот, чмокали от удовольствия, — жир стекал по рукам до локтей, они слизывали его и опять тянулись к мискам.
18
Тузлук — подливка из жира и лука.
Князю подали отдельно приготовленное кушанье — из барашка.
— А ложка?
— Бишбармак! — поднял и растопырил пальцы Кахым. — Биш — пять, бармак — палец. И едят это кушанье пальцами. Обычай! — Он извинялся и настаивал на том, чтобы гость подчинился национальному обычаю.
Сергей Григорьевич вздохнул, отвернулся и стал осторожненько, пальцами брать кусочки баранины и салму. Жевал он бесшумно и непрерывно вытирал батистовым платком и рот и пальцы.
— Вкусно! Очень вкусно! — искренне признал он.
Кахым так и засиял, побежал сказать матери и Танзиле, что князю бишбармак понравился.
А на скатерть уже ставили чаши с наваристым золотистым бульоном.
Гости еще отдувались, вытирая рукавами масленые губы, а Кахым уже принес деревянный жбан с кумысом.
— О-о-о!.. — с восторгом простонали изнемогавшие от жажды и старики, и мужчины помоложе.
Ильмурза покрутил мешалкой, чтобы взбурлить игристый напиток, деревянным черпаком налил кумыс в чашку, глотнул, сладостно закрыл глаза.
— У-у-у шайтан, поспел, в самой поре!
Он разливал пенистый кумыс истово, торжественно по деревянным чашкам, а Кахым и служка разносили, гости с нескрываемой жадностью припадали губами к краям и сосали-сосали-сосали, а оторвавшись, переведя дух, требовательно смотрели на хозяина — надо, мол, подлить божественного нектара…
И Кахым еще приволок вместительные жбаны.
Князю он налил полчашки, для пробы. Волконский пригубил и вежливой улыбкой поблагодарил его.
Ильмурза осведомился: