Северные огни

Возвратившись в Далройд, Марк направился прямиком в рабочий кабинет, бросился в кресло и с полчаса задумчиво и мрачно разглядывал узор из листьев на ковре, блестящую и темную дубовую обшивку, написанные маслом портреты, что злобно поглядывали на него со стен, парчовые шторы на окнах и разбросанные по столу счета и гроссбухи, отвергая все призывы Забавника поиграть с ним. Убедившись, что хозяин не в настроении, терьерчик горестно вздохнул, поджал хвост, опустил уши и устроился в тростниковой корзинке в ожидании того часа, когда сквайр сочтет нужным с ним повозиться.

Прошло полчаса. Туча тяжких мыслей снялась с чела сквайра и растаяла в воздухе. В голове у него прояснилось; он поднялся с кресла, кликнул Забавника, и хозяин и пес затеяли развеселую возню: сквайр дразнил своего любимца, делал отвлекающий маневр-другой, подкрадывался, прятался; терьер с фырканьем резво носился туда-сюда. И такую эти двое устроили кучу малу, что в конце концов оба рухнули на диван совершенно без сил.

Отрывистый стук в дверь возвестил о появлении мистера Смидерза: он исполнил приятную обязанность, сообщив сквайру, что ужин на столе. Едва исполненная достоинства фигура дворецкого скрылась за дверью, в проеме возникла улыбающаяся физиономия Оливера: мистер Лэнгли, в свою очередь, до смерти устал от возни с занудой Силлой и с нетерпением предвкушал аппетитную трапезу и добрую компанию. Сквайр хлопнул в ладоши и встал; Забавник выжидательно застыл у его ног.

— Эй ты, послушай-ка, — промолвил Марк, обращаясь к псу, — ежели будешь хорошим мальчиком, глядишь, за столом какая-нибудь награда перепадет. Так что бери пример со всех нас, лови свой шанс, пока можно. Ха!

Оливер поразился тому, как хорошо понимают друг друга Забавник и его хозяин. При словах сквайра терьерчик так и задрожал от возбуждения, словно и впрямь осознал, что его собираются угостить, более того, повел себя подобающим случаю образом, как это у собак водится: восторженно высунул язык, затанцевал на ковре, завилял хвостом и одобрительно затявкал. Разумеется, объяснялось все это куда более прозаично: Забавника всегда кормили именно в этот час, да еще на рассвете; и энтузиазм сквайра лишь придал остроту предвкушению.

Раз стряхнув с себя мрачность, за столом сквайр вскорости вновь впал в угрюмую задумчивость, так что ужин получился довольно унылым. Оливер попытался было завязать разговор, принявшись описывать, как корпит над пропыленным римским испанцем и как отчаянно старается вывернуть английский язык наизнанку и снова наружу и в разные стороны, переделывая на латинский лад. Сквайр ко всему этому особого интереса не выказал: орудовал ножом и вилкой, точно во сне, механически пережевывал пищу, без удовольствия пил вино и отрешенно разглядывал скатерть. Выходил он из транса только ради Забавника, которому то и дело бросал кусочек-другой со своей тарелки; на эти мелкие любезности он и впрямь отвлекался, однако мысли его были далеко.

Но вот со стола убрали, и сквайр принялся готовить пару сигар — тем же самым эксцентричным способом, что Оливер наблюдал не раз и не два. Марк зажег первую сигару и кликнул Забавника: песик метнулся к хозяину, встал на задние лапы и застыл неподвижно, только ноздри и хвост возбужденно подрагивали. Сквайр вложил дымящуюся сигару псу в зубы, сам взял в рот вторую и, прикоснувшись ее кончиком к Забавниковой, зажег и ее. Минуту-две Марк с наслаждением вдыхал дым, затягиваясь как можно глубже, а потом извлек первую сигару из зубов терьера и предложил ее Оливеру. Гость из Вороньего Края учтиво отказался, заверив, что свою сигару раскурит и сам, спасибо огромное. Сквайр равнодушно пожал плечами и швырнул сигару в камин. Похоже, даже он любил Забавника не настолько сильно!

Джентльмены перешли в библиотеку; Марк по-прежнему пребывал в мрачной задумчивости, как ни пытался Оливер ее развеять, так что беседа не клеилась. Дабы убить время, Оливер снял с полки старинную книгу ин-октаво, богато украшенный том в сафьяновом переплете с гравюрами, и принялся медленно переворачивать страницы одну за одной, но содержание ни искры интереса в нем не пробудило. Мистер Лэнгли взялся за другой фолиант — и отверг его по той же причине. За ним последовала еще одна книга, и еще, и еще одна, и так далее. Оливер курсировал между полками и креслом, точно челнок ткацкого станка, туда-сюда, — все тщетно. В тот вечер гостю никак не удавалось сосредоточиться, настолько расстраивало его поведение друга; наконец он и вовсе махнул рукой на книги и чтение и предложил партию в бильярд, втайне надеясь, что игра хоть отчасти взбодрит и развеселит сквайра. По счастью, трюк сработал: предложение было с готовностью принято, и друзья поразвлеклись на славу — отдельным великолепным ударам завсегдатаи «Герба» позавидовали бы смертельной завистью.

По завершении партии Оливер с Марком вышли на балкон полюбоваться ночным пейзажем. Сразу за лужайкой начинались Клюквенные угодья, а за ними темнел Мрачный лес. Вставшая луна серебрила кроны деревьев. Вечер выдался прохладный — впрочем, не настолько, чтобы озябнуть в костюме, перчатках и шляпе, хотя очень скоро должно было похолодать. Ночи сделались заметно свежее: короткое горное лето уже перетекало в осень.

К превеликому облегчению Оливера, сквайр наконец-то нарушил молчание.

— Как по-твоему, Нолл, — вопросил он, глядя скорее вдаль, нежели на Оливера, — разумно ли заподозрить в мистере Биде Уинтермарче, этом суровом джентльмене, с которым мы познакомились в гостиной Скайлингдена совсем недавно, — разумно ли, спрашиваю я, заподозрить в нем полоумного безумца?

— Ты спрашиваешь, как он может быть Чарльзом Кэмплемэном, если Чарльз Кэмплемэн сошел с ума? Как он может оказаться тем же самым человеком, если мистер Боттом нам не солгал?

— Именно. Назвал бы ты мистера Бида Уинтермарча рехнувшимся маньяком, исходя из нашего недолгого с ним общения?

— Нет, не назвал бы. Напротив, он — джентльмен с виду весьма респектабельный и, насколько я могу судить, весьма и весьма здравомыслящий. Здравомыслящий, однако замкнутый и чересчур чопорный; по чести говоря, с таким бы мне близко общаться не хотелось.

— Стало быть, с головой у него в полном порядке?

— Точно так.

— И мозги в норме?

— Еще бы.

— Ну и как же ты это объясняешь? Оливер на минуту задумался.

— Возможно, его вылечили? — предположил молодой человек не то с надеждой, не то недоуменно. — У нас в городе есть превосходные доктора.

— По-твоему, такое возможно? — с сомнением осведомился Марк.

— Что — возможно? Существование превосходных докторов?

— Возможно ли, что Чарльз Кэмплемэн излечился от своего недуга?

— Полагаю, очень даже, — отвечал Оливер, поглаживая подбородок. — Во всяком случае, я от души на это надеюсь. Но, поскольку сам я не врач, поставить диагноз я затрудняюсь.

— Ты веришь в рассказ старика Боттома? Веришь от начала и до конца?

— У меня нет причин подвергать его сомнению. А почему ты спрашиваешь? Он что, склонен к притворству?

— Боттом живет в деревне с незапамятных времен, — ответствовал сквайр, — и всегда был не прочь приврать безбожно, просто красного словца ради.

Оливер снова пораскинул мозгами.

— Думаю, очень может быть, что некоторые подробности в его рассказе и впрямь преувеличены, — произнес он медленно, тщательно подбирая слова.

— Согласен.

— Но что до самих событий — в самом ли деле все произошло так, как он описал, — здесь тебе, конечно же, известно побольше моего. Я здесь чужой.

— И тем не менее твое беспристрастное мнение чертовски ценно. Ты — человек городской, со стариком Боттомом познакомился совсем недавно. Ну и как он тебе показался? Можно ли ему верить?