Северный богатырь. Живой мертвец(Романы)

— От попа к попу, — пробормотал Пряхов, — а самого видел?

— Кого, милостивец? — спросил Агафошка.

Пряхов нахмурился. Как старовер и противник новшеств, он не хотел произнести слово «царь», считая Петра за антихриста.

— Самого, — уклончиво повторил он, — он в тех местах был.

— Сподобился, господин!

— Что же он тебе не помог?

— А с чего? Он до нас не охотник. Ему солдат поболе, а не служителей, которые при церковном благолепии.

— Истинно так, — сказал Пряхов усмехнувшись. — Никого ему не надобно, только бы табашников да немцев. Слышь, говорят-то о нем, что это — обманный царь, что его еще у матушки Натальи на басурманское дитя обменили. Как вырос, так его туда и потянуло!

— Будет тебе! — остановила мужа Ирина Петровна и потянула его за полу.

— Не веришь? — спросил Пряхов.

Ирина Петровна качнула головой и выразительно указала головой на Агафошку. Тот стоял и, видимо, жадно ловил каждое слово купца.

У Пряхова вдруг сжалось сердце, и он быстро встал.

— Эй, ребята, сбирайтесь! Посидели, отдохнули и будет! Пора и в путь!

Работники вскочили от костра и бросились исполнять хозяйский приказ.

Спустя полчаса, возок уже ехал дальше, везя на козлах рядом с кучером и рыжего Агафошку.

XIX Предатель

Дороги до Новгорода были тогда не нынешнее шоссе; всюду были грязь да ухабы, особенно в гнилую северную осень. Однако — трух да трух, где поскорее, где потише — Пряхов с семьею добрался наконец до Новгорода, бывшего когда-то великим, и Катя, взглянув из-за фартука, закрывавшего окно, увидела и синеющую ленту Волхова, и крест на храме св. Софии и радостно закричала:

— Приехали!

Пряхов приказал остановиться и, подозвав одного из приказчиков, сказал тому:

— Возьми коня, поезжай вперед и предупреди Петра Грудкина, чтобы встретил нас.

— И я с тобой, милостивый! — увязался с приказчиком архиерейский служка.

Приказчик взял легкую двуколку, что была привязана позади обоза, впряг коня и быстро погнал в город.

Ирина Петровна набожно перекрестилась.

— Ну, доехали, слава Богу! Господи! Все суставчики размотало. Теперь, как приеду, два дня спать буду.

— Не до сна, мать, — шутливо ответил Пряхов, — надо дом обставлять!

— А девки наши на что?

— А они валяться будут! — и Пряхов добродушно засмеялся.

А кони шли легкой рысцой и скоро въехали в городской посад.

По бокам показались домики.

Переехали площадь, на которой стояла виселица с недвижно висящим удавленником.

— С нами крестная сила! — испуганно воскликнула Ирина Петровна. — Отвернитесь, девушки! У нас, в Спасском, никогда такого не бывало.

— На то, матушка, город, — объяснил Пряхов, — тут и приказ, и суд и кат [12] , да и татей с разбойниками немало.

12

Палач.

Показались городские стены. Кибитка, а за ней обоз, проехали ворота, у которых стояла стража в кафтанах и треуголках, с волосами, заплетенными в косу. Показались купцы и мещане, проехал майор на коне, прошел поп в огромной шляпе. Вот и гостиный ряд с кучей открытых ларей, площадь Софии, храм, а там заворот, широкий Волхов, и над ним, на обрывистом берегу, тенистый сад за высоким забором. Это и были дом Пряхова и его кладовые. Ворота были раскрыты настежь, и у ворот стоял высокий, крепкий мужчина в длиннополом кафтане, с красивым, строгим лицом, обрамленным рыжей, словно огненной, бородой.

Пряхов вышел из кибитки и, обнявшись с этим человеком, трижды поцеловался.

— Господи Иисусе Христе! — сказал он. — Все ли слава Богу, Саввич?

— А чему быть худому? — ответил его старший приказчик и друг Грудкин, — все в порядке. За товарами три баржи послал недавно — кожи послал да лен, да пеньку. Доченька! — воскликнул он и раскрыл свои объятия, причем его лицо сразу просветлело.

Софья с легким возгласом прильнула к его груди.

Грудкин нежно погладил ее по голове, а затем произнес:

— А Ефрем прискакал, говорил, что Яков начудил что-то!

Пряхов махнул рукой.

— На все воля Божья! К царю служить ушел!

Лицо Грудкина выразило ужас.

— К. нему? К антих… — начал он, но Софья быстро зажала ему рот рукой:

— Тсс… его чуть шведы не забили!

— Пойдем в горницы! — сказал Пряхов.

— Матушка Ирина Петровна! Ласточка Катюша! — заговорил Грудкин, приветствуя мать и дочь, и все, выйдя из кибитки, пошли по широкому двору к большому, красивому дому с высоким резным крыльцом.

С левой стороны двора рядом выстроились приземистые амбары, справа раскинулся густой сад, за домом виднелись службы, а сам дом, с хитрыми кровлями и куполами, красовался, как красивый боярский сын. Несколько старых слуг вышло на крыльцо с хлебом-солью.

Чем-то родным пахнуло на Катю. Вот ее отец подошел к слугам и поцеловал каждого по три раза; потом взял полотенце с хлебом-солью и, широко перекрестившись, вошел в дом.

Все вошли следом за ним.

— Ну, вот, слава Богу, и дома! — сказал Пряхов. — Здравствуйте еще раз!

— Батюшка! Что это? — раздался вдруг крик Софьи от окошка.

Все обернулись.

Грудкин испуганно подбежал к дочери и в удивлении сказал Пряхову:

— Солдаты!

По двору мощным шагом выступали шесть солдат с офицером, а рядом с ним суетливо бежал лохматый человек в подряснике.

— Наш попутчик, — сказала Софья отцу.

— Агафошка! — воскликнул Пряхов и побледнел.

В это мгновение в дверях показались офицер и архиерейский служка. Он, махая рукой и тыча в Пряхова, закричал:

— Слово и дело! Вот он скаредные словеса про царя-батюшку сказывал.

Офицер обернулся к Пряхову и произнес:

— По присяге арестую! Иди за мной!

Эта сцена, как гром из чистого неба, внезапно разразилась над мирной семьей. Ирина Петровна, покрасневшая, готовая умереть от прилива крови, недвижная, сидела на лавке и бессмысленно улыбалась. Пряхов стоял недвижно. Катя и Софья обнялись и испуганно прижались друг к другу, а Грудкин шагнул к противному Агафошке и замер в позе негодования.