Северный ветер

Студия, в которой репетировали ребята, находилась в одном из полуподвальных помещений домов. Стены были обиты каким-то звукоизоляционным материалом, на полу покоился старый, оставшийся еще с прошлых хозяев, темный линолеум. Из вещей инструменты, диван со столом, да небольшое возвышение - импровизированная сцена.

Нина уже бывала здесь однажды. Только тогда здесь были и другие музыканты из группы, их девушки. Сейчас же комната казалась пустой и никому ненужной. С Алексом они были здесь одни.

– А где остальные? девушка огляделась, вешая куртку на крючок.

– Придут чуть позже, рано еще, - парень громко включил музыку и сел на стоящий у стены диван - Иди сюда.

Нина примостилась на противоположный край дивана. Нет, ей не было противно или неприятно находится с Алексом рядом, иначе не было бы и встреч. Скорее наоборот. Но девушка чувствовала, что с ним нужно сохранять дистанцию. Именно с этим человеком.

Она не знала интуиция это или нет, но ощущения неправильности от общения, встреч, касаний рук и его попыток обнять не проходило. Висело за спиной подобно топоту над головой невинно осужденного. Это чувство притупляло все остальные, заставляя пугаться, в глубине души, любых желаний парня стать ближе.

– Наверное, все дело в том, что не мой он человек, - подумала Нина, за своими мыслями не заметив насколько близко придвинулся к ней гитарист. Теперь его глаза смотрели к ней в душу и, кажется, видели насквозь. Она не успела выговорить и слово протеста, когда почувствовала руки парня на своих коленях. Их жар и тяжесть чувствовались даже сквозь плотные джинсы, заставляя нервные клетки реагировать на каждое прикосновение. Стало по-настоящему страшно.

– Саш, убери руки. Это не смешно, - она постаралась высвободиться.

– Да и я не клоун.
– Он ухмыльнулся, притягивая девушку за сгиб ноги ближе к себе.

– Теперь-то она точно не сбежит, - самонадеянно подумал Алекс. На периферии его сознания громким рокотом звучало: "сломать, подчинить, растоптать". Ни одной другой мысли. Только желание силой взять все, что ему не отдали по доброй воле.

Его руки, задрав джемпер, коснулись узкой талии, с силой сжав ее. Девушка начала вырываться, окончательно поняв, насколько все далеко от шутки. Но ничего не помогало. Он был сильнее, больше, агрессивней. Настолько, что сознание терялось от мыслей о свободе, до которой было совсем близко и одновременно безумно далеко.

Щеку обожгло поцелуем. Неприятным, мерзким, пустым. Будто горячая сталь коснулась кожи, оставляя рубец если не на теле, то на душе. Еще один отпечатался на шее, неприкрытой вязаным джемпером, а в голову Нине ударил адреналин. Сбежавшие с талии руки до боли сжались на тонких хрупких запястьях, оставляя отчетливые красные следы. Она все же нашла силы оттолкнуть от себя парня и вскочить с дивана, чуть не упав на холодный пол.

Гитарист выглядел рассерженным и озадаченным. Видно не часто девушки отказывались у него от таких "прекрасных" подарков. Одно это выводило его из себя, доводя до пятен перед глазами от скрытой ярости.

– О господи, Нина, не корчь из себя недотрогу, - он тоже встал с дивана, кое-как смерив подступившие к горлу страсть и ненависть. Даже если учесть его весьма субтильное для взрослого парня телосложение вырваться второй раз у девушки никак не получилось бы.

– Прекрати, - твердо произнесла Нина, отступая к двери. В душе была сумятица, но она раз за разом пыталась взять себя в руки, разговаривая с парнем, как со свирепым хищником: спокойно и громко. Он им и был: тигром, нет, скорее шакалом, хитрым, злым, подбирающим то, что плохо лежит или не способно защититься от не слишком-то сильных лап.

Она отступала, понимая, что на каждый ее шаг к двери он сделает два своих. А Алекс продолжал наступать делая все нарочно медленно и плавно, будто заигравшись в какую-то свою игру. Это единственное, что дало девушке шанс выбраться наружу.

Когда спина уперлась в холодную железную дверь, она чуть не вскрикнула от испуга. Схватилась за нее и, дернув на себя, отворила. В помещение влетел холодный воздух с улицы, по которой в спешке бродили люди. Бросившийся было к ней Алекс остановился на полпути, вновь замедлившись. Теперь не так страшно, теперь легче...

– Быстро отойди от двери, идиотка. Иначе тебе же будет хуже.

– Врешь, - выдохнула она и, схватив куртку, бросилась наверх, не думая о том, чтобы остановиться или оглянуться. Сердце случало в бешеном ритме, грозя разорваться на части. До самого угла дома она бежала словно ошпаренная, прижимая куртку к груди. Лишь на перекрестке, в потоке удивленных людей она рискнула накинуть ее на плечи.

– Ну и дура!
– разгорячено выкрикнул он ей вслед - Будешь и дальше гнаться за своими мечтами: сгинешь!

Парень кричал что-то еще, вымещая давившую на него злость в морозный воздух, все больше наполняющийся белыми слепящими глаза снежинками. Но девушка его уже не слышала. Она вновь бежала вперед, пытаясь оставить позади и свое прошлое, и свою боль, и ощущения прикосновений обжигающе горячих рук к запястьям. Оставить за спиной все, что мешает жить.

***

Тем же вечером Максим сидел у дверей ее квартиры с одной ясной мыслью: "сказать ей все". Прошло уже два дня с тех пор, как он закончил картину, но увидеть или поймать девушку в коридорах не получалось. Несколько раз днем он подходил к квартире Нины, стучался, звал, но ни разу не услышал даже шороха или звука. Она определенно угадывала те моменты, когда он решался наведаться к ней, и убегала из дома раньше, не оставив ни намека на свое присутствие.

В этот раз художник решил ждать до последнего. Даже если она - эта взбалмошная, хрупкая, странноватая девчонка - вернется домой лишь под утро, он все равно будет ждать здесь. Хотя в последнее верилось с трудом. Максим и через железную дверь слышал возню Марка у порога. Тот явно ждал хозяйку, а она бы не посмела оставить его одного надолго.

Он сбился со счета времени, когда совсем рядом заскрежетал лифт. Было слышно, как он с трудом передвигается в шахте, мечтая только о том, чтобы вновь замереть, примостившись на каком-нибудь тихом этаже. Повозившись, створки лифта открылись, выпуская в коридор Нину.

Волосы взбиты, будто перья. В них запутался снег и питерский воздух. В глазах недоумение и легкий страх. Но, завидев Максима, эта кутерьма во взгляде почему-то успокаивается, теряя былую рассеянность. С красных от холода губ срываются облачка пара. Нина плотнее кутается в теплую куртку, из-за чего пальцы почти побелели от напряжения.

Заметив ее разбитое состояние Максим поднимается с корточек, но не двигается с места. Он и здесь-то еле смиряет желание кинуться к ней и обнять, вернув глазам уверенность и затаенные смешинки. Вместо этого он ждет у двери, так же как ждет её преданный пес по ту сторону этой глупой перегородки.