Сейф для семейных тайн (сборник)
Шрифт:
Ведь когда убили Ведерского, то только дурак мог рассказать нелицеприятные факты, которыми она делилась. И не только с ней, но и с полковником милиции. Неужели не понимала, что это может пойти ей во вред? Или так рассчитывает отлично?
Лариса терялась в догадках. Но тем не менее она не могла отметить, что было в Ольге Лариной нечто такое, что делало ее симпатичной и милой. С ней приятно было разговаривать. И она на самом деле походила на ребенка. Капризного, иногда обиженного, но все же ребенка.
— Хорошо. Я буду говорить тебе «ты», — согласилась Лариса. — Но
— Да. Папа меня без средств не оставил. И даже несмотря на то, что нашлись наследнички кроме меня, я не в обиде, — надув губки и выразив совершенно обратное чувство на лице, сказала Ольга.
— Кто наследники? — задала Лариса прямой вопрос.
— Я, потом Кондаков и Купцова. — Тут Ларина снова поморщилась.
— Все?
— Да. Вы думаете, этого мало? Хватит, — Оля блеснула глазами.
— Что досталось Купцовой?
— Она на самом деле была любовницей отца, — жестко ответила Оля. Девушка налила себе вина, сделала неожиданно большой глоток, а потом снова посмотрела на женщину. — Мы вчера в автобусе говорили об этом, но я все надеялась, что это какая-то ошибка. И в самом деле, с какого боку эту Наталью Юрьевну позвали на зачитывание завещания? Думала, сейчас придем, и выяснится, что она тут ни при чем, и ее попросят уйти.
— Но оказалось иначе? — Котова увидела, что Оля замолчала, и решила ее подтолкнуть.
— Оказалось, что ей и Карине… Знаете кто такая?
— Да. Это дочь Купцовой.
— Верно. Так вот, им отошла приличная сумма и квартира. Представляете?
— Это говорит только о том, что твой папа был совсем не бедным человеком. — Про себя Котова все равно присвистнула: «Ай да Купцова. И ведь ничего тогда при разговоре не сказала. Ни словом не обмолвилась. Хотя могла догадываться, что их отношения с Ведерским все равно выплывут наружу».
— Знаете, мне все равно обидно. Ладно, если бы она была ему официальной женой. — Оля налила себе еще вина. — Или если бы они хотя бы не скрывались, а жили вместе. Я бы хоть привыкнуть успела. Нет! Ничего такого не было. А теперь как гром среди ясного неба.
— Как вела себя Купцова? — поинтересовалась Лариса.
— Нормально. Мне даже показалось, что она очень жалеет отца. Страдает по нему. Только непонятно, зачем всем это показывать? Мне кажется, это неприлично. Думаете, я своего отца меньше любила? Но я не рыдала в голос и на гроб не кидалась, как она вчера на кладбище.
— Олечка. Есть люди, которые не могут держать чувства в себе.
— Не знаю. Я бы постеснялась, — дернула плечом Ларина.
— У тебя просто другие представление о том, что нужно делать, а что надо держать в себе.
— Я читала в какой-то книжке, что истинное горе может быть только молчаливым. Сильные люди даже не плачут.
— Ей-богу, ты как ребенок. Это все так относительно. — Ларису стал раздражать этот юношеский максимализм, который так не к лицу этой молодой, но уже вполне взрослой
женщине.— Ладно.
— Ты мне про другое скажи. Как Наталья Юрьевна отнеслась к наследству?
— Нормально. Пустила три слезинки и носом долго хлюпала.
— Хорошо. Давай дальше. Что там с Егором Кондаковым? Ему что осталось? И вообще, как ты думаешь, почему Семен Александрович упомянул его в завещании? — быстро задала вопрос Котова.
— А что тут думать? — Оля округлила глаза. — Папа считал Егора чуть ли не своим сыном. Хотя нет. Это я уж слишком громко сказала. Не сыном. Но отец был сильно к нему привязан. Он видел в нем себя молодого и очень хотел Егору помочь. Впрочем, сумма там смехотворная. Скорее всего, только для поддержания духа. Мне кажется, папа по приколу его упомянул. Пошутить захотел.
Лариса выпила чай и поставила чашку на стол. Есть торт ей совсем не хотелось.
— Значит, у Кондакова сумма смешная? — уточнила Котова.
— Да.
— А тебе?
— Мне досталось все остальное. Его квартира, все, что в ней, дача, гараж. Там ценности кое-какие.
— Например?
— У папы есть одна ценная картина. Одна только. Но если ее продать, то можно получить хорошие деньги. Потом, марки, еще что-то по мелочи.
— Понятно, — Лариса вздохнула.
— Так что ничего особенного я вам, Лариса Викторовна, не сообщила, — сказала повеселевшая от вина Ольга.
— Ну почему? Надо будет с Купцовой поговорить. Жаль только, что папа твой не поставил тебя в известность по поводу своей гражданской жены.
— Да какая там гражданская жена? Они вместе и не жили. Папа всегда жил один у себя дома. А им квартиру купил, как оказалось. Да мне все равно. Пусть подавятся. Мне не жалко. Просто теперь разговоры всякие пойдут. Неприятно будет. — Ларина встала и подошла к окну. — А на улице снег пошел, — сообщила она.
— Это хорошо. — Лариса не знала, о чем еще спросить. — Оля, может, ты мне расскажешь про своего мужа? Как его, кстати, зовут?
— Вот уж о ком мне совершенно не хочется говорить, так это о нем. Зовут его Олег. Но он мне так надоел! Просто не дождусь того момента, когда официально разведусь.
— Ты вышла замуж по любви?
— Да. Я очень его любила. Он для меня был как бы символом свободы, что ли. С ним было просто и весело. Я и не знала тогда, что он очень любит выпить.
— Сильно пьет?
— Не то слово. Его даже, кажется, с работы выгнали.
— Да. Пьянство — это ужасно.
Лариса вспомнила своего Евгения. И она прекрасно понимала, что это такое.
Вообще все люди якобы понимают это. Но если сами не сталкивались, то все их домыслы остаются только домыслами. Это надо пережить, чтобы прочувствовать весь ужас до конца. По одним только разговорам не понять.
— Не то слово. Мне кажется, «ужасно» — еще мало сказано. Эти люди уже ненормальные. У них весь смысл жизни состоит только в том, чтобы найти выпить или деньги на выпивку. Не буду говорить про наркоманов. К счастью, судьба меня с ними не сталкивала. Впрочем, вероятно, эти состояния похожи. — Ларина стала вдруг серьезной и отчаянно грустной.