Сезон охоты на единорогов

Он замер, восстанавливая равновесие.

Лицо белое, словно простыня. Зрачки огромные от боли. И никаких эмоций. Словно сморозилось, навечно став безучастным.

Я перехватил его и подступил ближе. Прекрасно видно, что вся эта демонстрация только для одного зрителя, что сейчас в моих глазах он рассчитывает реабилитироваться, чтобы и дальше защищать Юрку. Да только я уже не в том возрасте и не в той ситуации, чтобы ценить показное равнодушие ценой сжигания последних ресурсов тела.

– Жень, хорош, - прошипел я. – Убирай маску. Ты сейчас больше сил на неё тратишь, чем на работу. Убирай, я сказал!

И помог ему дойти до кровати и сесть.

Женька опустился на матрац и сразу оплыл, теряя жёсткую ось спины. Опустил голову, но я успел заметить, как содрогаются от перенапряжения мышцы. Подёргивающаяся ладонь легла на вновь взбухшую кровяным пузырём рану. Ещё недавно наросшая под коркой живительной мази кожица лопнула и из трещинок мелкими ручейками потянулась сукровица.

Я сел рядом и прижал своей ладонью его. Так и моя сила могла ослабить боль.

– Анна, одежда и бинты, - кивнул я ведунье, молчаливо наблюдающей за нами.

Она недовольно передёрнула плечами, но на миг сосредоточилась, сканируя окружающий мир, и после легко поднялась и вышла за искомым. Через пару секунд у нас уже было чем затянуть свои новые дырки в шкурах.

Перевязывались молча, быстро. Я свои раны, он свои. Не поднимая глаз и не обращая внимания на хозяйничающую на кухне Анну. Оттуда слышалось позвякивание посуды и журчание жидкостей, от чего к глотке подступала тошнота. Телу явственно не хватало воды. А ещё хорошо бы сейчас пошёл мясной бульон с травками, которые любой справный вед знает получше тархов. Да только времени на это нет.

Женька с трудом натянул новые штаны, морщась от боли. Стиснув зубы, накинул рубашку. Я знаю это чувство – когда на свежую рану ложится ткань. Словно тёркой проходят нитка за ниткой, соскребая едва затянувшуюся кожицу.

Мне тоже нашлась новая рубашка. Видимо, Анна распотрошила оставленный прежними хозяевами склад одежды. Выцветшая плотная рубаха, больше похожая на гимнастёрку, с большими накладными карманами. Я оглядел её со всех сторон – вроде в паре мест подшитая, но вполне ещё крепкая.

– Идите сюда, мальчики!

Я кивнул уже одетому Женьке, и он молча стронулся с места. Мне совсем не хотелось, чтобы он видел, как я перекладываю в новую рубаху пряжку пояса тиса. После того, как Сашка появлялся передо мной воочию уже дважды за последние сутки, мне не хотелось ни на миг расставаться с тем последним, что связывало нас.

Когда зашёл на кухню, табуретку из-под стола мне выставил Женька. Просто наклонился, вытянул и поставил во главе стола. Не глядя. Как сделал бы любой настоящий тис.

Я прошёл, сел, и тут же передо мной Анна поставила кружку. В тёмном океане чая лениво перекатывались на волнах мелкие травинки и лепестки.

Отхлебнул. Да. Это то, что нужно сейчас!

Анна села напротив. Наморщила лоб, потёрла виски и начала:

– Так, мальчики. Ещё раз, если вы пропустили, - я смогу восстановить только одного из вас. На двоих меня не хватит. Придётся тратить энергию матрицы, а она у меня слабая. Поэтому после этого я просто стану, словно тряпочка с глазами – лежать и моргать.

Я откашлялся, привлекая внимания. Но Анна недовольно замахала рукой – «потом, потом!» - и продолжила:

– Мне бессмысленно бегать и пулять – я этого не умею! Отлежусь чуток. Тем более, что моя работа будет на другом пласте реальности…

Я согласился. Пускать её туда, где стреляют, после того, как она так глупо попалась под пулю? Увольте!

– Что ты умеешь?

Анна задумавшись, накручивала локон на палец и смотрела в чай, но, наконец, решительно тряхнула волосами.

– В этом и загвоздка, Борис. Я не боевой вед. Создать огненный шторм, двигать по воздуху оружие или ставить прозрачные стены – я не умею.

Она отвела взгляд:

– Учительница – это такая доля, которая, в идеале, далека от войны…

Я понял и скрыл потемневший взгляд в чае. Ведь, ничего не требовал особенного. Даст сил чуток – уже будет хорошо! А сможет прикрыть иллюзорной маскировкой – совсем отлично! Сумеет хотя бы маленький какой переполох у противника вызывать – цены ей не будет! Но – нет, так нет.

Анна, словно прочитав мои «громкие мысли», криво усмехнулась и фыркнула:

– Не настолько всё плохо, Борислав!

– Я весь внимание, веда, - кивнул я.

Снова меланхолично накручивая прядку, она отвернулась к окну. Хмурая, задумчивая, точёная, словно созданная из мрамора рукой гения древняя муза. Муза заботы. Солнечный свет из окошка не скупился, поливая бархатную кожу светом, и в ложбинке меж ключиц блестела капелька пота.

– У учителей есть свои преимущества, - наконец, ответила она. – Работа с детьми многому учит. А когда детей двадцать и все мельтешат…

Она резко встряхнулась и повернулась к нам.

– Значит, так, мальчики. Первое – создаю временную петлю. Время можно не щадить – его ещё долго меньше не станет. Тут у меня свои наработки… Второе - пробью коридор к Юле. Это тамошние мастера-веды почувствуют на раз и начнут меня выцеливать, чтобы отбить. На время это их займёт капитально, так, что всё остальное интересное просто пропустят. Сможете пройти, словно по коридору. Третье – в одиночку соваться туда практически бессмысленно, но маскировка – увы – не мой профиль. Зато вполне могу насоздавать фантомов. Хоть сотню! Одна беда – кроме видимости, в них ничего нет. Зато пошумят, отвлекут людей. Останутся только тархи…

С каждым её новым предложением, в голове всё чётче выстраивался план. И на лице застывала маска готовности. Одно только угнетало – как рассказать Женьке-то? Как отстранить его от стражества, которое несёт его душа добровольно, и заставить остаться дома?

И вдруг поймал себя на мысли, что смотрю на него как уже на своего. Также пытаясь оградить и от беды, и от душевного терзания.

Женька катал в руках чашку, гоняя по донышку остатки чая и хмурился. Почувствовав мой взгляд, вскинулся. И я ясно увидел в его глазах- всё он уже понял. Только ждёт, когда я озвучу это. Как любой справный тис ждёт команды от своего сура – предчувствуя, предвосхищая. Вот, ведь, какая петрушка вытанцовывается…