Сезон охоты на людей
Шрифт:
Дождь был холодным и яростным. Он был похож на тот ливень, который шел в Кхамдуке. Он будет литься и навсегда смоет все, что было.
Но все же Боб передвинулся немного дальше и среди мелких, ничего не значащих кучек пыли наконец нашел то, чего так желал, – резкую вмятину в пыли с отпечатками нити, которой была пришита подошва ботинка. Да. Это был отпечаток обуви стрелка: край подошвы с крошечными стежками и гладкий контур самого ботинка идеально отпечатались в пыли. Стрелок вывернул ногу вбок, чтобы создать мышечное усилие – нет, только намек на усилие, которое должно было заставить пробудить силу во всех мышцах его тела. Это была приводящая мышца бедра, Adductor magnus, – ядро системы, разработанной одним тренером, который довел ее до такого совершенства, что его ученики умели контролировать каждую мышцу в отдельности.
Он
Это был Т. Соларатов, снайпер.
Глава 32
Стояла поздняя ночь. Снаружи все так же завывал ветер и хлестал дождь. Непогода, похоже, зарядила дня на три. Одинокий мужчина находился в не принадлежавшем ему доме, расположенном на середине горного склона в штате, который он почти совсем не знал. Его дочь находилась в городе, поближе к своей раненой матери, и пребывала на попечении нанятой няни до тех пор, пока не приедет жена друга мужчины, агента ФБР.
В доме не было слышно ни звука. В камине горел огонь, но он не потрескивал и не завораживал. Это был просто огонь, который давно уже не разжигали.
Мужчина сидел в гостиной в чьем-то кресле и смотрел на что-то, что он поставил на стол перед собой. Все в этой комнате принадлежало кому-то другому, а у него в его пятьдесят два года не было, по сути, ничего: кое-какая давно заброшенная собственность в Аризоне да еще немного земли в Арканзасе, о которой он давно уже ничего не знал. Он получал пенсию, у семьи его жены были неплохие деньги, но похвастаться в свои пятьдесят два года ему было, в общем-то, нечем.
Честно говоря, за все пятьдесят два года он мог похвастаться одной-единственной вещью, и сейчас она стояла перед ним на столе.
Это была квартовая бутылка бурбона: «Джим Бим», белый ярлык, самое лучшее. Он не пробовал виски уже много лет. Он знал, что если хоть когда-нибудь выпьет, то выпивка может убить его: он с немыслимой легкостью скатится в пьянство, потому что в его оглупляющем цепенящем наркозе можно было найти некоторое облегчение от вещей, которые Боб не мог заставить уйти никаким другим способом. «Ладно, сэр, – подумал он, – этой ночью мы пьем виски». Он купил эту бутылку в 1982 году в Бофорте, что в Южной Каролине, совсем рядом с Пэррис-айленд. Он понятия не имел, почему оказался там; это было нечто вроде пьяного паломничества, странствия в поисках своих корней, нечто вроде инспекции учебных баз Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов, как будто ни до Корпуса, ни после него ничего не было.
Это был конец эпического семинедельного запоя, уже на второй неделе которого его первая жена сбежала навсегда. У Боба почти не сохранилось воспоминаний об этих днях и об этом месте, но он почему-то четко помнил, как вошел, пошатываясь, в винный магазин, протянул десятку, взял сдачу и бутылку и вышел на автостоянку к своему автомобилю, в который были свалены все оставшиеся у него пожитки.
Он сидел в стоявшей на солнцепеке машине, слушал пение цикад и намеревался свернуть крышку и утопить свою головную боль, свою дрожь, свои видения из прошлого, свой гнев в ласковой коричневой струе. Но в тот день он, по каким-то до сих пор ему неведомым причинам, сказал себе: «А может быть, я смогу немного подождать, прежде чем открою ее. Совсем немножко. Посмотрим, сколько я смогу продержаться».
Он продержался более двенадцати лет.
«Вот и прекрасно, сэр, но эта ночь – та самая, когда я ее откупорю».
Боб повернул крышку бутылки. Она где-то с секунду сопротивлялась, затем подалась с сухим щелчком и сдвинулась с места с тем характерным звуком, с каким дешевый металл скользит по стеклу. Он открутил крышку, положил ее на стол и налил в стакан на пару пальцев. Жидкость была однородно-коричневой, без намека на маслянистую пленку, прозрачная, как вода. Он смотрел на нее, как будто ожидал извлечь из этого разглядывания какой-то смысл. Но очень скоро понял тщетность такого поведения и, немного повременив, поднес стакан к губам.
В первое мгновение запах поразил его, словно голос давно утраченного
брата, называющий его имя, словно нечто такое, что он очень хорошо знал, но много лет не видел в глаза. Этот запах был бесконечно знакомым и зазывным, и он одержал над Бобом верх, потому что именно так всегда действует виски: оно все забирает и все превращает в виски. В этом его величие, но также и его проклятие.Вкус виски взорвался у него на языке, обжег нежным огнем, заставил задохнуться от текучего дыма, и от этого ощущения Боб содрогнулся всем телом. Его глаза заслезились, в носу захлюпало, он зажмурился и почувствовал, как напиток во рту растекается сквозь зубы. Даже в этот самый последний момент еще не было поздно остановиться, но он проглотил жидкость, и она прожгла его насквозь, словно струя напалма. Пока виски лилось по пищеводу, ощущение было неприятным, а потом оно ударило его изнутри, по телу разошлась первая волна, и Боба всего обдало жаром.
Он начал вспоминать. Он вынудил себя к этому.
Последнее задание. Донни дождался своего ПСВОСРа. Он не должен был участвовать в операции. Но нет, этот щенок, этот здоровенный ублюдок не мог допустить, чтобы хоть что-нибудь прошло без него. Он хотел быть совершенно безупречным. Он хотел быть идеальным морским пехотинцем. Он решил, что обязан пойти в поле.
"Почему ты позволил ему это сделать?
Может быть, ты ненавидел его? Не было ли в тебе чего-нибудь такого, что хотело бы видеть, как он погибнет? Может быть, дело было в Джулии? Не могло ли быть так, что ты отчаянно ненавидел его, потому что ему предстояло вернуться к Джулии и ты знал, что никогда не получишь ее, если это ему удастся?"
Донни это не удалось. Боб получил Джулию. Он был женат на ней, хотя для этого потребовалось кое-что совершить. Как ни ужасно, он получил именно то, чего желал. Он извлек выгоду из случившегося. Поначалу ему так не казалось, но некий Джонни, выбравшийся из переделки, имея больше, чем у него было, когда он в нее попал, был именно он, ганнери-сержант Боб Ли Суэггер, КМП США (отставн.).
«Не думай, – предупредил он себя. – Ничего не интерпретируй, просто перечисляй. Перечисли все. Вытащи все наружу». Он должен был сосредоточиться только на конкретных фактах, на трудных вопросах, которые можно рассмотреть, пощупать, осознать.
В какое время все это случилось?
Полчаса до рассвета, 5 часов 30 минут, 6 мая 72 года. Дежурный сержант приходит будить меня, но я уже проснулся сам и слышу, как он подходит.
– Сержант!
– Да, все путем.
Я встаю до рассвета. Я решаю все же не будить Донни; пусть спит. Завтра кончается его служба, ему пора собираться домой. Я проверяю мое снаряжение. Автомат М-40 совершенно чист, прошлым вечером его перебрал сначала я сам, а потом еще оружейный мастер. Восемьдесят патронов М-1187,62-миллиметрового калибра натовского образца тщательно протерты и упакованы в подсумки 872-го комплекта амуниции. Я надеваю плечевую кобуру для 0,380-дюймового кольта, потом натягиваю камуфляжный костюм, надеваю и зашнуровываю ботинки. Раскрашиваю лицо маскировочным кремом. Нахожу свою полевую шляпу. Надеваю и застегиваю 872-й комплект со всеми боеприпасами, флягами, кобурой, в которой лежит проверенный вчера вечером 0,45-дюймовый кольт. Беру винтовку, которая висит на ремне на гвозде, вбитом в стену бункера, вкладываю в магазин пять патронов М-118 и передергиваю затвор, чтобы дослать патрон в патронник. Потом ставлю винтовку на предохранитель, он находится непосредственно за рычагом затвора. Я готов идти на службу.
День, похоже, будет жарким. Дождливый сезон наконец закончился, и с востока пришла жара, навалилась на нас, бедных пехотинцев, как сварливая старая леди. Но пока что еще довольно прохладно. Я заглядываю в палатку-столовую, где кто-то уже сварганил кофе, и, хотя я и не люблю подхлестывать нервы кофеином, предутренний час настолько тих и спокоен, что я не вижу ничего дурного в том, чтобы выпить чашку.
Рядовой наливает мне кофе в большую кружку со штампом «КМП США», я чувствую прекрасный запах и делаю большой долгий глоток, обжигая губы. Проклятье, отличный вкус. Это именно то, что требуется человеку утром.