Сфабрикованный Иисус

Мне очень повезло: я поступил в Клермонтский университет именно тогда, когда его факультет библеистики был в самом расцвете. Это учебное заведение, вместе с близлежащим Клермонтским богословским институтом, славились отделением Нового Завета и смежных областей исследования. На этом отделении преподавали Ханс Дитер Бетц, Уильям Браунли, Бертон Мэк, Джеймс Робинсон, Джеймс Сандерс и Джон Тревер.

Профессор Бетц вел семинар «Эллинизм и Новый Завет», на который приглашал Рональда Хока и Эдварда О'Нила, преподавателей из Университета Южной Калифорнии. В тот момент участники семинара как раз заканчивали изучение Плутарха и переходили к греческим магическим папирусам. Бетц поразил меня своей требовательностью и вниманием к деталям. Его комментарии на Послание к Галатам и на Нагорную проповедь в серии комментариев Hermeneia производят глубокое впечатление и пользуются уважением в научных кругах.

Профессор Робинсон вел семинар, посвященный публикации и изучению коптских гностических кодексов, найденных в Наг–Хаммади (Египет). Его энтузиазм, жажда исследований, новых открытий и публикаций были заразительны. Его энергия поражала и ошеломляла. Поступив в Клермонт, я как будто попал на печатную фабрику. Участвуя в семинаре по Наг–Хаммади, я познакомился с Чарльзом Хедриком (он научил меня коптскому языку) и Марвином Мейером, экспертом по гностическим текстам, сейчас — научным руководителем проекта «Коптские магические тексты» в Клермонтском университете.

Профессор Мэк в те дни был погружен в труды Филона и традицию иудейской мудрости. Тогда он был горячо верующим человеком, настоящим ученым–христианином. Хорошо помню, как в 1977 году он радовался тому, что я служу в близлежащей церкви. «Отлично, отлично! — говорил он. — Нам так не хватает ученых священников!» Времена меняются — как и люди.

А как интересно было работать с профессором Браунли! Этот тихий, мягкий, нетребовательный человек был одним из первых ученых, увидевших Свитки Мертвого моря. В 1947–1948 годах, когда была открыта первая пещера со свитками, он находился в Иерусалиме, проводил там год последиссертационных исследований. Услышав о найденных свитках, Браунли отложил свои прежние увлечения — Книгу пророка Иезекииля и древний угаритский язык. Осенью 1948 года он привез один свиток с собой в Университет Дьюк, чтобы использовать его в преподавании древнееврейского языка. (Сейчас, разумеется, этого уже никто не делает!) Он опубликовал одно из первых исследований по Уставу общины (1QS) и посвятил большую часть своей научной карьеры анализу кумранских комментариев (пешер) на Книгу пророка Аввакума. Работать с ним было наслаждением; именно под его руководством я написал свою диссертацию. От Браунли я узнал многое о Свитках Мертвого моря, с ним изучил арамейский и сирийский. Его внезапная кончина в 1983 году «осиротила» меня в научном плане и положила конец нашим планам совместной работы над книгами пророков Исайи и Даниила.

Кроме того, я имел честь и удовольствие познакомиться с Джоном Тревером, давним другом Билла Браунли. Тревер был в Иерусалиме вместе с Браунли в 1947–1948 годах: именно он сделал самые первые — и отличные — фотографии Свитков Мертвого моря. Он с удовольствием показывал мне свою коллекцию и археологических находок, подробно объясняя происхождение и значение каждой.

Хотя с Браунли я был очень близок, наибольшее влияние на меня в Клермонте оказал, пожалуй, профессор Сандерс, появившийся на нашем факультете в 1977 году, в год, когда я начал писать диссертацию. Почти невозможно преувеличить значение его вклада в мое понимание библейской литературы и ее полного контекста. Сандерс познакомил меня с различными версиями Писания — древнегреческой (Септуагинта) и арамейской (Таргумы). Он открыл для меня раввинистическую литературу, научил ценить раввинистическую мудрость и превращать историко–критическое исследование древних рукописей, их вариантов и разночтений — в увлекательное приключение. Под его руководством я начал намного лучше понимать Писание. На протяжении многих лет мы с ним сотрудничали в различных издательских программах, а с 1989 по 1996 год вели совместную программу в Обществе библейской литературы.

Хотя я поступил в Клермонт на факультет Нового Завета, влияние Браунли и Сандерса было столь велико, что диссертацию я написал по Книге пророка Исайи. В ней, разумеется, есть и новозаветные компоненты; однако к концу обучения Ветхий Завет интересовал меня не меньше Нового. По иронии судьбы двадцать пять лет назад я проходил собеседование на должность преподавателя Ветхого Завета в Богословском колледже Акадии. Тогда мне отказали из–за молодости, и в конце концов я поступил в Западный Университет Троицы — на должность младшего преподавателя Нового Завета! Это назначение вернуло меня к Новому Завету; проведя в Университете Троицы двадцать один год, я принял предложение Богословского колледжа Акадии занять место старшего преподавателя Нового Завета. Как видно, мне суждено было рано или поздно оказаться в Акадии — но на кафедре Нового Завета, а не Ветхого.

Преподавая в Университете Троицы Новый Завет, я, естественно, начал и в своей научной работе и публикациях отходить от Исайи и других ветхозаветных штудий к Новому Завету. Я сосредоточился на Иисусе и евангелиях, которые интересовали меня еще в семинарии. И тут произошло нечто очень любопытное. Вдруг оказалось, что моя работа по Исайе, греческой и арамейской версиям Ветхого Завета, Свиткам Мертвого моря и раввинистической литературе стала прекрасным введением в изучение Иисуса и евангелий. Знакомясь с исследователями Нового Завета (на региональных и национальных конференциях Общества библейской литературы), я обнаружил, что многим из них недостает знаний о семитском бэкграунде Нового Завета. Я столкнулся с библеистами–новозаветниками, которые изучали греческий и знали кое–что о греко–римском мире, однако едва–едва читали (если вообще могли читать) на древнееврейском и арамейском. Большинство из них крайне слабо знакомы как с древней раввинистической литературой, так и с арамейскими парафразами Писания.

Такой недостаток знаний у столь многих ученых–новозаветников помогает объяснить странные выводы Семинара по Иисусу, основанного в 1985 году Робертом Фанком. Многие члены Семинара хорошо знают древнегреческую литературу, греко–римскую культуру и цивилизацию; однако, судя по всему, немногие из них имеют представление о семитском (еврейском) мире Иисуса. Очень немногие знакомы с географией Израиля. Очень немногие проводили археологические раскопки. Очень немногие знают раввинистическую литературу и арамейские парафразы Писания. Учитывая все эти пробелы в знаниях, неудивительно, что Семинар по Иисусу приходит к столь странным и неприемлемым заключениям. Например, участники Семинара не понимают, что подразумевал Иисус под «царством Божьим». Они абсолютно превратно понимают сущность эсхатологии и приписывают поистине удивительное значение любимому самоопределению Иисуса: «Сын Человеческий». Более того: Семинар не находит в учении и самосознании Иисуса места для израильских Писаний. Ошибки Семинара вопиющи и неисчислимы; имя им легион. К несчастью, Семинар привлек к себе серьезное Внимание прессы и выпустил серию книг как по Новому Завету, так и по другим темам, где излагаются неверные взгляды на Иисуса и евангелия. Именно этим ошибкам и посвящена книга «Сфабрикованный Иисус».

Я — христианин. Христианином стал до того, как поступил в семинарию и в университет — и остаюсь по сей день, получив докторскую степень и более четверти века занимаясь преподавательской и научной работой. Когда мои друзья в семинарии узнали, что я собираюсь поступать в Клермонт и писать диссертацию, они предупреждали, что академические исследования могут пошатнуть мою веру. Разумеется, мне приходилось слышать о людях, которые, занявшись библеистикой, в результате утрачивали веру. О таких случаях мы поговорим в первой главе.

Меня моя научная жизнь к потере веры не привела. Разумеется, моя вера претерпела изменения. Не все видится мне, как раньше, черно–белым и раз навсегда определенным. Некоторые вопросы богословия остаются для меня неясными, определенные исторические детали — непонятными. Но в ходе своих занятий я узнал, что такие же трудности испытывал и сам Иисус, и его первые ученики. Быть может, суть веры в том, что она не дает готовых и простых ответов.

Поначалу, должен признать, отдельные стороны библейской критики меня смущали. Но со временем я понял, что библейская критика подвергает сомнению не самую суть христианства, а лишь тот накопившийся с веками «багаж», который многие из нас считают частью этой сути. Как правило, этот «багаж» включает в себя представления об авторстве и датировке определенных библейских книг (например, уверенность в том, что библейские книги написаны самими апостолами и «по горячим следам», даже если в самих книгах об этом ничего не говорится), а также предположения о природе библейской литературы (например, уверенность, что в евангелиях содержатся исторические факты и ничего, кроме фактов) и учения Иисуса (например, вера в то, что все речения Иисуса были уникальны и никогда прежде не были известны). Со временем я научился отличать этот «багаж» от того, что действительно важно. Думаю, можно сказать, что библейская критика прояснила мне суть христианства и помогла осознать ее во всей полноте.

Тщательное исследование исторического Иисуса оказалось увлекательным занятием. Мне нравится преподавать. Нравится проповедовать. Нравится рассказывать евангельские истории. Нравится видеть лица людей из числа паствы, когда они впервые понимают, что на самом деле имел в виду Иисус, когда говорил или делал то–то и то–то. Я всегда с глубоким волнением слежу за тем, как история Иисуса воздействует на людей и приносит в их жизнь перемены к лучшему. Рассказы о грешнице (Лк 7), о добром самарянине (Лк 10) или о блудном сыне (Лк 15), помещенные в правильный контекст, ведут к прощению, примирению и даже раскаянию. Похоже, что сила слов Иисуса не выветрилась со временем.

Я обнаружил, что, чем лучше мы осознаем, кем был Иисус, о чем он говорил и как воспринимали его современники, тем более ценим его и созданное им движение. Но там, где слова и действия Иисуса толкуют неверно, начинаются проблемы. Я обнаружил, что за утверждениями типа «Иисус такого сказать не мог!» стоят ошибки истолкования, обычно связанные с непониманием контекста и обстоятельств сказанного.

«Сфабрикованный Иисус» — это суровый разбор некоторых дилетантских спекуляций и псевдонаучных теорий, получивших хождение в последние годы. Собирая материал для этой книги, я не раз испытывал отвращение — а порой, честно говоря, настоящий ужас.