Сфинкс

– Моя служба...
– вздохнул генерал.
– Кто знает, что станется с моей службой. Новая власть уже такого наворотила...

Курбатов помолчал с полминуты, затем закурил и снова заговорил:

– Надеюсь, тебе понятно, Петр Иванович, что все данные по Иллерецкой будут десятки раз перепроверены, какая-нибудь мелочь может все перевернуть... Но прежде чем принять предварительное решение, вернемся к тому отложенному медицинскому вопросу.

– Да, слушаю тебя.

– Иллерецкая попала в серьезную аварию. Гарантируешь ли ты, что она восстановится полностью - и в физическом, и в интеллектуальном плане? Едва ли надо напоминать, как это важно для нас.

Колесников несколько секунд молчал. Затем утвердительно наклонил голову.

– Еще неделю назад, - признался он, - я затруднился бы ответить. Поэтому я и позвонил сегодня, а не неделю назад... Но сейчас я твердо говорю "да".

Стряхнув пепел в корзину для бумаг, Курбатов снова уселся в кресло, что профессор справедливо расценил как добрый знак.

– Ну, что ж...
– вполголоса проговорил генерал.
– Считай, что в принципе договорились. Как долго ты сможешь держать её здесь, чтобы она ничего не заподозрила?

– Сколько угодно, - пожал плечами профессор.
– В моем распоряжении имеются препараты - абсолютно безвредные, но создающие видимость ухудшения здоровья. Нетрудно будет убедить её продолжать лечение.

– Угу... А что ей известно о её местопребывании и перспективах?

– Сюда её перевезли под наркозом, она считает, что по-прежнему находится в отдельной палате института Склифософского. А вставать ей пока не разрешается. Выписывать её тоже будем не отсюда - по завершении программы отправим со всеми предосторожностями в одну из тех городских клиник, где есть опорные пункты проекта "Коршун"...

– Ладно, я обдумаю... А операция?

– Хоть завтра.

– Нет, - возразил Курбатов, - не торопись. Мы ещё пропустим её через мелкое сито. Кстати, она не просила телефон, не требовала встреч с приятелями?

– Нет. Она не слишком общительна, и едва ли кто-то из знакомых стал бы навещать её в больнице. Из института, с работы, конечно, интересуются, но мы...

– Понятно, - Курбатов бросил взгляд на часы.
– Мне пора, Петр Иванович. Буду держать с тобой постоянную связь.

– Что надо понимать как санкцию на продолжение работы с Иллерецкой?

– Да, разумеется. Готовься, но учти: может прозвучать отбой.

– Искренне надеюсь, что отбоя не будет!
– воскликнул Колесников. Такой материал...

Генерал исподлобья посмотрел на профессора и вышел, не говоря ни слова. Колесников в задумчивости прошелся по комнате, затем снова включил монитор. Девушка спала, раскрытый журнал валялся возле койки обложкой вверх.

– Оля...
– прошептал Колесников так тихо, точно опасался, что девушка услышит его.
– Если бы ты знала, как много надежд возложено на тебя...

Она не знала. Она спала безмятежно, как спят маленькие дети, когда в окружающем их уютном мире все хорошо. Она не знала ничего ни о генерале Курбатове, ни о проекте "Коршун", ни о том, что хищная птица, именем которой назван проект, готова взмыть в небеса и накрыть Землю черной тенью распростертых крыльев, под которыми притаились ужас и смерть.

Июль 1990 года.

Медсанчасть № 12А

В отутюженном, сияющем белизной халате профессор Колесников переступил порог палаты Ольги Иллерецкой.

– Вадим Аркадьевич!
– обрадовалась девушка (Колесников представился ей вымышленным именем).
– А я уж подумала...

– Ну что ты, Оля, - ласково улыбнулся профессор.
– Я ведь не опоздал. Девять часов, время обхода... Как наши дела?

– Прекрасно, Вадим Аркадьевич... Почему вы не разрешаете мне ходить? Я чувствую себя так, что могла бы рекорд на стометровке поставить!
– она смутилась.
– Если потренироваться, конечно. От этого лежания, сидения да упражнений в постели под руководством милейшей Инги Викторовны скоро совсем мышцы атрофируются...

Колесников сделал притворно строгое лицо и сел на табурет возле койки.

– Оля, я твой лечащий врач, комплекс физических упражнений разработан мной специально для тебя, а Инга Викторовна - опытнейшая медсестра. Не понимаю, чем ты недовольна? Тем, что не очень быстро поправляешься? Или я плохо забочусь о тебе?

Профессор кивнул на тумбочку у изголовья. Там стояла ваза с разнообразными фруктами и лежали свежие номера журналов. Рядом примостился магнитофон - по просьбе Ольги Колесников принес кассеты с её любимыми "Лед Зеппелин" и "Роллинг Стоунз".

– Даже слишком хорошо, - ответила девушка.
– Вы обо всех пациентах так заботитесь?

Вот оно! Об этом предупреждал Колесникова генерал Курбатов - не создавать Ольге исключительных условий, дабы не вызвать подозрений. Профессор не послушался, и вот... Надо выкручиваться.

– Не обо всех, - отозвался Колесников тоном любящего отца.
– Ты особая пациентка, мои ассистенты тебя буквально с того света вытащили... Не скрою: ты - краеугольный камень моей монографии.

– Ах, вот как!
– рассмеялась девушка.
– Тогда понятно.

Она спохватилась и добавила:

– Простите, Вадим Аркадьевич. Я действительно очень благодарна вам. Но я кое-чего не понимаю... Например, телекамера под потолком... И парк за окном...

– Телекамера как раз для того, чтобы тебе не вздумалось вскочить с постели и все испортить, - строго проговорил Колесников.
– Медсестры присматривают...

– Хоть бы в туалет меня выпускали... Извините, вам как врачу... Так неловко, словно я инвалидка или старушка беспомощная.

– Всему свое время, Оля. Лечись. А парк...
– Колесников посмотрел в окно.
– Что с ним такое?

– Почему там никогда не гуляют пациенты? Только какие-то угрюмые личности с бандитскими рожами.

Профессор принужденно рассмеялся.

– С бандитскими?.. Не замечал. Это наши сотрудники... А парк для прогулок пациентов с другой стороны.
– Колесников поспешил сменить тему. Оля, завтра состоится консилиум. Возможно, тебе понадобится ещё одна операция.

– Как?!

– К сожалению, это не исключено. Но не беспокойся, операция несложная. И вскоре ты сможешь ходить... Не падай духом, все идет как надо.