Шафрановые врата

— Нет. Но... ты не нашла его? Почему ты тогда не приезжаешь домой? И... это, ну, ты понимаешь. Как все проходит?

Я на секунду замешкалась, а помехи на линии все усиливались.

— Сидония? Ты еще там? — Голос миссис Барлоу доносился откуда-то издалека.

— Да. Синнабар в порядке? — почти кричала я.

— Ну, она... — начала миссис Барлоу, а затем связь прервалась.

— Миссис Барлоу? — кричала я в трубку, но там была тишина, а потом частые повторяющиеся гудки.

Я подошла к кассиру и заплатила за звонок, а затем, уставшая и подавленная, вернулась в отель и села в холле, ничего не видя вокруг.

Мистер Рассел остановился передо мной.

— Вас нигде не видно, мисс О'Шиа, — заговорил он. — Даже в столовой.

Я печально улыбнулась.

— Да. Я была... занята. Я ем или в своей комнате или... — И тогда я поняла, как мало все это время ела.

— Мы с миссис Рассел уезжаем завтра в Эс-Сувейру, но мы подумали, что сегодня днем можно посетить Сад Мажорель, — сказал он мне. — Это не очень далеко, в северо-западной части города. Вы слышали о нем?

Я покачала головой.

— Вы видели эти картины? — спросил он, указывая на акварели на стене. — Они продаются; многие люди, которые останавливаются здесь, хотят привезти домой изображения Марокко. Une passion Marocaine[49] , как они говорят. Они идут по хорошей цене. Некоторые из них написаны Жаком Мажорелем, — сообщил он.

Я никак не отреагировала, не желая вступать в дискуссию с мистером Расселом по поводу картин.

Но ему хотелось поговорить.

— Он приезжий художник; нарисовал несколько вполне приличных акварелей в восточном стиле. И как я уже говорил, многие туристы в Марокко, похоже, клюют на подобные вещи. Но несколько лет назад у Мажореля появилась идея создать великолепный общественный сад. Он купил несколько акров земли, на которой росла финиковая роща, — тогда это была окраина города. Высадил внушительные ряды кактусов, других суккулентов, бамбук, банановые пальмы, папоротники и тому подобное. Я думаю, он привозит из-за границы дюжины разных сортов пальм. Некоторые части сада до сих пор разрабатываются; он пытается завезти все виды деревьев и растений, какие способны выжить в этом климате.

Внезапно повисла тишина, но я поняла, что не могу быть невежливой с мистером Расселом, стоявшим надо мной и словно ожидающим чего-то.

— Значит, мсье Мажорель больше не пишет картины?

Мистер Рассел махнул рукой, как будто это не имело значения.

— Меня заверили, что он не такой уж хороший художник. За пределами Марракеша, похоже, мало кто знает о нем. Но, пожалуйста, мисс О'Шиа, пойдемте с нами. Мы там неплохо отдохнем.

— О нет. Я не... — начала я и замолчала.

Идея провести время в чудесном саду, вместо того чтобы бродить по оживленным улицам в такую несносную жару, была заманчива, и я понимала, что сегодня у меня больше нет сил продолжать поиски. Возможно, будет полезно подумать несколько часов не об Этьене, а о чем-нибудь другом.

— Да. Спасибо. Я с удовольствием присоединюсь к вам.

Мы поехали в сад на калече,запряженной лошадьми, которую нанял мистер Рассел. Он достал сигару из нагрудного кармана, когда мы ехали по зеленым улицам Ла Виль Нувель, щедро украшенным островками деревьев и цветочными клумбами. Миссис Рассел говорила мало, и почти сразу же, как только мы уселись на кожаные сиденья экипажа с открытым верхом, мистер Рассел снова заговорил о Жаке Мажореле, словно мы и не прерывали наш разговор.

— Ходят слухи, что у него есть студия, а также множество замечательных птиц. Мажорель решил, что его сад будет тихим оазисом благоухающей красоты посреди шумного оживленного города.

Он обрезал кончик своей сигары маленьким металлическим предметом, затем зажег спичку и с удовольствием сделал глубокую затяжку. Над его головой поднялись клубы дыма, и он снова заговорил, но на этот раз я не обращала внимания на сказанное им.

Мы повернули на северо-запад; кучер размахивал кнутом над своей головой и щелкал им над спинами двух лошадей, везущих экипаж, но не касался их, при этом он что-то выкрикивал на арабском.

Я наблюдала, как поднимающийся от сигары мистера Рассела дым и петля кнута над нашими головами пересекались на фоне синего неба.

Самым поразительным в Саду Мажорель было ощущение тени и рассеянного солнечного света, а также цвета множества арок и огромных терракотовых сосудов с растениями. Они были окрашены в зеленый, желтый и синий цвета. А синий был очень ярким, почти электра. Я пыталась найти ему название: возможно, кобальтовый, но с оттенком меди или лазурита, может быть, берлинской лазури или небесно-голубой. Но ни одно из них не подходило. Этот синий, казалось, был особенным, ни на что не похожим.

И цвета сада соответствовали ярким цветам Марракеша.

Почти сразу же мистер Рассел представил меня мужчине в белой панаме — это был мсье Мажорель, и он встретил нас очень любезно.

— Я счастлив показать мое детище посетителям, — сказал он по-французски.

Мистер Рассел немного говорил по-французски и поэтому переводил для миссис Рассел. Мсье Мажорель повел нас по тенистой тропинке, которая была красной, как и вообще земля здесь. Ее пересекали другие тропинки. Солнечный свет, пробиваясь сквозь высокие раскачивающиеся кроны деревьев, создавал меняющиеся узоры на наших лицах. Здесь было много молодых марокканских мужчин, одетых в белое, которые вскапывали землю и сажали растения.

— Сад — это мое самовыражение; для меня он имеет мистическую силу. Я стремлюсь воплотить в нем то, что вижу здесь, — сказал он, постучав по своему виску, — и очертания, и формы растений. Я люблю растения, — заключил он.

Было ясно, что проект сада предусматривал определенные композиции и расположение по цвету как конструкций, так и самих растений, поэтому мне это напомнило создание картины. Я посмотрела на мелкий, выложенный кафелем пруд; в прозрачной воде, которая из-за плитки казалась зеленовато-голубой, плавали карпы и серебристые караси. Я узнала водяные лилии и лотос, но там были и другие, неизвестные мне водные растения.

— Что это, мсье Мажорель? — спросила я, указывая на высокие стебли с верхушкой, похожей на голову с кисточкой.

— Папирус, — сказал он. — Я хочу собрать виды, характерные для континентов, на которых есть жизнь. Прошу вас, наслаждайтесь. Прогуляйтесь по саду.

Мы попрощались. Мистер Рассел захотел сделать несколько снимков фотоаппаратом, который носил на шее.

— Я пойду пройдусь одна, — сказала я ему и миссис Рассел. — Мне хотелось бы рассмотреть некоторые растения.

Мы разделились, договорившись встретиться у входа через час. Я бродила по тропинкам, прикасаясь к густому вермилиону, вьющемуся по решетке. Я прошла мимо мужчин в белом, чистящих свои лопаты от остатков красной земли, — это были неприятные звуки в сравнении с нежным переливчатым птичьим пением, доносившимся откуда-то сверху.

Хотя сад был прекрасным, он не поднял мне настроение, я все еще ощущала подавленность. Там было очень мало людей, не считая арабских рабочих, но я заметила слабенькую престарелую женщину, сидящую на скамье под банановой пальмой. Она держала на руках крошечную собачку с волнистой золотистой шерстью; ее пушистую шею охватывал тугой розовый ошейник. Старушка гладила собачку узловатыми пальцами, на каждом из которых были кольца с разными драгоценными камнями. Я вспомнила Синнабар и успокаивающее действие прикосновений к ее шерсти.