Шафрановые врата

— Ты все еще хочешь поехать в блиди увидеть Ажулая рядом с его женой?

— Почему это должно меня волновать? — спросила я, обеспокоенная игрой, которую мы вели. Она пыталась заставить меня ревновать.

Мне вдруг захотелось прекратить этот разговор. Возможно, теперь я не поеду за город с Ажулаем.

Но это значило бы, что Манон выиграла.

И я спросила спокойно:

— Почему ты ее так не любишь?

Конечно же, я знала, из-за чего она так о ней говорила. Это она ревновала Ажулая к его жене. И ко мне. Потому что Ажулай оказывал мне знаки внимания.

Но у нее был Оливер. И у нее был Ажулай, несмотря на то что он был женат. Разве этого недостаточно? Насколько Манон нуждалась в Ажулае?

Я слегка дернула за ручку корзины, и Манон отпустила ее.

— Я ухожу, — сказала я и повернулась к воротам.

— О, пожалуйста, Сидония, пожалуйста, подожди! — Манон говорила вежливо, как никогда раньше. — Я хочу тебе кое-что дать. Я сейчас вернусь.

Это было слишком подозрительно: Манон впервые обошлась со мной так учтиво. Но мне стало любопытно. Она быстро поднялась наверх и сразу же вернулась, держа что-то в руке.

— Это ручка и чернильница, — сказала она. — Антикварные предметы, которыми пользовались писцы в прошлом. — Она протянула их мне.

Это был овальный серебряный сосуд с выгравированными по бокам узорами.

— Смотри. Вот ручка. — Она надавила на один край сосуда, и оттуда выскользнул длинный металлический предмет.

Что-то темное — чернила? — блеснуло на его кончике. Она попыталась вложить его в мою правую руку, но каким-то образом его острие вонзилось в мою кожу, поранив ладонь. Я машинально отпрянула: на моей ладони появилась капелька крови.

— Ой, мне так жаль! — воскликнула Манон, облизнув свой палец и приложив его к ранке. Не убирая палец, она очень тихо прошептала какие-то слова.

Я ощутила озноб.

— Что ты сказала? — спросила я, отняв руку и вытирая ладонь о хик.

Она пристально на меня посмотрела.

— Просто сказала, что я неуклюжая, — ответила она, но я знала, что она лжет. В ее взгляде было что-то такое, что я назвала бы злорадством.

Я посмотрела на ручку с чернильницей, которую она все еще держала в руке.

— Она мне не нужна. — Я повернулась, отодвинула засов, открыла дверь и ушла, не закрыв ее и не оглядываясь.

Во время обеда мне стало плохо. Для хозяина и сыновей накрыли стол, а мы с Меной сидели на подушках за столиком в большой комнате. Навар была еще в кухне, и мы ожидали ее. Но когда я посмотрела на еду, то увидела вместо нее какое-то пятно. Моя правая рука болела, и я посмотрела на нее. Ладонь распухла, маленькая ранка была теперь по краям темно-красного цвета.

Мне захотелось прилечь. Я попыталась встать на ноги, опершись левой рукой о стол. Мена посмотрела на меня с недоумением, затем о чем-то спросила, но ее голос слышался словно откуда-то издалека.

— Больно, — сказала я по-арабски.

Мена поднялась и подошла ко мне.

Мое лицо было мокрым от пота, и я вытерла лоб тыльной стороной правой кисти.

Мена положила руку на мое запястье, посмотрела на ладонь и долго рассматривала ранку. Я поняла ее вопрос на арабском: «Что это?»

Теперь я дрожала. Что происходит? Мне нужно было лечь, и я попыталась отнять руку, но Мена, крепко ее удерживая, снова задавала тот же вопрос.

Как я могла объяснить, так плохо зная арабский?

— Женщина, — сказала я тихо. — Ранить меня.

— Сикиин? — спросила она.

Я покачала головой, не понимая ее. Она взяла нож со стола другой рукой.

— Сикиин,— повторила она, указывая на мою ладонь.

Я снова покачала головой и сделала вид, будто пишу. Как по-арабски ручка и почему Мена интересуется пустяками, когда мне так плохо?

— Куалам? —сказала она быстро, и на этот раз я кивнула.

— Да, куалам.Ручка. Она просто уколола меня ручкой, — прошептала я, зная, что она не понимает по-французски.

И снова я попыталась убрать свою руку, но Мена крепко ее держала, а потом позвала Навар и служанку. Они обе вошли в большую комнату, и Мена быстро заговорила, указывая на мою руку.

Старая служанка пронзительно закричала и закрыла лицо передником. Глаза Навар расширились, и она начала молиться.

Мена снова заговорила со мной, медленно произнося слова. Затем она повернулась к Навар и что-то сказала, упомянув Ажулая.

В комнате было слишком жарко, слишком яркий свет резал мне глаза. Голос Мены и молитвы Навар слились с завыванием старой служанки, потом все звуки превратились в бессвязную речь и дьявольские крики. Комната наклонилась, пол поднялся до уровня моей щеки.

Глава 32

Запах был сильный, обжигающий мои ноздри, и я отвернулась. Но моя голова заболела от этого движения, и когда я открыла глаза, все было как в тумане. Через пару секунд я поняла, что лежу на кушетке в большой комнате, а Мена размахивает перед моим лицом маленьким мешочком для окуривания.

— Бесмеллах рахман рахим,— все повторяла она.

Она заглянула мне в глаза и что-то сказала — на этот раз я поняла слово «джинн».

Я хотела покачать головой, сказать: нет, это не джинн,не дух дьявола. Должно быть, я просто съела то, что мне не подошло. Мне хотелось, чтобы она перестала размахивать надо мной мешочком для окуривания, но не смогла вспомнить ни одного слова на арабском языке, кроме «ла».Нет.

А затем я увидела Ажулая. Он стоял позади Мены и о чем-то говорил с ней. Она не поворачивала к нему лицо, ее платок почти полностью его закрывал. Девушка отвечала быстрыми короткими фразами. Сжав мое правое запястье, она повысила голос.

Ажулай сказал только одну фразу, и Мена ушла.

Он наклонился ко мне.

— Мена говорит, что какая-то плохая женщина навела на тебя порчу. — Я попыталась улыбнуться в ответ на такую нелепость, но у меня перед глазами снова все поплыло, словно я была в каком-то болезненном сне. Был ли Ажулай действительно здесь или я представляла его, как недавно в хамаме?

— Нет. Я просто... больна. Может быть, еда... — Мой голос звучал все тише.

Он поднял мою руку. Его пальцы были очень холодными. Мое лицо горело, щека ныла; я прижала его руку к щеке и закрыла глаза, наслаждаясь ощущением прохлады. Затем прикоснулась губами к его коже и втянула воздух носом, пытаясь уловить запах индиго.